Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сокол сел рядом со Змею, бережно привлек ее к себе и коснулся губами макушки.
— Да. Разумом, да. Я чувствую беду, — она вздрогнула, но лишь сильнее прижалась к его груди, — и я знаю, что Великий дух должен вновь уснуть. Но я никогда не смогу поднять на тебя руку с этим намерением, даже если ты посадишь меня в чан с этим треклятым ядом.
— Ты не боишься смерти, — прошептала она, вдыхая аромат его горячего тела… слишком горячего для нелюдя.
— Я лучше умру от твоей руки, чем буду посягать на твою жизнь.
— Почему?
Сокол молчал.
— Знаешь, — Олга высвободилась из его объятий и прислушалась, вглядываясь в темноту ночи за окном, — твоя печать сломана. Два засова из пяти сняты. Я это вижу. И знаешь, что я подметила? Все, у кого печать частично разрушена, помнят что-то из своей прошлой жизни, из своей личности, что была у них до перерождения в “сынов смерти”. Рыба помнил страх, Волк — страсть и жажду обладания, Еж — месть и боль. А что помнишь ты?
— Я? — он помолчал, глядя в пол, потом поднял голову. — Я помню, что такое любовь.
Сокол целовал ее долго и страстно. Змея чувствовала, как выходит из нее плотный и тяжелый сгусток застоявшейся силы. Как и Лис, Пернатый пил ее, но вместе с тем ее легкое, опустошенное тело наполнял неведомый до сего дня огонь — его огонь. Она не сопротивлялась, когда он, взяв ее на руки, отнес на кровать, когда нежно касался губами нагого тела, наоборот, дарила нелюдя лаской и страстью, на которую только была способна. Олга внезапно осознала, что уже очень давно стала его невестой, а теперь должна стать женою. И снова была боль, но сладкая и тягучая, словно патока. И вновь ее прожгло насквозь, но пламя было столь желанным, что лишь грело, а не калечило. И вдруг…
Пять!
Нить у самого сердца лопнула с мелодичным звоном и Олга закричала, впиваясь когтями в спину Сокола. Тот вторил ей протяжным стоном боли и наслаждения. Пробудившийся дух сломил видимые и незримые границы между двумя слившимися телами, обращая любовников в тех, кем они были на самом деле. Волосы на голове Пернатого встопорщились, обратившись в перья, черты лица стали острее и жестче, желтый зрачок оттеснил белок, сделав глаза по-настоящему птичьими, тело на миг потеряло четкие очертания, чтобы снова вылиться в идеальную форму из плоти и кости, покрытых темной, в рыжих и белых подпалинах кожей. В таком обличии он был ужасен и в то же время великолепен, как истинный дух. Нелюдь склонился над Змеей, когтистым пальцем провел по приоткрытым губам, коснулся тяжело вздымавшейся груди и произнес невероятно густым и низким голосом, мало похожим на человеческий:
— Твоя кожа светится золотом, Великий Змей. Ты прекрасна.
— Так шепчут духи, — вспомнила она строку из какого-то древнего сказания и улыбнулась, услышав свой собственный голос. Все ее тело действительно покрывала мягкая броня из драгоценной чешуи. Олга прижалась к Соколу и устало прикрыла веки, чувствуя, как постепенно растворяется, уходя вглубь, подлинный их облик, как сглаживаются хищные черты Пернатого, а твердые, что камень, мышцы становятся просто упругими. Она впервые за долгие годы почувствовала, что тревоги отпустили ее, а на их место пришел покой, пусть временный, но позволяющий ее душе понять суть радости и счастья. А после мягкий, но настойчивый сон поглотил обмякший разум, повергнув его в пучину очередного видения.
Глава шестнадцатая
Бремя
У девушки не было тела. Шея заканчивалась небольшим утолщением, что длинным золотым рукавом ниспадало на пол и свивалось в упругую спираль. В общем-то, не было и лица, а лишь человеческая личина52 в окружении шипастого венца, покрытого мелкими чешуйками. Существо лежало в круге огня, спокойно и с некоторой скукой кончиком хвоста поигрывая пламенем. Там, где острая костяная игла касалась рыжих трепещущих лент, огонь боязливо притухал, смиренно склоняя голову.
— В сущности, нет разницы между ненавистью и страстью, — рассуждал Змей, будто продолжая давно начатый разговор после небольших раздумий. — Две стороны одной монеты. Только смотреть на лик ненавистного вождя нам, порой, бывает противно, а вот денежное достоинство мы ценим, как основу благополучия и счастья. Суть такова, что нет крепче оков, чем ненависть или страсть, связывающие меж собою живых мыслящих существ. Мы живем мыслью и чувством. Вне этого не существует нас, это — наша жизнь. Но когда и то и другое стремится к одному человеку, не значит ли это, что мы отдаем ему жизнь? Потерять себя в ком-то глупо и недостойно высокого духа. Потерять себя в ком-то, кто жаждет власти, глупо и недостойно вдвойне. Бескорыстность такого поступка в этом случае неоправданна, будь то страсть или ненависть. Если помнишь, я считаю их единым проявлением. А любовь… о, это великая вещь! Вот что я знаю о ней. Корни ее питаются болью, но плоды священны и божественны. В ней есть все: и безумная ненависть, и неуемная страсть, что едины и являются первоосновой жизни и материей хаоса. Но главное свойство любви — это возможность гармонизировать силы там, где у силы есть оценка. Потому люди могут видеть две стороны монеты. Простые люди. А я вижу лишь кусок желтого металла. Драгоценного солнечного сплава. Поток силы и ничего более.
Змей поднял лицо и уставился на Олгу янтарными кругляшами мерцающих глаз. Там, в глубине древнейшего сознания, отраженного на влажной роговице, таились мудрость и опыт столь безграничные, что было страшно даже помыслить. Это существо видело ее насквозь, вселяя страх перед невиданной доселе мощью.
— Ты будешь терять все золото, пока не поймешь этой истины и не прекратишь метаться. Проснись!
Змея открыла глаза, подивившись четкости своих ощущений — сон спал мгновенно, не оставив и следа.
Проснись! Шепот был осязаем, как дуновение легкого сквозняка. Она повернула голову, нащупав рукою пустоту: Сокола рядом не было. Она села, озабоченно ища глазами йока, но вместо искомого наткнулась взглядом на неясную тень, маячившую в дальнем углу у самой двери. Сквозь открытое окно свет луны, ушедшей в облака, более не проникал, и в комнате царил непроницаемый мрак.
