Легендарные разведчики - Николай Долгополов

— В работе разведчика помогало?

— Да, наверное.

— А что из вами в разведке совершенного вы считаете наиболее удачным?

— Берлинский туннель.

— Мне не совсем понятно, как вы передавали информацию советской стороне. Вы — в Западном Берлине, наши — в Восточном.

— Так я вам расскажу. Не слишком трудно. Когда я служил в английской разведке в Берлине, две части города соединяло так называемое скоростное метро, однако наземное. Встречался я с советским товарищем примерно раз в месяц. У меня были документы английской разведки, я садился в метро в Западном Берлине, выходил в Восточном. Проверялся. А там меня уже ждала машина. В ней сидел мой куратор. Мы ехали в Карлсхорст на явочную квартиру, я передавал пленки, мы беседовали. Иногда позволяли себе бокал цимлянского шампанского.

— Французы вас бы не поняли.

Блейк рассмеялся:

— Знаю, для них это вино с газом, но я его очень люблю.

Потом меня снова довозили до границы, и я приезжал на метро домой.

— Меня поразило, как вы бежали из тюрьмы, как сломали руку.

— Вот, посмотрите, до сих пор след остался, — и Георгий Иванович показал мне выпирающую кость над кистью левой довольно мускулистой руки. — Пока я два месяца прятался у друзей, боль прошла. Но до сих пор иногда чувствуется.

— Вы ехали из Англии по Европе до Восточного Берлина, прячась в сколоченном жестком ящике с деревянным настилом под машиной. Мучились наверняка страшно.

— Ну, я же не все время в ящике прятался. Только когда мы пересекали границы. Семья, меня перевозившая, была с двумя детьми. Они здорово рисковали. И на судне, плывшем из Англии на континент, было правило: в машине они оставаться не могли, надо идти в салон. А я остался. Да, лежал там, потом сидел, мог свободно дышать. Когда приехали в бельгийский Брюгге, пришлось снова залезать в ящик.

— Утверждают, будто советская разведка знала, что вы вот-вот должны добраться до Восточного Берлина, и даже помогала вам. Ждала?

— Нет. Это не так. Когда мы доехали до германской границы, я опять ненадолго спрятался. Не знал никто. Но мне повезло.

— Вы — везучий.

— Мы приехали в Берлин. Обстановку в нем я изучил очень хорошо, ведь долго жил там. Подъехали к заставе, и за полкилометра до нее я вышел, поблагодарил друзей, простился. Я немного подождал, дошел пешком до немецкой восточной заставы. Обратился к офицеру: хочу поговорить с советским представителем. Начались понятные вопросы: зачем? А кто вы? Я вежливо попросил немца не беспокоиться, вызвать поскорее русского офицера, которому всё объясню.

— Вы ведь хорошо говорите по-немецки.

— Да. И немец не слишком охотно, но вызвал советского представителя. Пришел молодой человек, которому я сказал, кто я. Он понял, но попросил подождать два часа: «Сейчас глубокая ночь. Завтра утром приду и разберемся». Мне дали комнату. Усталым я был очень. Путешествие было волнующим и долгим. Сразу заснул. На следующее утро, когда я завтракал, открылась дверь. Вошел человек и сказал: «Это он». Это был офицер внешней разведки Кондрашев.

— Закончил службу генерал-лейтенантом.

— Он меня знал, потому что мы вместе были в Англии.

Кондрашев так обрадовался! Он меня взял с собой, и мы поехали в Карлсхорст. Там я пробыл три дня, а потом на специальной машине крупного начальника он проводил меня в Москву.

— Георгий Иванович, вы можете сказать, что вы — счастливый человек?

— Да, я — счастливый человек, very lucky man, exceptionally lucky. Но я не верю в жизнь после смерти. В детстве хотел стать священником, но с годами прошло. Как только наш мозг прекращает получать кровь, мы уходим, и после не будет ничего. Ни наказания за то плохое, что сделали, ни награды за хорошее.

— Вы ощущаете себя исторической личностью? На вашем примере учились целые поколения людей схожей профессии. Филби, вы, Коэн… Благодаря вам был обретен атомный паритет, мир и наша страна выжили. Не было бы этого, история пошла бы по-иному. Значит…

— Нет. Всё равно я не историческая личность. И знаете почему?.. Мы не знаем, что люди будут думать через 100 лет и какое у них будет отношение к нам, живущим сегодня. Не стоит замахиваться на непредсказуемую историю. Посмотрите, как изменялись отношения к событиям, происходившим меньше ста лет назад.

— Многие в солидном возрасте подводят определенные итоги. О чем можете сказать: это в моей жизни удалось, а вот это — получилось не совсем? Разочаровались ли в чем-нибудь?

— Я смотрю на мою жизнь, как на одну ситуацию, которая естественным образом вытекает из предыдущей. Это, можно сказать, эволюционный путь. Не было бы одного, не произошло бы и другого, логично вытекавшего из предыдущего. Оглядываясь назад, всё кажется логичным и закономерным. Даже когда я оказался в Москве, последовало воссоединение с мамой, с сестрами, потом уже с сыновьями. Интересный период встреч, чуть не 20 лет спустя. Приезд мамы сюда — одно из важнейших событий. Она всё это организовала. Причем всегда верила в это. Когда впервые услышала мой приговор — 42 года тюрьмы, вынесенный в Англии, мама взяла два огромных сундука, они до сих пор стоят у нас в московской квартире, и аккуратно сложила туда всю мою одежду, уверяя всех: «Она Джорджу еще пригодится». Как она могла предугадать, что со мной в тюрьме будет? Но всего через шесть лет приехала с этими здоровыми сундуками ко мне в Москву. И я эти вещи носил. Даже пальто, в котором я вернулся еще из Кореи. И как долго прожила мама…

— Вы сохранили связь с сыновьями, с Англией. А что для вас Россия? Как вы к ней относитесь?

— Это самые счастливые годы моей жизни. И самые спокойные. Когда работал на Западе, надо мной всё время висела опасность разоблачения. Тут я чувствовал себя свободно. Очень важный момент. Как это слово — перипетии? Все эти перипетии судьбы привели к чуду. В Англии — связь с детьми и внуками, которые часто ко мне приезжают. Здесь — жена и сын, которые очень любимы. У меня девять внуков. Сын Миша — мудрый человек, мы с Идой его очень уважаем. У них с женой ребенок, а теперь они взяли девочку — родом из Средней Азии, с огромными глазами. Сначала оформляли опеку, сейчас удочеряют. Мы все ее так любим.

— Многие разведчики прожили долгую жизнь — Герой России Александр Феклисов ушел в возрасте за девяносто…

— Я его знал, мы бывали в клубе ветеранов.

— Другой Герой России Владимир Барковский до восьмидесяти с лишним играл в теннис.

— И в волейбол.

— Ваш друг Вадим Кирпиченко прожил до восьмидесяти двух. Старейший чекист России Борис Гудзь скончался на сто четвертом году… Барковский объяснял мне это тем, что мозг разведчика приучен к напряженной работе и не дает человеку стареть. Согласны?