Твое электронное Я. Сборник научно-фантастических повестей и рассказов - Анатолий Днепров

После первых успехов он ждал, что ребенок скажет «папа» или, может быть, «дай». Санька же на десятый день пребывания в доме, глядя ему в глаза, вдруг сказал:

— Ну-ка, давай спатьки!

Сначала он вздрогнул. Потом, когда пришел в себя, узнал свои ежевечерние интонации, подивился чистоте дикции, хотя, конечно же, она была далека от совершенства, и откликнулся:

— Давай спатьки!

Младенец сразу же закрыл глаза.

Борис Алексеевич растроганным взглядом окинул ребенка, коляску, комнату, затем выключил свет и ушел к себе. «Ему нужна кроватка и игрушки. Как всем детям. Погремушки и попугай…» Морозов представил себе целлулоидного цветастого попугая. «Завтра куплю игрушки». Он даже не подумал о том, что промышленность может уже не выпускать попугаев, а производить павлинов или фазанов.

— Кроватку купи в комиссионке. Дешевле! — сказала напарница, отхлебнув здоровый глоток бормотухи. — Все равно обоссыт!

— Нет, — заупрямился Морозов. — Хочу новую вещь!

— Гордый ты стал последнее время! Вот и от винца отказался! — сказала она и ушла за ящики в сторону приемного окна. Открывать было еще рано. Из-за штабеля тары она крикнула:

— Уходи отсюда, Борька! Ты теперь пить завязал, а трезвому тебе здесь делать нечего! Сгниешь, а у тебя диплом!

— Забыл я уже все, — пробормотал Борис Алексеевич.

— Чего? Не слышу, чего ты бормочешь!

— Забыл я, Муза, все! — крикнул он. — Не могу я работать инженером!

— Другие институты кончают заочно! — сказала она, опять появляясь из-за ящиков с начатой бутылкой в руке. — Не ты, глупее других или перестарок какой?

— Хорошая ты женщина, Муза, — Борис Алексеевич обнял ее с непринужденностью, которая так нравится женщинам. — Выходи за меня замуж!

— Стара я для тебя, — задумчиво сказала напарница. — А кроме того, у меня свой алкоголик есть! Ищи себе помоложе, Боря! — И она легко выскользнула из его объятий.

Борис Алексеевич не собирался жениться и сделал свое предложение, скорее, в знак признательности за веру в него и просто за хорошее отношение. Его семейная жизнь, пока она так трагически не оборвалась, была настолько светла, что он не мог себе представить другую женщину рядом, ежедневно — женой, хозяйкой, матерью его детей. И уж во всяком случае здесь нужны были чувства, доверие, страсть и много еще чего… Монахом он не был, у него была парикмахерша Тоська, которая терпеть не могла, когда он появлялся у нее пьяный, хотя охотно пила вместе е ним. Самое приятное, хотя и немного обидное, заключалось в том, что Тоська, к удивлению, замуж за него не собиралась и даже никогда об этом не заговаривала.

Вечером после работы, обежав магазины и набив портфель (он не носил сумок), Морозов заскочил в ясли.

— Здравствуйте, — ответила на его приветствие вторая дежурная. — Жалобы, предложения есть?

— Нет! — он подошел к кроватке.

— Папа пришел, — неожиданно произнес ребенок.

Уже месяц прожил младенец в его доме, с ним; его глаза перестали разбегаться в разные стороны, как в первые дни, а четко и параллельно двигаясь, следили за перемещающимися предметами. Новоявленный отец считал, что следили с интересом. Александр уже знал свое короткое имя, слова «дай» и «на» и различал игрушки, причем предпочтение отдавал многоцветным и сложной формы, но «папой» он называл Бориса Алексеевича впервые.

Морозов был потрясен и растроган, хотя знал, что это должно произойти, что все дети говорят «папа», иногда и раньше, чем «мама», знал, что мальчишка механический, по сути дела, робот, сложный, очень сложный, но робот, и все равно почувствовал теплое чувство к этому почти человечку. Пожалуй, впервые он отнесся к нему, как к ребенку. Борис Алексеевич и через пятнадцать лет помнил свое состояние, с которым он спешил домой с тяжеленным портфелем в одной руке и Сашкой в другой.

Первое время его не оставляло тревожное чувство, что вот кто-то позвонит в дверь и скажет: «Ага! Ребенок не настоящий, вы обманываете… вон он даже в пеленки не делает!» Хотя кому какое дело до его ребенка и до него?

Если раньше денег хотя и не хватало, но на «маленькую» всегда можно было наскрести, то теперь он жил в хроническом финансовом кризисе. С первых получек он приобрел изящную люстру, портьеры и тюль на окна, а нужны были еще сотни вещей. Кастрюли, утюг, стиральные порошки, одежда, приличная мебель — он теперь мечтал о полированной «стенке» и мягком гарнитуре. Мечтал о «стенке», а необходимо было постельное белье — сколько же можно спать на голубом трикотаже. Год примерно назад он купил рулон, скорее всего, краденого трикотажа (случайно оказался при деньгах), и вот теперь голубая тянущаяся материя, разрезанная на соответствующие куски, выполняла функции простыней, пододеяльников, полотенец и половых тряпок.

А еще он мечтал о пушистом ярком шерстяном одеяле; в прошлой жизни, до катастрофы, у них было два таких. Но зарплата была ограничена.

Выручила опять напарница.

— Боря, денег не хватает? — невинным голосом как-то спросила она.

— Не хватает, Муза!

— Слушай, Борька, у меня племяш, брата старшего сын, Альки, зашивается с чертежами какими-то. А ты институт кончил, это дело должен знать. А они заплатят неплохо. Брат-то в отставке, полковник. Мужик здоровый, на нем пахать можно… И им хорошо, и тебе живая копейка. А?

— Забыл я, Муза, все! — неуверенно сказал он. — Хотя в институте чертил хорошо. На пять!

— Вот и вспомни! — приказала она.

И на следующий день принесла задание. Это был курсовой по теории механизмов и машин.

Долгая жизнь за чертой закона, безнаказанная жизнь сделала его совесть сговорчивой. Теперь, принеся Сашку из «яселек» и фундаментально поужинав (он купил две поваренные книги «Приготовление пищи» и «Румынская кухня» и научился отлично готовить, хотя стряпня его приобрела некий национальный колорит и была островата для среднерусского желудка), он мыл посуду, убирал и с огромным удовольствием садился за халтуру. После курсового проекта музиного племянника на него посыпались просьбы. Понимая, что он подрывает педагогический процесс одного, а может, и двух вузов, Морозов, однако, продолжал тренировать мозги, как спортсмен, который после травмы бегает трусцой, возвращая себе эластичность мышц и ритмичность дыхания.

Новая кроватка стояла в такие вечера рядом с его рабочим столом, и по ходу продвижения работы он докладывал ребенку о следующих этапах.

— А сейчас, — говорил он, — посмотрим, какое нужно взять передаточное число для этой пары шестерен, ежели по Малинину-Буренину.

И хотя Борис Алексеевич и сам точно не знал, кто такой или кто такие эти Малинин и Буренин, его восторг не имел границ, когда через неделю, поблескивая черными глазками, сын закончил начатую им фразу словами «ежели по Малинину-Буренину».