Осажденный Севастополь - Михаил Филиппов

— Вот здесь была прежде моя квартира, — сказал граф, указывая на дом, во многих местах пробуравленный ракетами и в котором не оставалось ни одного цельного стекла. — Представьте, всю мою мебель, зеркала и фортепиано исковеркала проклятая ракета, и я должен был перебраться к Томасу. Мой камердинер Матвей в отчаянии и клянет день и час, когда мы приехали в Севастополь.

Проходя мимо двухэтажного дома, Дашков обратил внимание на стоявшую на балконе старуху, которая плакала, закрыв платком лицо. Кроме нее, в доме, казалось, не было ни одного живого существа.

Войдя в гостиницу Томаса, узнали, что свободный номер уже занят, и Дашков до приискания квартиры остановился у Татищева. В коридоре и в ресторане Дашков не видел ни одной женщины; тем более заинтересовали его слова Татищева о даме, живущей в соседнем номере. Но ему хотелось поскорее посмотреть бастионы, и он вскоре забыл обо всем остальном и отправился рыскать по городу.

VII

Когда Дашков ушел, Татищев с помощью поместившегося в чулане камердинера Матвея (спать вместе с половыми Матвей не захотел из важности) долго умывался, привел в порядок свой туалет, тщательно вычистил и подпилил ногти и тогда только постучал в соседний номер.

— Уоиз роиуег еп!гег (можете войти), — послышался приятный женский голос.

Граф вошел. На кресле перед небольшим, но хорошим и, без сомнения, не трактирным зеркалом сидела молодая женщина среднего роста, полная, брюнетка с матовым цветом лица и пухлыми, чувственными губками. Она была в утреннем неглиже. По манерам этой дамы было видно, что она принадлежит к высшему кругу общества или, по крайней мере, долго вращалась в нем.

— Как ты себя чувствуешь сегодня, Лиза? — сказал граф, целуя ее руку. Я воспользовался поездкой к светлейшему и наконец привез все твои вещи. Теперь можно будет устроить тебя удобнее.

— Я все еще не могу опомниться от этого страшного путешествия, — томно сказала княгиня Бетси — это была она, старинная петербургская любовь графа. — Здешние опасности меня не страшат, мой милый, ведь я буду всегда с тобою… Я буду бояться не за себя, а за тебя.

Чтобы понять возможность появления княгини в Севастополе, надо возвратиться несколько назад.

В начале ноября граф получил из Харькова от княгини письмо такого содержания: "Наконец, мой дорогой друг, я достигла желанной свободы! Из предыдущего письма моего ты знаешь, что я была больна, что жизнь моя была в опасности и что все мои страдания окончились появлением на свет несчастного недоразвитого существа, которому не суждено было жить… Он был такой маленький, такой жалкий, пальчики были без ноготков; он не прожил, бедняжка, и двух дней. Мой тюремщик заботился не столько обо мне и об этой несчастной крошке, сколько о том, что скажет свет. Когда все кончилось, он формально (ты подумай только: формально! — это его собственное выражение) объявил мне, что после такого "скандала" (по его мнению, это только скандал, не больше) ему ничего не остается, как затеять со мною бракоразводный процесс. Я решилась не дожидаться выполнения этой угрозы, заложила все, что у меня было своего, не даренного им, и, взяв с собою лишь самое необходимое, решила ехать к тебе… Если у тебя хватит духу, выгоняй меня… Я теперь в Харькове и скоро буду в Одессе, а оттуда — к тебе, мой бесценный друг! Чтобы не скомпрометировать тебя, я буду выдавать себя за сестру милосердия и за твою родственницу. Кстати, знаешь ли, по почину великой княгини Елены Павловны к вам в Севастополь вскоре приедут настоящие сестры милосердия. Тогда и я постараюсь попасть в их общину, и если стесню тебя, то найду где-нибудь пристанище. Я хочу одного: видеть тебя каждый день, хоть в течение пяти минут… Ты не можешь себе представить, какие ужасы иногда приходят мне в голову… До свидания, мой дорогой, мой единственный друг".

Почти через месяц по получении этого письма, войдя в свой номер, граф Татищев застал там княгиню Бетси, или Лизу, как она просила называть себя с этих пор. С нею была ее камеристка Маша, которую Бетси тотчас выслала в коридор. Но возвратимся к рассказу.

— Знаешь, Лиза, мы скоро переберемся отсюда, — сказал граф. — Здесь становится небезопасно, а я вовсе не хочу подвергать тебя опасностям.

— А ты сам разве не подвергаешься им ежеминутно? Нет, я, право, не боюсь…

— Ты, конечно, поедешь со мною сегодня на вечер в Константиновскую батарею? Там будет весело, — сказал граф. — Музыка, танцы; ты споешь что-нибудь.

— Нет, я не поеду и тебя не пущу… Лучше останемся вдвоем, если у тебя есть время, свободное от службы. Я так мало и так редко вижу тебя.

— Вдвоем… Пожалуйста… Что же мы будем делать? Вдвоем наскучит сидеть, Лиза… Мне и без того не весело…

— Значит, ты меня не любишь, если можешь со мной скучать… В прежнее время ты мне не говорил, что тебе со мною скучно…

— В прежнее время… Да, в Петербурге, где все эти глупые светские удовольствия мне надоели до тошноты… Но здесь я рад малейшему развлечению. Ты эгоистка, думаешь только о себе.

У княгини блеснули слезы на глазах. Впрочем, она умела вызывать слезы по произволу.

— Я здесь всего несколько дней, и вы уже начали мучить меня, — сказала она. — Я не выношу таких мещанских упреков. Лучше просто скажите мне, что вы меня не любите, и я не стану тяготить вас своим присутствием…

— К чему эти сцены?.. — сказал граф, пожав плечами. — Я люблю вас, но из этого не следует, что должен лишать себя самых невинных развлечений. Я люблю музыку и давно не слышал ничего, кроме музыки пуль и ядер.

— Я удивляюсь вашим новым вкусам, — сказала Бетси. — Предпочесть моему обществу какой-то солдатский концерт…

— Ваше сиятельство, письмо! — раздался из коридора фамильярный голос Матвея. Матвей всегда был фамильярен, когда знал, что граф чувствует себя неловко.

Граф вышел в коридор.

Камердинер подал письмо за неимением графского подноса, погибшего на прежней квартире графа, на трактирном размалеванном подносе.

Граф взял письмо и, войдя опять к княгине, хотел сунуть его в карман.

— От кого это? — спросила Бетси. — Почерк, кажется, женский. Помните, граф, я ревнива и не позволю вам переписываться с женщинами.

— Должно быть, от управляющего, — сказал граф, но Бетси уже выхватила письмо.

— Прошу тебя, отдай письмо, — сказал граф, слегка побледнев. — Я не люблю, когда вмешиваются в мои дела.

— А я прошу вас сказать мне, кто автор этого письма. Вы смущены, граф? Вам стыдно, что вы попались, как мальчик?

— Ты ошибаешься. Чтобы доказать тебе противное, я даю тебе слово, что по прочтении письма передам его в твое полное владение.