Белые волки Перуна - Сергей Шведов

Боярина Изяслава Мечислав не видел уже давно, с того самого дня как уехал он из Плеши, а, увидев на родном подворье, узнал не сразу. Совсем молодым был тот, плешанский Изяслав, и всё хмурил брови в дело и без дела, а этот, нынешний, улыбался во весь рот, показывая белые крепкие зубы. Правда, глаза при этом щурились не слишком дружелюбно. И в росте, кажется, прибавил боярин, и плещеистее стал, - словом муж в силе и славе, как назвал его с усмешкой Пересвет.

А Ладомир, похоже, гостю рад, во всяком случае, принял его с честью и пригласил в дом. Изяслав и с Мечиславом обошёлся приветливо, припомнив давнее знакомство. А второго боярина, пришедшего с Изяславом, Мечислав видел впервые. Годами тот был, скорее всего, ровней своему спутнику, но смотрелся старее из-за невыразительного лица, чем-то смахивающего на лошадиную морду. Звался боярин Будимиром, и был он не из самого первого на Киевщине рода, но вот, глядишь ты, выбился в ближники Великого князя.

Первую чарку, как это повелось в Киеве, выпили за Великого князя, а уж вторую - за хозяина усадьбы. Изяслав метил в Ладомира, но тот стрелу перевёл в Мечислава. Изяслав не возражал, пожелав молодому хозяину удачи во всех его начинаниях. А за Ладомира выпили, как за нового радимицкого воеводу. И так уж ловко получилось у боярина Изяслава, что наместничеством тем Ладомир обязан чуть ли не княжьему ближнику, который замолвил за него слово перед Владимиром. Не прямо это сказал Изяслав, но как-то очень умело, и Мечислав от души позавидовал его красноречию. Поверил ли Ладомир Изяславу, сказать трудно, но перечить гостю не стал, а поднял чарку за здравие Изяслава и Будимира, славнейших на Киевщине бояр. Тоже не худо говорил Ладомир и чуть ли не превзошёл красноречие Изяслава. Упомянули и о свадьбе Мечислава, а Изяслав тут же предложил в дружки боярина Будимира, который одной с женихом веры. Сам Изяслав, хоть и тоже христианин, но, как человек давно женатый, не стал претендовать на эту роль.

То ли от выпитого мёда, то ли оттого, что встретил молодых бояр одной с ним веры, но Мечислав размяк сердцем и лик боярина Будимира не казался ему уже таким лошадиным. А то дядья над ним посмеиваются, что верит он в бабьего бога, но вот теперь они сами убедились, что тому Богу кланяются и первые на Киевщине бояре, ближники княжьи. Может и сам князь скоро примет христову веру. Последние слова случайно сорвались с языка Мечислава, а в ответ наступила неловкая тишина.

- Князь благоволит печальникам Перуна, - мягко улыбнулся Изяслав. - И назначение боярина Ладомира радимицким воеводой тому подтверждение.

Никто не возразил Изяславу, а оговорку Мечислава запили сладкой медовой брагой и больше не говорили о богах.

Изяслав расспрашивал о землях фряжских и поморских, в которых довелось побывать воеводе Ладомиру.

-Тебе надо расспросить Бречислава, - сказал Пересвет. - Он у нас бывал даже в Царь-граде.

- О Византии мне много рассказывал купец Анкифий, - отозвался Изяслав. - Тот самый, что ходил торговым походом с Бречиславом.

Ладомир Анкифия помнил ещё по Полоцку, помнил и собственное удивление неуёмной энергией этого на вид невзрачного человека. А теперь, по словам Изяслава, купец обосновался в Киеве и, судя по всему, привечает в своём доме молодых бояр. Может не так уж и неправ Бакуня, когда говорит, что Византия обхаживаёт Великого князя через его ближников, склоняя к новой вере.

А Владимир сейчас в мучительном раздумье - это Ладомир понял из состоявшегося по утру разговора. Стержень ищет Великий князь, на который можно нанизать племена, верви и роды, живущие каждый на особицу по дединым заветам. И, похоже, в качестве стержня ему предлагают христианскую веру. Сам Ладомир об этой вере знает мало и не составил пока определённого мнения - хорош распятый бог или плох. До сих пор он полагал, что бог, позволивший себя распять, - слабый бог, но, кажется, здорово заблуждался на его счёт. Изяслав, нрав которого Ладомир достаточно хорошо изучил ещё в Плеши, никогда бы не стал поклоняться Слабости, ибо в природе Ставрова сына более присуще поклонение Силе. И этой Силе Изяслав либо подчинялся по холопьи без остатка, либо бежал от неё, если эта Сила не нуждалась в его рабьем служении. Этим, вероятно, он и пришёлся по сердцу Владимиру, и этим же раздражал гордую новгородскую вилу, которая в мужчине ищет силу равную своей, чтобы если и уступить, то не уронить себя в той уступке.

Судя по всему, и другой сегодняшний гость Ладомира человек того же склада, что и Изяслав, иначе вряд ли нашлось бы ему место близ Великого князя. Эти двое слишком слабы, чтобы заявить о своём праве в полный голос, зато у них хватит упорства и изворотливости, чтобы усилить голос Великого князя своим писком. Это новая порода бояр, доселе невиданная на Руси, где боярин издревле почитался как муж сильный, способный настоять на своём и в совете, и на войне. За это спускают им люди чрезмерную подчас жадность и стремление ущемить права других. Ибо знают смерды, что в трудный час будет за кем встать плотной стеной и встретить врага на стенах или в чистом поле.

Но такой боярин для Великого князя опасен, ибо если придёт нужда, то он, подобно Всеволоду, восстанет за правду и честь дедину, а простолюдины пойдут за ним. За Изяславом простые люди не пойдут - слаб, да и, сознавая, как человек неглупый, эту свою слабость, он во главе их не встанет. Великий князь для таких как Изяслав - спасение. И греческий бог тоже. Перед ним, если верить Людмиле, все равны, и сильные, и слабые, а вся их служба богу - бей поклоны да свечки ставь. А славянские боги любят сильных и благоволят к ним. Жертва Перуну только тогда люба, когда она добыта удалью в бою, а в жертвовании слабых нет пользы для бога. В боярине та радость Перуну, что сильный муж поднимает людей на деяние, ратное или работное. И в любом деянии польза должна быть для общины, потому нак один человек сам по себе ничто, и труд для себя самого, труд бессмысленный, ибо сотворить великое можно только сообща. Если князь Владимир пытается объединить русичей для славных дел во имя Перуна, то Ладомир ему будет в этом помощником, а если только для ублажения своей утробы да ближников княжьих, которые умеют только свечки ставить да хлопотать за себя перед богом и князем, то боярину Ладомиру с Великим князем не по пути.

Расстались после пира чуть не братьями родными. Ладомир дорогих гостей проводил с крыльца, а как закрылись за ними ворота, сказал Мечиславу:

- Ты их бойся, особенно Изяслава, слабый он человек, чтобы открытой грудью кидаться за правду, но исподтишка может ударить за кривду, либо подставит тебя хитростью под чужой удар.

Мечислав на такие Ладомировы речи даже рот открыл. Вот те раз, а за столом пускали братину по кругу и говорили друг другу сладкие слова. Если Изяслав кривил душой, то чем же Ладомир был лучше? Не принимает Изяслава воевода потому, что тот другой веры, но не хочет в этом признаваться ни Мечиславу, ни самому себе. И поэтому возводит напраслину на Ставрова сына. Тоже и Ладомир не всегда бывает прав, особенно после доброй чарки.