История Венецианской республики - Джон Норвич

Так как ее любовник был уже женат — на угрюмой набожной эрцгерцогине Иоанне Австрийской, — Бьянка вскоре оказалась в центре скандала, даже большего, чем тот, что она вызвала в Венеции. Тем временем, не обращая внимания на гнев своего отца, Франческо сделал ее мужа своим придворным и даже безуспешно пытался через посредничество флорентийского дипломатического представителя в Венеции и папского нунция добиться для нее амнистии и примирения с родителями. Затем, в 1574 году, умер герцог Козимо; и почти тогда же, но при менее торжественных обстоятельствах — его убили в уличной драке, возможно, с ведома Франческо, но вряд ли по его прямому приказу — скончался Пьетро Бонавентури. Теперь Франческо был великим герцогом Тосканским. Он немедленно поселил Бьянку во дворце по соседству со своим собственным и в течение следующих четырех лет демонстрировал ее всей Флоренции как свою признанную любовницу, что глубоко унижало меланхоличную Иоанну, которая находила утешение в еще более долгих и частых молитвах.

Тем не менее великая герцогиня не была окончательно покинута мужем; весной 1578 года она умерла при родах. Меньше чем через два месяца, 5 июня, Франческо и Бьянка поженились — хотя из-за необходимости соблюдения траура прошел еще год, прежде чем о браке было объявлено публично. Соответственно только в июне 1579 года великий герцог отправил особого посла к дожу да Понте, сообщив ему о своем браке и добавив особую просьбу: Венеция могла бы выразить свое удовольствие и радость по поводу бракосочетания Франческо, объявив его жену дочерью республики. Эта просьба была повторена во втором письме, от самой Бьянки, в котором она радовалась укреплению связей между Венецией и Тосканой, которое, без сомнения, принесет ее брак, и выражала решимость полностью соответствовать тем ролям, которыми она одинаково гордится: любящая супруга великого герцога и верная дочь светлейшей (Serenissima) республики.

Столь быстрое возвышение объявленной вне закона до самого высшего титула, который республика могла пожаловать женщине, могло бы вызвать множество вопросов. Однако сенат почти без колебаний дал свое одобрение, одновременно возведя отца и брата Бьянки в звание cavaliere и сделав их членами высокопоставленной делегации, возглавляемой патриархом Аквилеи, которая должна была представлять республику на столь долго откладываемом торжестве бракосочетания во Флоренции в следующем октябре. В свою очередь, юная великая герцогиня была верна своему слову, в течение следующих восьми лет никогда не забывая о своем венецианском происхождении и не упуская возможности посодействовать интересам родного города.

Но у нее и у ее мужа были враги во Флоренции, и самым опасным из них был ее деверь Фердинандо де Медичи, кардинал с четырнадцати лет, который, за неимением у Франческо детей мужского пола, считал себя наследником престола. Бьянка все еще не могла подарить своему мужу сына, и это было для нее источником постоянного беспокойства. Один раз, в 1576 году, она пошла на притворную беременность и роды и утверждала, что ребенок, которого тайно принесли к ней в покои, ее собственный. Но ее муж обнаружил обман; теперь, десять лет спустя, она попыталась повторить ту же хитрость, но план снова не удался. Это была ее последняя попытка: еще до конца следующего года она и ее муж скончались.

То обстоятельство, что Франческо и Бьянка умерли внезапно, в расцвете сил, в течение двух дней друг за другом, и, несмотря на взаимное недоверие между братьями, кардинал Фердинандо тогда действительно наносил им визит, неизбежно привели к обычным сплетням и подозрениям. Ходили слухи об отравленном фруктовом пироге, который, как думали некоторые, приготовил Фердинандо, но другие придерживались мнения, что, наоборот, пирог состряпала сама Бьянка для своего деверя. Согласно этой последней версии, недоверчивый кардинал осознанно испытал его на Франческо, при этом охваченная ужасом Бьянка, увидев агонию мужа, схватила свой собственный кусок пирога и проглотила его, это был жест гибельного отчаяния. Кто-то с радостью предпочтет поверить в такую шекспировскую denouement (развязку); однако нужно признать, что при вскрытии трупов, которое Фердинандо немедленно приказал провести в присутствии членов семьи Бьянки, а также всех придворных врачей, не было обнаружено ни следа яда. Причиной обеих смертей, как полагают в настоящее время, почти наверняка была малярия.

Хотя новый великий герцог немедленно сообщил венецианцам о «самой прискорбной двойной потере», которую он перенес, он не позволил похоронить свою невестку вместе с ее мужем. Вместо этого ее тело было завернуто в саван и брошено в общую могилу. Он также приказал, чтобы герб ее семьи стирали, где бы он ни находился, и заменяли гербом первой жены Франческо, Иоанны. Траур был запрещен — так же, из уважения к чувствам Фердинандо, поступили и в Венеции.

Во Флоренции такое мелочное проявление мести, как ни печально, но, по крайне мере, понятно. В родном городе Бьянки это было непростительно. Бьянка заслуживала лучшего. Но сограждане венецианцы никогда ее не забывали; и приятно писать, что дом, где она родилась и провела детство, по соседству с Понте Сторто в приходе Сан-Апонал — один из красивейших уголков Венеции — все еще имеет именную табличку в ее память.

Когда Бьянка Каппелло умерла в октябре 1587 года, дож Николо да Понте уже два года был в могиле. Однако мы немного потревожим его покой и упомянем о еще одном событии, происшедшем во время его правления, которое, будучи незначительным само по себе, было важной и зловещей чертой политической жизни Венеции в тот период: растущее могущество и уменьшающаяся популярность Совета десяти.

Как помнят читатели, Совет десяти первоначально был создан как временный комитет общественной безопасности для борьбы с последствиями неудачного заговора Баймонте Тьеполо в июле 1310 года. Предполагалось, что совет просуществует два с половиной месяца; в тот момент, о котором мы говорим, он существовал уже несколько столетий, за это время став важной частью венецианского правительственного механизма. Важной, но вместе с тем не вполне органичной: с самого начала Совет десяти отказался полностью приспосабливаться к венецианской конституционной системе. Эта система имела форму пирамиды: дож — синьория — коллегия и сенат — Большой совет. Совет десяти, однако, всегда оставался в стороне — нелогичное, аномальное образование с исключительными полномочиями, которые в крайнем случае оно могло использовать, чтобы прекратить волокиту, чтобы обойти долгие дискуссии сената, принимать свои собственные решения и немедленно приводить их в действие. Обычные дела, политические или военные, финансовые или дипломатические, проходили по обычным каналам, с обычными оговорками и проволочками. Срочные вопросы или дела, требующие особой секретности или деликатного подхода, могли, минуя коллегию, попадать прямо в Совет десяти, который был уполномочен действовать по собственному усмотрению, производить платежи из тайных фондов, и даже давать секретные инструкции венецианским дипломатам, отправляющимся за границу. Сфера компетенции совета десяти охватывала все, что касалось государственной безопасности и охраны порядка, — и границ его полномочий практически не существовало.

Имея такие полномочия, удивительно, что, по крайней мере в основном. Совет десяти использовал свое огромное могущество так мудро, — особенно если учесть, что ему нечасто требовалось отчитываться за свои действия перед высшей властью. На деле, однако, удавалось избежать злоупотреблений главным образом благодаря его внутренним ограничениям и противовесам. В совет избирали на один год, вновь избираться бывшие члены имели право только по прошествии года. Два члена одной семьи никогда не могли избираться в совет одновременно. Руководящая роль никогда не принадлежала одному человеку, но триумвирату глав совета — capi, который менялся каждый месяц и членам которого на время пребывания у власти были запрещены все социальные контакты с внешним миром, чтобы они были недоступны для слухов или подкупа. Продажность наказывалась смертью. В заключение — очень важный момент, о котором слишком часто забывают, — в совет, помимо десяти избранных членов, также входили дож и синьория, увеличивая его фактическую численность до семнадцати человек.

Но постепенно становилось ясно, что даже семнадцати членов не всегда достаточно. Мы уже видели, что при необходимости принятия важного решения Совет десяти просил Большой совет избрать zonta — дополнительный орган, состоявший из сенаторов, которые присоединялись бы к десяти для обсуждения особых вопросов. Эти zonte значительно укрепляли власть Совета десяти, уменьшая влияние оппозиции в других советах; но поскольку Совет десяти усиливался, его члены контролировали все больше государственных дел, другие, более традиционные органы управления постепенно теряли свое значение, и это им, естественно, не нравилось. Первые признаки этого недовольства появились еще в 1457 году, когда Совет десяти справедливо обвинили в превышении полномочий, поскольку они приказали сместить с поста дожа Франческо Фоскари. Одиннадцать лет спустя их полномочия были детально ограничены до решения «наиболее деликатных вопросов» — «cose segretissime». Однако эта формулировка оставляла множество лазеек, и деятельность Совета десяти не была заметно ограничена.