Машина смерти - Джин Мастейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем временем, после того как полиция Нью-Йорка получила фотографию и отпечатки пальцев Доминика, его перевели под федеральную опеку и отвезли в исправительный центр «Метрополитен». Он попросил Фрэнка не потерять автограф Джейка Лямотты, который у него отобрали при обыске.
Фрэнк сказал ему, чтобы Доминик не беспокоился об этом: теперь у него есть проблемы посерьезнее. В своей лаконичной манере следователь из Бат-Бич заявил:
– С тебя вот-вот упадет вторая туфля[130], мальчик Дом.
24. Президент класса
За два предыдущих месяца Доминик уже почти говорился до тюрьмы в Калифорнии, но 7 марта, во время первоначального допроса по обвинению в вымогательстве в Южном округе, он замолчал. Допрос проводила помощник государственного прокурора Барбара Джонс, так как Уолтер был занят другими обязанностями в отделе по борьбе с организованной преступностью. Доминик, который в тот день употребил немного кокаина Даниэль, ответил на личные вопросы для отчета о «родословной», который заполняла Джонс. Он, в частности, указал, что никогда не употреблял наркотики, что он безработный автор песен и что его родители умерли, но, насколько ему известно, все еще жив Энтони Гаджи, его дядя из Бруклина. А прежде чем говорить на темы, непосредственно связанные с арестом, он изъявил желание проконсультироваться с адвокатом.
Пока Доминик ожидал прибытия назначенного судом адвоката, ему разрешили позвонить по телефону. Первый звонок он сделал своему другу в Калифорнии, тому молодому законопослушному бизнесмену, которого он называл Армянином – но никак не по имени, – чтобы его не смог найти ни один убийца из Бруклина. Он сказал Армянину, что его подставил друг старого обвинителя, Мэтти Реги, и он арестован по сфабрикованному обвинению, а «чтобы прояснить ситуацию, может потребоваться некоторое время». Он попросил его поехать в Уэстлейк и побыть с Дениз и детьми; затем он позвонил и им.
В телефонном разговоре с мужем Дениз сдерживаться не стала.
– Я же говорила тебе, что это глупо – постоянно соваться в Нью-Йорк!
– Мне просто не повезло.
– Это замечательно, но что теперь делать мне и детям?
– Просто сиди тихо. Скоро приедет Армянин, а потом уже и я.
Прибыл адвокат. Он пообщался с Барбарой Джонс, а затем – с глазу на глаз – с Домиником. В конце концов Доминик начал понимать, что́ имел в виду Фрэнк Пергола, когда сказал, что «другая туфля» вот-вот упадет. Он попался не в мелкую ловушку, а вляпался в крупное дело о вымогательстве против своего дяди и банды Демео. Он согласился на то, чтобы Джонс прояснила ситуацию далее, и был поражен, узнав, что теперь для того, чтобы нарушить закон в рамках РИКО, достаточно просто быть связанным с организованной группой, совершающей преступления.
– Какой-то странный закон, – сказал он ей.
Затем Фрэнку и Ронни Кадьё было поручено схематично изобразить Доминику – «если, конечно, он согласится на это посмотреть» – ход расследования, проводившегося до сих пор. Он согласился.
Фрэнк, с его внешней жесткостью и располагающей манерой поведения, а также итало-американской родословной из Бат-Бич, был подходящим и продуманным выбором. Он уже упоминал о своей связи с Бат-Бич, когда подозреваемый был доставлен в Южный округ. Теперь, предлагая Доминику сигареты «Кэмел», которые тот тоже курил, Фрэнк поведал ему, что, когда он рос в Бат-Бич, его мать была знакома с местным чемпионом по боксу – отцом Доминика, Энтони Сантамария.
Доминик понял, что если детективы уже знают, кто его отец, то они, должно быть, давно ведут расследование.
– Вито рассказал нам кое-что о тебе, – сказал Ронни.
– И Мэтти Рега тоже, – сказал Фрэнк. – Хочешь посмотреть на фотографию Джоуи и Энтони?
Барбара Джонс и другие заходили и выходили, а Доминик и два детектива из отдела убийств все говорили и говорили. Проговорили они до четырех утра. Полицейские без конца подбрасывали ему все новые фотографии с камер наблюдения – снимки Пола, Нино, Роя и, наконец, его самого.
Теперь Доминик уже просто был вынужден признаться самому себе, что жизнь в кондитерской, полной шоколада, под названием Беверли-Хиллз подошла к концу.
– Я, в общем-то, мог сделать что-нибудь для своего дяди, – наконец произнес он. – Может быть, собрать несколько платежей или что-нибудь в этом роде.
Это было признание в ростовщичестве, одном из «основных деяний», подпадавших под закон РИКО. Для того чтобы доказать, что обвиняемый, признанный участником преступного сообщества, участвовал в «схеме вымогательства» от его имени, необходимы были только двое. С учетом того, что уже было известно о нем самом, Мэтти Реге и наркотиках, Доминик с юридической точки зрения был трупом. Ему сообщили, что, если он не станет сотрудничающим свидетелем, его ждет как минимум двадцать лет тюрьмы.
Встреча была окончена, а Доминик, обмозговав как следует это предупреждение, задумался, сможет ли он вообще когда-нибудь выступить против кого-либо, особенно против Нино. Он никогда никого не «сдавал» – ни в школе, ни в армии, ни в «такой жизни». Он придерживался этого правила с самого детства, с четвертого класса, когда Нино приказал ему уйти с поста президента класса: «никто в нашей семье не может быть стукачом».
Фрэнк и Ронни отправились домой к своим женам, а Доминика отвезли в исправительный центр «Метрополитен», который недавно покинул Фредди Диноме. Его одежда и личные вещи уже были внесены в опись; ему выдали оранжевый комбинезон – цвет, присваиваемый опасным или особо важным заключенным, – и отвели в камеру в отделении строгого режима. Полицейские говорят, что, когда кого-либо в первый раз сажают в тюрьму, засыпают только виновные. Доминик задремал сразу же.
Позже в тот же день, во время приема пищи в столовой «Метрополитена», он свел знакомство с несколькими заключенными и возобновил отношения с эффектным наркодилером, с которым встречался в клубах во времена своей ночной жизни на Манхэттене, – Джином Грином. Этот член нашумевшей группировки, базировавшейся в Гарлеме, являл собой еще один пример разношерстного спектра знакомств Монтильо в Нью-Йорке.
– Чувак, я слышал, ты драпанул из города, – сказал Грин, после того как они отдали должное иронии по поводу своей очередной встречи – на этот раз в таком невеселом месте.
– Это да, но вот вернулся за наваром.
– Не очень-то круто.
– Вот спасибо, Джин. Вы бы поладили с моей женой.
– Что, неприятности дома?
– Да уж, серьезнее некуда. Слушай, Джин, не говори никому здесь, кто я. Видишь ли,
