Тонкая красная линия - Джеймс Джонс

Разумеется, Файф не сбежал в тот вечер из лазарета, а на следующий день их уже перевели на госпитальное судно. Сперва ему было немного грустно, но потом, когда их на катере повезли на корабль, все быстро прошло и даже стало весело оттого, что он наконец-то избавился от всех этих ужасных людей, которые так его ненавидели. День был просто чудесный, ясный и солнечный.

В тот самый день, когда Файф был эвакуирован с Гуадалканала, Белл получил наконец от жены письмо, которое ожидал все это время. Рота только что пришла после утренних занятий на обед, и Уэлд принес почту. Беллу было три письма, и, разложив их как обычно — по датам на штемпеле, он принялся читать с самого старого. Поэтому эту новость он узнал уже под конец, когда вскрыл последнее письмо. Удар обрушился сразу, с первой же строчки, потому что письмо начиналось с необычно официального «Дорогой Джон…». Он всегда помнил старую солдатскую шутку в письмах типа «Дорогой Джон» [18], и вот теперь это была уже не шуточка, а страшная реальность. Да к тому же тут и переносного смысла никакого не было — ведь он действительно был Джоном.

У него сразу опустилась рука, в которой он держал пустой котелок, зазвенела в нем ложка; медленно сжимая письмо в другой руке, он побрел куда-то в сторону. «Дорогой Джон!» Раньше она все письма начинала непременно: «Любимый!» или «Дорогой мой!».

А то еще — «Радость моя!». Теперь же всего-навсего — «Дорогой Джон». Какое бесстыдство! Все это время она, выходит, просто ловко дурачила его. Прикидывалась, что любит, что верна ему, а сама… Он-то тоже хорош, дурак набитый! Жил все время как во сне, вел себя как святой, ни на кого даже глазом не посмотрел, не то чтобы пальцем тронуть. Втемяшил себе в башку, что это вроде бы хорошая примета, талисман душевный — он до другой женщины не дотронется, так и жена ему верной будет. Верил, верил и дождался…

От напряженных утренних занятий очень хотелось есть, но теперь даже думать о еде он не мог. И тело сразу стало непомерно тяжелым, будто заболел, ноги дрожали, а о руках и говорить нечего, тряслись, как у больного. Не в силах совладать с собой, он тяжело опустился на лежавший на земле обрубок пальмы.

Он посидел немного, успокоился, снова решил перечитать письмо, стараясь вникнуть в каждое слово, — в первый раз он выхватывал лишь отдельные фразы, полностью сбитый с толку самим смыслом этого страшного послания. Она все подробно объясняла ему — у нее теперь другой, какой-то капитан авиации с военно-воздушной базы Патерсон неподалеку от их города. И она страстно в него влюблена. Этот капитан занимается исследовательской работой по аэродинамике, так что фронт ему не грозит. И она хотела бы, чтобы Белл дал ей развод, чтобы они могли пожениться. Конечно, писала она, он откажет, она не сомневается в этом, но, может быть, ради всего, что у них когда-то было, он пожалеет ее? Тем более что самому господу богу не известно, что их всех ждет завтра. Война все идет, нет ей ни конца ни края. А она только сейчас по-настоящему полюбила, и ей так хочется, чтобы все было хорошо, чтобы можно было по-настоящему ощущать эту любовь, пока она не прошла. Годы-то летят. Неужели он не поймет, не пожалеет ее?

И так между всеми строчками письма, будто бутерброд, все эти сетования и просьбы, заклинания простить, понять, не обижаться понапрасну. Да, всего этого тут было предостаточно. И вообще, письмо было очень толковое, все на месте, четко, спокойно, обстоятельно и конкретно. Правда, несколько чопорно и даже жеманно, А вот про то, как она там крутит с этим капитаном и вообще как они устроились, об этом ни словечка. Впрочем, это ведь теперь их интимные делишки, ему сюда допуска нет.

Так он и сидел с письмом в руках, трясясь весь, словно студень. Ничего себе, настоящий солдат, профессионал, готовый умереть в любую минуту! Эх, Марти, Марти!

Он не стал обедать, кусок не лез в горло. Во время послеобеденных занятий был ужасно несобранным, все время ошибался.

— Да что это с тобой сегодня? — удивился в конце концов Уитт, бывший у него во взводе командиром отделения. — Ходишь, будто в воду опущенный. Потерял, что ли, что-то?

Когда они вернулись с занятий и можно было наконец уйти от всех, он забрался подальше в джунгли и там, сидя в одиночестве, пытался отогнать от себя воспоминания о прошлом, а они, как назло, все лезли и лезли в голову, и жена стояла перед ним как живая. Чувствуя, что он больше не в состоянии это выдержать, Белл взял письма и отправился к капитану Бошу.

— Да! Входите! Что там у вас, Белл? — встретил его командир роты. Он сидел за столом, навалившись на него своим толстеньким, упругим животиком, и что-то быстро писал. Белл молча протянул ему письмо. Да и чего тут было стесняться — официальная бумага, все в ней четко и понятно.

Даже в том состоянии, в каком находился Белл, его поразила реакция капитана. По мере того как он читал письмо, руки у него сперва начали слегка дрожать, потом затряслись, как у эпилептика, лицо побелело от негодования, начало медленно каменеть. Однако постепенно Бош взял себя в руки. Белл терялся в догадках, пытаясь понять причину такой реакции.

— Что ж, — сказал наконец Бош своим жестким, высоким голосом. — Вы, разумеется, знаете, что имеете полное право отказать ей в этой просьбе. Она никогда не получит развода без вашего официального согласия.

— Знаю, — едва слышно ответил Белл.

— Но это еще не все. На основании подобного письма вы имеете право немедленно прекратить действие вашего аттестата, равно как и всех прочих материальных льгот, которыми пользуется ваша жена, включая государственную страховку. — Голос Боша звучал все жестче.

— Вот этого я не знал, — удивился Белл.

— Имейте это в виду… — Округлый подбородок ротного выглядел сейчас еще более твердым.

— Но я не собираюсь отказывать ей, — устало закончил Белл. — Просто хотел попросить помочь мне составить письмо с согласием. Ну, официальный ответ, что ли.

В течение какого-то времени совершенно потрясенный капитан глядел ему в лицо, будто не в состоянии понять, чего он хочет.

— Но зачем вам это? К чему?

— Да как вам сказать, сэр. Сам не знаю. — Он действительно не знал, как объяснить офицеру то, что творилось в его душе. Как это все передать? Какими словами выразить? — Просто мне кажется, что нет смысла связывать женщину, заставлять ее оставаться твоей женой, когда она вовсе не хочет этого.

Глаза у капитана Боша вдруг стали узкие-узкие, словно щелочки, и этими щелочками он в упор глядел на Белла.

— Что ж, тут, как говорится, каждый сам себе хозяин. И нечего лезть с советами…

— Вы поможете мне с письмом, сэр?

— Конечно, — ответил Бош, и Белл повернулся, чтобы выйти.

— Да, кстати, Белл, — сказал вдруг ротный, когда Белл был уже на пороге. Сержант обернулся и увидел в руках у ротного какие-то бумаги. — Это я вчера получил. Для вас. А задержал только потому, что хотел сперва все завизировать. Теперь все готово, и вы можете ознакомиться. Думаю, что сейчас вполне подходящий момент.

Это приказ о производстве вас в первые лейтенанты. — Все это Бош произнес умышленно ровным, бесстрастным голосом и все же не смог удержаться, слегка выделив слово «первые» [19]. И даже слегка улыбнулся.

— Да что вы! — удивился Белл, чувствуя себя ужасно глупо. Улыбка на лице капитана стала тире.

— Как видите! Думаю, что вы не откажетесь. Во всяком случае, я уж тут написал, что приказ вам объявлен и вы подтверждаете согласие.

— Я хотел бы немного обдумать это.

— Разумеется, — сразу согласился ротный. — Сколько вам буде: угодно. Сегодня у нас с вами необычный день. Вон сколько сразу на голову свалилось. Так что думайте. Обо всех своих проблемах. Потом поговорим.

— Спасибо, сэр.

Выйдя из палатки, Белл отправился к тому бревну, на котором сидел, перечитывая письмо. Неужели она так все точно рассчитала? Все обдумала и взвесила? И написала письмо, заранее зная, как он отреагирует… Не исключено… Она ведь его отлично изучила, знает, как с ним дела делать. Тут уж ничего не скажешь. Да ведь и он ее тоже неплохо знает. Настолько, что уверен, что если она чего-то захотела, так непременно добьется. И добилась ведь, чего уж там. Когда люди так долго живут вместе, они всегда хорошо друг друга знают. А может, и наоборот — ровным счетом ничего не знают? Бош, наверное, ни за что своей жене не дал бы развода. Кстати, с чего это вдруг он так реагировал? Может, и с ним такое случалось? Неожиданно он перенесся к тем минутам близости с Марти, которые невозможно было забыть, но тут же представил себе, что сейчас, может быть, такие же минуты переживает другой, и от этой мысли сильно заныло сердце, стало ужасно гадко на душе. Он пытался заставлять себя думать о другом, выбросить из головы воспоминания, а они все лезли и лезли.

Производство в офицеры. И не просто производство, а сразу в первые лейтенанты. Грустно усмехнувшись, Белл подумал, что и в этой области он вряд ли добьется многого. Хотя и вреда, надо думать, особого не будет. Во всяком случае, не больше, чем в чем-то другом. В сгустившихся сумерках он поднялся с бревна и снова побрел к командиру роты.