Избранные произведения - Сергей Павлов

Мысленно пронзив потолок и толщу воды, я блаженно зажмурился. Потому что в безоблачной вышине, над безмятежно-голубой поверхностью океана, жарко горело полуденное солнце… С тех пор как люди познали трехмерность планеты, проникли в недра ее и глубины, поверхность стала для них чем-то вроде Эдема. Там, наверху, всегда обязательно день, свежий ветер и солнце. Это просто необходимо, чтоб всегда обязательно солнце.

Внезапно, под действием какого-то внутреннего импульса, я широко открыл глаза и воззрился на холодно сияющий диск настольной лампы. Вот твоё солнце, приятель. А на поверхности сейчас, наверное, ночь, завывающий ветер, шторм… Повернул голову и взглянул на часы, Да, ровно двадцать четыре. Полночь. «Полночь твоих желаний»… Хм, надо же было придумать!

И завертелась чудовищная карусель зеркал, отражающих куски сегодняшних событий. Напряглись усталые мышцы, лоб покрылся холодной испариной, участились дыхание, пульс. Мозг раскручивал карусель на повышенных оборотах. Словно мотор, в обмотке которого подано больше, чем надо, энергии. На таких оборотах запросто могут выйти из строя подшипники. Быть может, именно так и спятил Дюмон?..

Я сжал руками виски, громадным усилием воли заставил себя успокоиться. Видишь, все хорошо — удалось. Теперь попробуй уснуть. Ты должен уснуть, обязан. Не прибегая к Снотворному.

И вдруг я понял, что эти мучения надолго. До тех пор, пока не домыслишь. Чего-то я не домыслил, не уловил, в водовороте недавних событий проглядел что-то важное… Важное ли? Появилась надежда если решить, что неважное, — сразу уснешь. Только прямо и честно. Прямо и честно… Кретин!

Важно все. города светляков, стеклянный «реквием», Бездна, дрессированный кракен, пьяный Болл, фотопортрет, Царевна-Лебедь — множество мозаичных кусков одной грандиозной картины, которую я напрасно стараюсь втиснуть в какую-то рамку. Каждый кусок имеет свой звук, цвет, протяженность и запах. И если все обобщить, получается что-то большое, без рамок. И центр всего этого — я. А центр меня самого — мои неуемные мысли. Беспокойный пульс бытия… Я и не знал, что понятие «мысль» имеет массу синонимов.

Машина времени — очевидно, один из этих синонимов. Можно думать о прошлом, жить настоящим, грезить о будущем, можно порознь, а можно вместе, одновременно. Этим мозг человека отличен от мозга животного. Мозговая работа животных однозначна по времени — куцый мир, картина в рамках конкретной реальности данных мгновений. Человеку просторней: он живет тем, что было, что есть и что будет. Жить с этим порознь легко, но сразу в трех временах — дьявольски трудно. Я живу по крайней мере сразу в двух: в настоящем и прошлом. Увязать настоящее с прошлым, осмыслить результаты этой увязки — значит проведать о будущем.

Я побывал на «голубом этаже», слышал «реквием бездны», был на грани потери рассудка. Это прошлое. Однако я жив — настоящее. Своим спасением обязан кальмару — резюме, так сказать. Итак, в будущее проектируется кракен… Ну что ж, возьмем это за основу вполне вероятных прозрений.

Кракен мог меня растерзать. Не растерзал. Не причинил мне ни малейшего вреда, хотя свободно мог свернуть мне голову одним движением щупальца. Случайность? Допустим. Теперь другое: кракен знает, что такое ружье. Расскажи я об этом кому-нибудь из подводников, меня засмеют. Болл просто лопнет от хохота. Но факты неумолимы: кто-то очень прилежно занимался дрессировкой глубоководного примата. Видимо, Пашич… Да, но с какой стати? Хобби морского геолога? Научный эксперимент? Или озорное желание мистифицировать своего напарника? Если это мистификация, то она ему, надо признаться, удалась… «Скажите, Свен, Пашич способен на это? Ведь вы его хорошо знаете». — «Нет, не способен. Пашич был достаточно серьезным человеком, мистер Соболев». Н-да…

Помнится, я где-то читал, что какой-то чудак радист учил шимпанзе стучать на ключе. Обезьяна умела выстукивать целые фразы. Где гарантия, что Пашич не мог обучить тому же кальмара? Только фразы наоборот, шиворот-навыворот. Так оригинальнее. Для людей, разумеется. А для кальмара порядок знаков не имел никакого значения — лишь бы запомнил последовательность продолжительных и коротких нажатий… Изобретателен, черт!

Теперь проще простого объяснить круглую тень в акварине. С вырезом посередине. Вероятно, я видел одно из щупалец краке-на, свернутое в кольцо. Да, размеры вполне соответствуют. О, бездна! Неужели я обо всем догадался? Слишком легко и просто, чтобы это могло быть правдой…

«В конце концов любая загадка объясняется просто». Очевидно, вы правы, мистер Болл. Я никогда не верил в простоту объяснений, грешен… Даже сейчас сомневаюсь.

Но тем не менее гипотеза, которая все хорошо объясняет, автоматически возводится в ранг стопроцентной теории. Теория всемогуща, как бог, — универсальный ключ к множеству секретных замков. Старина Саваоф тоже был чем-то вроде теории, универсальным ключом, — в оные времена завидно просто объяснялась даже вселенная. Мне предстоит объяснить куда более прозаические вещи. Например: почему не стреляла Манта?

Само собой разумеется, Пашич должен был как-то защитить от машины кальмара, с которым ему удалось подружиться. Дрессировкой здесь не поможешь, вопрос мог быть решен только техническим способом. «Органы чувств» машины хорошо мне знакомы. Во-первых, магнитный экстраполятор… Не в счет: кальмару пришлось бы таскать на себе электромагнит. Так же мало пригодны химический анализатор воды и устройство координации. Другое дело ультразвуковой приемник. Если «снабдить» кальмара миниатюрным передатчиком ультравысоких звуковых частот… В принципе это возможно, хотя и не просто. Погоди-ка, забыл радиометр… Ах, вот оно что!

Никуда не денешься, мистер Болл и мистер Соболев работают и думают все-таки сообща. Первым нащупал истину Болл — благодаря ему я узнал, что из атомного бункера кто-то извлек небольшое количество радиоактивного изотопа тория. И теперь я, кажется, догадался зачем… Мне следовало раньше посоветовать Боллу проанализировать с помощью Мурены программу активной обороны всех без исключения Мант, поискать изменения в этой программе. Я уверен, изменения были. Тогда, на карнизе центрального бункера, я стал свидетелем незавершенной атаки: локатор машины сразу «почувствовал» спрута, Манта пошла на сближение… и вдруг осечка, стрелять почему-то нельзя. Тогда я подумал, что Манта не трогает тех, кто уклоняется от поединка. И не подумал, что Манта — машина, в программе действий которой нет ничего от наших человеческих эмоций.

Стрелять было нельзя, потому что стрелять в помеченного радиацией спрута запрещала программа.