Время учеников. Выпуск 1 - Борис Стругацкий

Думаю, излишне говорить о роли, которую сыграли братья Стругацкие в моей литературной судьбе. Но подражать не хотелось, поэтому пришлось с большим трудом искать собственный стиль. Но благодаря именно им я понял, что такое стиль вообще.

А сколько других авторов открыл я для себя благодаря им! Если в тексте попадалась цитата, нужно было всенепременно выяснить, откуда именно она взялась. Только писателя Строгова я нигде не нашел, но сильно подозреваю, что Аркадий и Борис Натановичи зашифровали таким образом советского классика Георгия Мокеевича Маркова, у которого, как известно, есть роман «Строговы».

И первые претензии к Советской власти у меня возникли именно из-за того, что она прекратила одно время печатать Стругацких. Более существенные претензии появились позже.

Поэтому я охотно принял предложение участвовать в данном сборнике. Сначала собирался написать третью часть к «Понедельнику» и «Сказке», но потом подумал, что это было бы слишком легко и очевидно, вот и выбрал «Парня из преисподней», где, казалось бы, уже все точки расставлены. И попробовал поставить этого парня с ног на голову…

Змеиное молоко

Жаба хитра,

Но маленький хрущ с винтом

Много хитрей ее.

1

…И поднимаю я несчастную свою башку, и гляжу, куда этот старый хрыч в стеклах показывает, а там — отцы-драконы — висит на рояльной струне Бойцовый Кот в полном боевом. Язык почти до пояса вывалился, а глаза уже шипучие мухи повыели.

Знать я его, конечно, не знал, лычки-то первого курса. Когда его к нам в Школу взяли, я уже вовсю геройствовал в устье Арихады. Но чтобы здесь, в столице, кто-то на Кота осмелился руку поднять…

— Сами видите, молодой человек — гражданское население озверело, ловит солдат и устраивает самосуд. Так что вы вместо мундирчика наденьте что-нибудь другое, или хотя бы этот халат сверху накиньте…

— Ну уж нет, господин военврач, — говорю. — Форму с меня только с мертвого снимут. Гуманисты хреновы, демократы… Правительство национального доверия… Котенка удавили и радуются…

— Давайте ящики разгружать, — суетится мой доктор.

— Сейчас, господин военврач. Не торопите меня, — говорю, — а то я сильно торопиться начну, и беда получится…

Шоферюга это дело услышал, лезет из кабины, а с ним драться все одно что с рядовым Драмбой, будь ты Бойцовый Кот, будь ты сам дракон Гугу. У него ряшка шире колесного колпака.

— Обождите, — говорю. — Люди вы или не люди?

Достаю нож, подпрыгиваю, одной рукой цепляюсь за козырек перед входом, другой перерезаю струну и успеваю подхватить удавленного Котенка. Нож ему при этом еще в бок вошел — прости, брат-храбрец, тебе нынче без разницы.

Отнес его на клумбу. Тяжелый он был, как все мертвяки. Но я там, у Корнея, здорово поправился. Наверное, у самого герцогского сыночка на столе такого не бывало, что я там ел… Только к чему это при покойнике вспоминать?

Таскали мы эти ящики, таскали — потом выхожу я на госпитальное крыльцо с лопатой, чтобы бедолагу этого зарыть. Божедомов, поди, теперь днем с огнем не сыщешь.

Земля мягкая. Да сколько я ее, земли этой, за войну перекидал! Наверное, куча получилась бы выше госпиталя.

Был я уже в этом госпитале. Меня там от дистрофии пользовали, а дистрофия, доложу я вам, это такая штука: пойдешь в сортир, а тебя отдача от струи на стенку швыряет.

Темнеет. Скоро звезды появятся. Солнце земное, поди, тоже выпялится, только мне его не различить среди прочих. Вот наше солнце я с Земли видел, Корней показывал. Звезда как звезда, не подумаешь, что родная…

Эх, звезда моя родная, столица дорогая, Айда-Алай, Сердце Алая… Что же с тобой сделали! В бухте танкеры горят, Холм Павших Ангелов, кажется, до основания снарядами снесли, Брагговка наша лихая, разбойная, тоже в огне, а герцогский дворец… Лучше не видеть сейчас его тому, кто раньше видел…

И, главное, кто все это натворил? Свои и натворили. Да возьми столицу крысоеды — и то, наверное, такого не было бы. Крысоеды здания и барахло берегут по причине жадности своей и лени, и если уж куда войдут, то назад ни за что не выйдут, так и останутся жить. Командир-крысоед скорее роту зря положит, чем хоть одно стеклышко разобьется. Да и чего ему людей жалеть, коли крысоедихи зараз по десятку рожают с преступной целью создать демографическое давление? Правда-правда, в «Боевом листке» писали. И не щелкопер какой-нибудь, а известный писатель Лягга, тот самый, что эпопею «Алайские зори» создал в священном творческом экстазе, живой останусь — надо будет прочитать, очень, говорят, душевная книжка…

Но недолго мне пришлось мечты мечтать — подкатывает к госпиталю машина, и не просто машина, а спецвегикул службы безопасности. Она вроде бронехода, только маленькая. И даже башенка на крыше вращается.

Понятное дело. Кто-то из госпитальной обслуги во имя идей мира и гуманизма звякнул и доложил, что, мол, живой Бойцовый Кот, кровавый наймит кровавого герцога, прикинулся санитаром, страшась сурового, но справедливого народного гнева.

Вылезают из машины двое. Их у нас яйцерезами зовут — сами понимаете, за эффективные методы следствия. Вот за ними, яйцерезами, никто не охотится, они всякой власти нужны, а если это и не кадровые яйцерезы, а их освобожденные подследственные — так еще хуже. Шинели черные, до каблуков, а вместо военных картузов — зеленые колпаки вроде тех, что инсургенты во время Первого Алайского Восстания носили. Традиции сохраняют, змеиное молоко!

Один похож на соленую рыбу, которую только что из банки вынули, а второй — на рыбу же, и тоже соленую, но в банке оставленную, отчего ей, костлявой, обидно.

— Ступай сюда, котяра, — кличет один. — Поговорить надо.

— Никак нет, господа, — отвечаю. — Прикомандирован к госпиталю, нахожусь в распоряжении боевого лекаря господина Магга…

Тут мой доктор, словно бы услышав, что о нем речь, из госпиталя выходит.

— В чем дело? — спрашивает. Голос у него негромкий, но убедительный. Меня же вот убедил грузовик из грязи выталкивать. Правда, убедил-то больше шоферюга, но все же…

— Эй, дедуля, — кличет второй яйцерез. — Топай сюда, руки из карманов вытащи…

Змеиное молоко! У моего старичка звание, приравненное к майорскому общевойсковому, а эти, небось, не выше сержанта. Но подходит старичок, и руки из карманов вынул.

— Документы ваши попрошу, — говорит врач. И даже руку протягивает.

— Слышь, документы ему! — обрадовался яйцерез.

А второй моего врача даже не ударил. Он просто снял с него очки, уронил и раздавил сапогом.