Летние гости - Владимир Арсентьевич Ситников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прикатил к Нинке и заявил:
— Один выход — ферму ликвидировать.
— Это пошто?
— А никто не идет. Коров перегоним в Лубяну. Тебя на свинарник определим, — все уже у Афони в голове спланировалось.
— Уберём, говоришь? — взбеленилась Нина. — А этого не хочешь? — и сразу четыре кукиша загнула. На левой руке два и на правой столько же. — Да чтоб я со свиньями возилась? Никогда! Я одних коров люблю. Тут всех я с теленочков воспитывала.
Афоня опешил.
— А чо, Нин, больше ничего не сделать.
— Не сделать? Одна буду работать. Все двадцать восемь коров возьму.
И взяла ведь. Два года, пока дом не перетащили в Лубяну, за тридцатью коровами ухаживала и лучшей в совхозе дояркой была. Правда, тетка Марья помогала. Коров шесть — восемь выдоит. Зашел как-то Степан, — и Люська маленькая, лет восемь ей было, тоже ведь под коровой сидит, за соски дергает, матери помогает.
Раньше в сибирский коровник и Геня-футболист, и Тимоня опасались заходить: Нинка отбреет за плохие корма, за то, что простенок вывалился. И теперь Афоня не больно часто заглядывал, хоть старался вроде, помогал.
Встретит его Нинка — и при всем честном народе:
— Ты пошто это, милый Афоня, ко мне ходить-то на ферму перестал? Как хорошо с кормами было, дак каждый день навещал, а теперя обегаешь. А у нас колодец осыпался. Знаю, знаю, пошто обходишь! Думаешь: приди к Нинке, она опять ругаться станет. И стану! Я шепотком да ласково не умею. Не себе ведь прошу, для совхоза.
Афоня тем же заворотом мчал на мотоцикле в Сибирь. Помогать.
Бедного клубаря Федю, на что человек безобидный, и то Нинка не пожалела. Принес он от чистой души книжек про передовой опыт, в теплушке на столе разложил, довольный укатил обратно.
Является в другой раз, а Нинка на него:
— Ты зачем, дядь Федь, мне это носишь? Там все про такие фермы описано, где автоматы. А у меня вот только два автомата, — и протягивает свои руки, — забирай книги и не носи, не расстраивай лучше меня.
Федя-клубарь книжечки в сумку и потихоньку ушел.
При Гене-футболисте завезли на сибирскую ферму какого-то областного начальника. Пожелал он увидеть самую плохую ферму. Начальник внимательный, обходительный, интересуется, как удои, как с кормами, как, бабоньки, житье?
Все с уважением и почтением отвечают, а Нинка бряк:
— А плохо живем. Жранья нет. Я вот вусмерть сушек хочу, а их нет. Хлеба белого год не едала. Во сне только вижу. Колбасы хочется еще.
— А зачем колбаса? Мясо есть, — говорит приезжий.
— А мне, может, мясо приелось. Тебе колбаса надоела, а я на мясо, поди, глядеть не хочу.
Присадистый мордастый управляющий банком Леон Васильевич Редькин на Нинку уставил колючие глаза, будто в каждом по осколку стекла, цифрами начал сыпать, сколько чего в районе продано. Оправдать хотел районную торговлю. Начальник на него рукой махнул — не надо.
— Верно женщина говорит.
Потом и другие доярки, тогда ферма голов на сто была, осмелели, начали выкладывать свои нужды.
Когда уходили посетители, Тараторка из-под полы кулачишком погрозил Нине, а Редькин так посмотрел, того гляди проглотит.
Ей бы смолчать, а она:
— Не кажи, Тимоня, кулак, не больно испугалась.
Тимоня чуть не умер с испугу. Вдруг начальство спросит, кто кулаком грозит. Да ладно, товарищ из области не расслышал.
Может, оттого еще Нинка такая сердитая и нервная была, что семейная жизнь у нее не получилась. Да и как она получится, когда с утра до вечера на работе, а в Сибири в то время всего было два дома. И во всей деревне ни единого мужика. В Лубяну от коров не больно убежишь.
Тетка Марья соседке Аграфене жаловалась:
— Годы уходят. Замуж надо бы Нинке-то.
Тетка Аграфена затянется папиросой, помолчит для весу и скажет:
— Высватаю кого-нибудь.
И вот как-то осенью сидит Нинка дома, капусту рубит — глядь, катится к ним круглая, как пивной бочонок, Аграфена, а рядом с ней семенит какой-то коротенький мужичок в плаще, шляпа по самые уши. У Аграфены щеки будто в свекле. Хлебнула, видать, винца. А кто рядом-то?
— Да это ведь лубянский Анисим Редькин, брат Леона-то Васильевича, — сказала тетка Марья. Она-то знала, кто и зачем идет. — Сватья это к тебе, Нинка.
А та:
— Што еще за сваты? Я им от ворот поворот. Это ты, наверное, выдумала! А я замуж не собираюсь.
— Да ты уж потерпи, девка. Ну, не поглянется, бог с ним.
Нинка вскочила, чтобы накинуть крючок на дверь.
— Не дури, — стала упрашивать тетка Марья. — Ну уж, не хочешь, дак ладно. Полежи на полатях. Я скажу, что нет тебя.
Нинка залезла на полати, задернула занавеску, притаилась. Увидят, что ее нет, уйдут непрошеные гости. Аграфена с порога запела по-сватьински:
— Здравствуйте, люди добрые. Шли мы, охотнички, по следу за лисонькой. Мордочка лисая, хвостик басконькой. Забежала лисонька во двор, да куда-то подевалася.
— А-а, лисонька, — сказала тетка Марья. — Нету ее, ушла.
— Не скрывай, Марьюшка. Есть у тебя лисонька, а у меня охотничек, — пела Аграфена.
— Да ее в контору пошто-то позвали, — сказала мать.
Все шло ладно. Теперь Аграфена оставит свои прибаутки и уведет Анисима. Но не тут-то было. Видно, все высмотрела хитрая старуха.
— А телогрейка-то с оболочкой висят? В чем она ушла?
— Да в чем-то ушла, — не нашлась что соврать тетка Марья.
— Человек вон из дальних краев приехал. Показывай девку. Здеся она, — потребовала Аграфена. — Видела я ее в окошко. Весь начин только у меня спутала.
Пришлось Нинке слезать с полатей.
Анисим парень уже в годах, считай, под сорок было, шляпу и плащ степенно повесил на гвоздь. Оказался сытеньким, с залысинами на лбу.
Видно, ему было не по себе оттого, что без радости принимают, поламывал пальцы, оглядывал излопавшийся, оклеенный газетами потолок.
Не только поступь, но и лицо, как у брата, было важное: вот-вот что-то скажет, всех удивит. Но он молчал. Зато языкастая Аграфена так и сыпала похвалами:
— Зовут Анисимом Васильевичем, человек он самостоятельной, солидной. Мать его Аксинью знаете. Справно живет. Брат начальник у него. Анисим и сам человек большой. Работает бухгалтером в леспромхозе, денег
