Багряная игра. Сборник англо-американской фантастики - Майкл Муркок

А Костнер знал: администратор не поймет.

Когда Большой водрузили на место, механик уверенно кивнул: «Никаких неисправностей. Работает отлично. Никто с ним не шустрил».

Но голубых глаз на выигрышных полосках больше не было.

Костнер знал — они вернутся.

Они еще подкинут ему выигрыш.

Он подошел к автомату, играл снова, и снова, и снова. За ним поставили следить наблюдателей. Он выиграл снова. И снова. И снова. Толпа выросла до умопомрачительных размеров. Весть распространялась со скоростью беззвучных телеграфных сообщений — в оба конца улицы, по всему Лас-Вегасу, от центра до окраинных казино, где игра шла днем и ночью и не прекращалась ни на один день в году; толпы хлынули к отелю, к его казино, к болезненного вида человеку с усталыми карими глазами. Хлынули, словно лемминги, неудержимо, на запах удачи, их, как мускус, влекло потрескивание пронзающих Костнера электрических разрядов. А он выигрывал. Снова и снова. Тридцать восемь тысяч долларов. И три голубых глаза по-прежнему неотрывно смотрели на него. Ее возлюбленный выигрывал. Ее, Мегги, и ее Призовых Глазок.

Наконец с Костнером решил поговорить сам Мистер Казино. Из делового центра Вегаса вызвали экспертов компании игральных автоматов, Большой остановили на четверть часа, а Костнера попросили зайти в главную контору отеля.

Владелец был там. Лицо его показалось Костнеру знакомым, то ли по телевидению он его видел, то ли в газетах.

— Мистер Костнер, меня зовут Джулес Хартсхорн.

— Рад познакомиться.

— Вы выигрываете, будто бусы нижете, и ожерелье выходит впечатляющее.

— Я долго ждал этого.

— Вы понимаете, что такое везение невозможно.

— И все же приходится верить, мистер Хартсхорн.

— Хм. Вот и мне. И все это происходит в моем казино. Но мы глубоко убеждены, что возможностей всего две, мистер Костнер: первая заключается в том, что в машине есть какая-то неисправность, которую мы не умеем обнаруживать; вторая — в том, что вы самый искусный мошенник, с которым нам здесь приходилось сталкиваться.

— Я не мошенничал.

— Вы же видите, мистер Костнер, я улыбаюсь. Наивность, с которой вы верите, что ваши слова меня убедят, не может не вызвать улыбки. Я был бы счастлив вежливо согласиться с вами и подтвердить: конечно же, вы не мошенничаете. Но никто не может выиграть тридцать восемь тысяч долларов, взяв подряд девятнадцать главных выигрышей на одном и том же игральном автомате. Даже с точки зрения математики нет никаких шансов, что подобное произойдет. Применительно к космосу столь же вероятным событием было бы столкновение трех невесть откуда взявшихся планет с нашим солнцем в течение ближайших двадцати минут. С примерно такой же вероятностью Пентагон, Пекин и Кремль — вся троица — нажали бы красную кнопку в одну и ту же микросекунду. Это невозможно, мистер Костнер. И надо же, чтобы невозможное случилось со мной!

— Мне очень жаль.

— Ну, положим, не очень...

— Верно, не очень. Деньги мне пригодятся.

— Для чего именно, мистер Костнер?

— Я, честно говоря, пока не думал.

— Понятно. Что ж, мистер Костнер, давайте-ка подойдем к делу так. Я не могу удержать вас от игры, и, если вы по-прежнему будете выигрывать, мне придется платить. И никакие небритые головорезы не будут подкарауливать вас в закоулке, чтобы прищучить и отнять деньги. Все чеки будут оплачены. Все, на что мне остается надеяться, мистер Костнер, — это на сопутствующую рекламу. Уже сейчас каждый игрок Вегаса находится в нашем казино и ждет, когда вы начнете бросать кругляши в ту машину. Это не возместит моих потерь — если вы продолжите в том же духе, как до сих пор, но помочь — поможет. Каждому игроку в городе хочется потереться рядом с удачей. Я прошу вас лишь об одном: посотрудничайте немного с нами.

— При вашем-то великодушии речь, очевидно, идет о совершенном пустяке.

— Шутить изволите...

— Простите. Так что же от меня требуется?

— Поспите часиков десять.

— А вы тем временем снимете эту машинку и переберете по винтику?

— Да.

— Если я хочу выигрывать и дальше, с моей стороны было бы крайне глупо пойти на это. Вы замените какую-нибудь железку в механизм и я не смогу выиграть, хоть каждый доллар из этих тридцати восьми кусков выложу.

— У нас лицензия штата Невада, мистер Костнер.

— Знаете, я м сам из хорошей семьи, а вы на меня посмотрите. Бродяга с тридцатью восемью тысячами долларов в кармане, и только.

— Костнер, автомату ничего не сделают.

— Тогда зачем снимать его на десять часов?

— Чтобы как следует разобраться с ним в мастерской. Если дело в каком-нибудь скрытом дефекте вроде усталости металла или износа зубчатой передачи, то нам важно, чтобы такое не случилось на других машинах. А за дополнительное время новость разнесется по всему городу, и мы сможем попользоваться толпой. Часть туристов попадет в наши руки и возьмет на себя ущерб, который вы нанесли казино, ограбив его банк, — с помощью игрального автомата.

— Я должен верить вам на слово.

— Костнер, вы уедете, а отелю еще долго придется работать.

— Недолго, если я не перестану выигрывать.

— Один-ноль в вашу пользу, — в улыбке Хартсхорна сквозил упрек.

— Так что вы меня не слишком убедили.

— Других аргументов у меня нет. Если хотите вернуться к автомату, не смею вас задерживать.

— А бандюги меня потом не тряхнут?

— Простите, не понял?

— Я сказал: а банд...

— Колоритная у вас манера выражаться. На самом деле я понятия не имею, о чем вы толкуете.

— Уж конечно, не имеете.

— Надо бы вам бросить читать «Нэйшнл Энкуайрер»[49]. У нас честный бизнес. Я просто прошу вас об одолжении.

— Ладно, мистер Хартсхорн. Я за трое суток не спал ни минуты. Десять часов пойдут мне на пользу.

— Я попрошу управляющего подыскать вам спокойную комнату на верхнем этаже. Благодарю вас, мистер Костнер.

— И не думайте больше ни о чем.

— Боюсь, что это будет не слишком легко. — Хартсхорн прикуривал сигарету; Костнер повернулся, чтобы уйти.

— Да, кстати, мистер Костнер...

— Да? — Костнер полуобернулся к Хартсхорну.

Ему с трудом удавалось сфокусировать зрение. В ушах звенело. Хартсхорн, казалось, мелькает где-то на пределе видимости, как далекая зарница по ту сторону прерии. Как воспоминания о том, что следовало забыть, из-за чего Костнер и перебрался по эту сторону прерии. Как сетование и мольба, что продолжали распирать клетки его мозга. Голос Мегги. Она еще там, внутри, говорит что-то...

— Тебя постараются не пустить ко мне.

Он мог понять одно — ему обещаны десять часов сна. Внезапно они стали важнее денег, важнее желания забыть, важнее всего на свете. Хартсхорн продолжал болтать, говорил что-то, но слышать его Костнер не мог, будто отключил звук и видел лишь беззвучное движение резиновых губ Хартсхорна. Костнер помотал головой, пытаясь прийти в себя.