Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972 - Федор Раззаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В. Баскаков (заместитель председателя Госкино): «Фильм отступает от нашего понимания вопросов пролетарского интернационализма и гуманизма вообще...»
Ю. Егоров (начальник главка по выпуску художественных фильмов): «...Тема еврейского местечка... когда она дана в показе тонких, добрых, чистых, умных, человечных людей, – это совпадает с темой Гроссмана. Когда дается Магазанник (главный герой, которого играл Ролан Быков. – Ф. Р.) и все построено на еврейских анекдотах, – мне это оскорбительно, ибо это звучит как некий капустник по поводу еврейского народа.
...Он (Магазанник) говорит: турков обвиняют, что они резали армян, но кто отвечает за евреев? Никто не отвечает. Эта тема лежит в картине, эту идею преследует фильм. И частичными поправками этого не изменишь».
А. Сазонов: «...Когда Быков говорит: „Когда же наступит время, когда будет уничтожена черта оседлости?“ – это ведь реплика, брошенная в сегодняшний день, а не в царские времена еврейских погромов.
...Меня лично это оскорбляет. Как будто я антисемит. Я им не являюсь, а меня подозревают в антисемитизме».
К. Симонов (писатель): «Никакого антисемитизма в этой картине я не ощущаю. Эта вещь сделана талантливым человеком. Надо эту вещь довести до конца. С ней стоит повозиться».
С. Герасимов (режиссер): «Я не думаю, что здесь что-то плохое задумано... Я не считаю, что это опасно».
И. Чекин (секретарь парткома Госкино): «Я, наверное, занимаю самую крайнюю позицию в данном совещании, потому что считаю, что дальнейшая работа над этой картиной ничего нам не даст, ибо концепция, на которой она построена, и убеждение Аскольдова в правильном решении этого вопроса столь сложны, что здесь частичными рекомендациями ничего нельзя исправить.
...Я думаю, ясно, для чего поставлена эта картина. Ясный ответ на этот вопрос картина дает в предпоследних кадрах: мы надеемся, что дальше не будет черты оседлости, мы надеемся, что кончится эта темная жизнь.
...Если посмотреть национальные кадры этого фильма, они сделаны с большим режиссерским умением и талантом, но ни один революционный эпизод не сделан с таким же талантом».
А. Романов (председатель Госкино): «В чем крупная ошибка этого фильма? В нигилистическом восприятии истории нашей революции... С такого рода очернительным отображением того времени мы сталкивались и сталкиваемся и в некоторых других фильмах, хотя и в не таких лошадиных дозах.
...В нынешнем образе комиссара заложены элементы карикатуры. От этого нужно освободиться. В фильме вообще много карикатурных моментов. Особенно ярко элементы карикатуры появились в образе Магазанника... Актер Быков пытается изобразить ремесленника-еврея, вышедшего из анекдота, совершенно не представляя, как он может выглядеть в жизни. Все его прыжки и ужимки заимствованы из еврейских анекдотов. Со мной беседовали киноведы, евреи по национальности, которых я глубоко уважаю, и они говорили: это антисемитский фильм».
Голос с места: «А русские говорят: антирусский фильм...»
А. Романов: «Если присмотреться к исполнению роли Мордюковой, то это исполнение дает повод и для таких суждений».
В. Баскаков: «В связи с этим фильмом появилось много документов, писем, которые имеют явно антисоветский характер... Эти письма говорят о нездоровых настроениях, которые существуют на студии имени Горького, на „Мосфильме“ и на других студиях...»
После этого совещания фильм «Комиссар» был отправлен на полку. А судьба самого Аскольдова сложилась драматично. Поскольку он так и не смирился с запретом своего фильма и бросился отстаивать его во всех инстанциях, власти его наказали по полной программе: через суд признали профнепригодным, уволили с работы, исключили из партии и выселили из Москвы за тунеядство. Правда, произошло это не в 67-м, а двумя годами позже, когда, после событий в Чехословакии, ситуация в советских верхах обострилась до чрезвычайности. Но едва это напряжение спало, как тут же был помилован и Аскольдов: его восстановили в партии и сняли с него партийное взыскание. Правда, в профессию не вернули, но он не бедствовал: работал директором у самой Аллы Пугачевой, которая считалась самой «кассовой» певицей советской эстрады. Что касается «Комиссара», то в прокат его так и не выпустили, что вполне объяснимо: «еврейская» тема отныне стала еще более горячей (табу с фильма снимет горбачевская перестройка, которая, по сути, будет «еврейским проектом» и восстановит дипломатические отношения с Израилем).
Бытует легенда, что негатив с «Комиссаром» высокое начальство приказало смыть. Однако фильм от уничтожения спас Сергей Герасимов. Вот как это описывает Б. Криштул:
«После смерти Герасимова комиссия вскрыла в его рабочем кабинете сейф, изнывая от любопытства: а вдруг внутри пачки денег или письма любовниц?.. В сейфе же оказались только партбилет и... негатив фильма режиссера Аскольдова „Комиссар“. Несмотря на строжайший приказ смыть негатив этого вредного, по мнению ЦК фильма, Герасимов его спас...»
Ничего не скажешь, красивая легенда. Однако таких легенд вокруг фильма было сочинено немало. Например, уже в наши дни (в июне 2007 года) в «Новой газете» был опубликован рассказ о том, что негатив «Комиссара» чудом сохранился, находясь в каком-то богом забытом подвале с пауками. Однако точку в этой истории поставили слова ответственного работника Госфильмофонда В. Дмитриева. Цитирую:
«Меня глубоко оскорбил материал в „Новой газете“. Это абсолютная ложь! Негатив „Комиссара“ поступил в Госфильмофонд сразу, как только фильм был запрещен, – а он был запрещен официальным приказом Комитета по кинематографии, – тогда же был нами принят, проверен и регулярно проходил техническую проверку вплоть до того, как был разрешен к прокату».
Но вернемся в конец 60-х годов.
Стоит отметить, что драматичная судьба Аскольдова оказалась единственной подобного рода из числа режиссеров-евреев, дебютировавших в 60-х годах: все остальные его коллеги-соплеменники достаточно гармонично влились в советский кинематограф и чувствовали себя там более-менее комфортно. Среди этих режиссеров значились: Евгений Карелов (дебют – «Яша Топорков», 1960), Вениамин Дорман («Девичья весна», 1960, с Г. Оганисяном), Георгий Натансон («Шумный день», 1961, с А. Эфросом), Семен Туманов (Цейтлин) («Алешкина любовь», 1961, с Г. Щукиным), Лев Мирский («Карьера Димы Горина», 1961, с Ф. Довлатяном), Ролан Быков («Семь нянек», 1962), Михаил Калик («Человек идет за солнцем», 1962), Юлий Карасик («Дикая собака Динго», 1962), Геннадий Полока («Капроновые сети», 1963), Владимир Мотыль («Дети Памира», 1963), Борис Волчек («Сотрудник ЧК», 1964), Петр Тодоровский («Верность», 1965), Наум Бирман («Авария», 1965), Илья Ольшвангер («На одной планете», 1965), Рафаил Гольдин («Хоккеисты», 1965), Александр Гордон («Последняя ночь в раю», 1965), Даниил Храбровицкий («Перекличка», 1966), Леонид Квинихидзе (Файнциммер) («Первый посетитель», 1966), Георгий Юнгвальд-Хилькевич («Формула радуги», 1967), Савва Кулиш («Мертвый сезон», 1968), Владимир Роговой («Годен к нестроевой», 1968) и др.
Между тем, как мы помним, еще в самом начале 60-х годов власти приняли решение сократить прием евреев-абитуриентов в творческие вузы страны, в частности во ВГИК. При этом отметим, что доля студентов-евреев в других институтах по-прежнему оставалась высокой. Так, по абсолютному числу учащихся в вузах и средних специальных учебных заведениях евреи в 1962/1963 учебном году стояли на 4-м месте – после трех славянских наций (для вузов это число составляло 79,3 тысячи, то есть доля евреев была 2,69% от общего числа). К следующему году число студентов-евреев выросло до 82,6 тысяч. Такое соотношение, почти не меняясь, сохранится до конца 60-х годов.
Однако, повторим, в киношную альма-матер (ВГИК) евреев стали принимать не так интенсивно, как было раньше. Вызвано это было теми идеологическими скандалами, которые сотрясли стены этого вуза в конце 50-х годов, а также ухудшением отношений с Израилем. Но эти ограничения не решили проблемы диссидентства в советском киноискусстве, поскольку евреями были чуть ли не все корифеи советского кинематографа, включая не только режиссеров, но и сценаристов, киноведов и т. д. Эта каста была весьма сплоченной и достаточно умело влияла на еврейскую молодежь. Вот как об этом вспоминает сценарист Эдуард Тополь, который учился во ВГИКе в середине 60-х годов:
«Вгиковская профессура на восемьдесят процентов состояла из Габриловичей, Роммов, Маневичей, Сегелей и Васфельдов! И потому в творческие мастерские этих профессоров еще могли просочиться считаные еврейские единицы. Когда на третьем курсе ВГИКа я, как и положено, заболел „звездной болезнью“, стал пропускать занятия и хватать „неуды“ на сессии, мой профессор Иосиф Михайлович Маневич оставил меня как-то в аудитории после занятий, запер дверь и сказал:
