Мужчина в полный рост (A Man in Full) - Вулф Том

— Да? И что же это?

— Помните расовые протесты в округе Чероки — демонстрацию и прочее? Пару дней об этом крутили репортажи.

— Э-э-э… да.

— Все это дело рук Чарли, — устало улыбнулась Марта Крокер.

— В каком смысле?

— Он все это устроил!

— То есть как? Чарли Крокер устроил демонстрацию против провинциального расизма? Верится с трудом…

— Я знаю. И это одна из причин успеха его задумки. Понимаете, в свое время Чарли предположил, что следующий скачок роста Атланты будет за чертой города, в северных деревенских округах вроде Гвинетт, Форсайт, Бартоу, Чероки. И вот он едет в округ Чероки, — сплошные сады и пастбища, — собираясь купить за бесценок акров пятьдесят, но обнаруживает, что там об этом догадались раньше него и земля стоит бешеных денег — это уже настоящий инвестиционный ресурс.

— Инвестиционный ресурс?

— Да, еще один из терминов Чарли. Инвестиционный ресурс — участок земли, который слишком хорош для фермы или лесопосадок, но и строить там еще рано. Инвесторы покупают его за бесценок, как собирался сделать Чарли, и просто сидят на этой земле, ждут, когда можно будет дорого продать ее под застройку. Чарли постигло разочарование. Весь округ Чероки, по крайней мере вся южная часть, уже превратился в инвестиционный ресурс. И вот он колесит по сельским дорогам и встречает старого друга, ну или старого знакомого, такого замшелого провинциала — Дарвела Скраггса. Они учились в одной школе. Ну, останавливаются, вылезают из машин, устраивают небольшой междусобойчик у дороги. Чарли знал, что в семнадцать-восемна-дцать лет Дарвел Скрагтс вступил в Ку-клукс-клан. Расспрашивает его об этом, и, конечно, оказывается, что Дарвел Скрагтс организовал в округе Чероки ячейку Ку-клукс-клана, каверну или клаверну — не знаю, как это у них называется. На самом деле довольно жалкую, Рэй…

«Рэй!»

— …То есть членов там было не больше дюжины, и почти все подростки, такие же, каким был сам Дарвел Скраггс, когда вступил туда. Тем не менее, это Ку-клукс-клан, и у Чарли возникла идея. Он записывает адрес и телефон Скраггса, выжидает три-четыре недели, потом звонит и сообщает, что знает из достоверных источников о готовящемся марше группы черных под названием «Сплоченное действие» — они хотят пройти по Кантону (это центр округа Чероки) с протестом против расизма и сегрегации в этом отсталом аграрном округе, где большинство населения белые.

— А откуда Чарли это узнал?

— Он не знал! Теперь ему надо было кого-то найти! Если уж заварил кашу, надо добавить, так сказать, ингредиентов.

— Минутку, — возразил Пипкас. — То есть вы хотите сказать… знаете, трудно поверить… но продолжайте. — Он уже положил локти на стол и подался вперед, целиком поглощенный разговором.

— Это чистая правда, — сказала Марта, — даю вам слово. Потом ему попадается на глаза сообщение, что Андрэ Флит проводит какой-то митинг «Сплоченного действия».

— Андрэ Флит? Тот, что собрался баллотироваться в мэры?

— Думаю, да. Видимо, он самый. Чарли идет на митинг. Он единственный белый там и бросается в глаза, как… как я не знаю кто… мощный пятидесятилетний белый в костюме и галстуке. Когда митинг заканчивается, Андрэ Флит подходит к Чарли и говорит: «Брат, если есть минутка, я хотел бы с тобой перекинуться парой слов».

Уже почти лежащий на столе Пипкас воскликнул:

— Вы там были? Сами видели?

— Нет. Но Чарли рассказывал эту историю сотни раз.

— И что дальше?

— Не знаю точно, что было дальше, но вскоре Андрэ Флит уже вел марш по бедному старому Кантону. И Дарвел Скраггс сделал свое дело. Вывел на улицу всю эту клаверну, всех десять-двенадцать человек. — Марта покачала головой. — Его прыщавые мальчишки, правда, были без остроконечных колпаков и прочей бутафории, но расистские оскорбления сыпались градом, и съемочные группы наперебой их снимали — несколько дней все внимание в стране было приковано к округу Чероки, этому возмутительному оплоту расизма, нетерпимости, и тэ дэ и тэ пэ. Помните, Фрэнк Фарр снял тогда репортаж на центральной улице Кантона. Изображал из себя этакого героя — как же, делает передачу в диком, отсталом захолустье. А речь шла всего лишь о старом Дарвеле Скраггсе и дюжине ребятишек. Однако цена на землю в округе Чероки резко упала. Инвесторы поняли, что быстрой прибыли им не видать, и Чарли купил участок в сто сорок акров меньше чем за двести тысяч. До марша за него легко можно было получить четыре миллиона.

— Так Чарли заплатил Флиту за марш по Кантону?

— Не знаю, — сказала Марта, — он ни разу не говорил об этом. Одно известно точно — именно он направил Флита в округ Чероки. Может быть, Флит искал подходящее место для демонстрации. Так или иначе, они договорились. Просто я не знаю всех подробностей.

— Невероятно, — улыбнулся изумленный Пипкас. Он еще не знал, как использовать эту историю, но ценность ее была очевидна. — Кто-нибудь кроме вас слышал об этом?

— О его встрече с Флитом знают многие, Чарли при мне рассказывал о ней. А вот о его разговоре с Дарвелом Скраггсом вряд ли кому известно.

По лицу Пипкаса расплылась довольная лукавая улыбка. Марта не очень понимала, почему. Да Пипкас и сам не очень понимал. Но ему было очевидно — история, которую он сейчас узнал, это… динамит.

— Выпейте еще кофе, Рэй, возьмите «Салли Ланн».

— С удовольствием! — Пипкас потянулся к серебряной гондоле за очередным куском вкуснейшего хлеба.

Пока он намазывал его маслом и джемом, Марта Крокер налила гостю кофе. Вгрызаясь в ломоть и чувствуя на языке кисло-сладкий вкус сливы, он снова посмотрел в окно. Узорные багеты на окнах напоминали рамки, а вид был похож на картину… Милле… нет, Тиссо… может, Милле&Тиссо?… или какого-нибудь прерафаэлита… Старый Франклин на переднем плане… темные башмаки, обмотки, коричневые штаны, серая рубаха, выцветшая серо-зеленая куртка, казалось, сливались с землей, которую он так прилежно возделывал… потом шли яркие пятна голубых, розовых и белых цветов, стена темно-зеленой самшитовой ограды… и за всем этим простирался холмистый газон с сочной, почти салатной зеленью, с лучами солнца, бьющими сквозь высокие деревья…

Да, такое нельзя не полюбить.

ГЛАВА 22. Шамбоджа

«Пополо-лоло-пополо-схарзают-брата-моккай-чай-мертвяк-не гонобобиться-биток не делай», — лопотал Пять-Ноль, придавленный бетонной плитой, и земля взбрыкнула, и Конрад полетел с верхней койки, вниз, вниз, в темноту — «А-ааааа!» — и проснулся.

Он не сразу понял, где находился. Явно не в Санта-Рите, потому что лежал на полу, застланном ковром — очень грязным, правда, но все же ковром. Сверху на него со всех сторон смотрели узкоглазые лица. Кто-то сказал:

— Лум Лок мынг ве ня пао пок, Конрад.

Приподнявшись на локте, он протер глаза. Раздалось писклявое хихиканье. Женщины. Крошечная гостиная была забита вьетнамцами — человек пятнадцать, не меньше. Вчера вечером такой толпы не было… вчера вечером… Он припомнил вчерашний вечер, и сознание начало проясняться.

Конрад лежал на полу дешевой квартиры в городке Шамбли возле Атланты. Все произошло именно так, как обещала Мэй. В аэропорту, в зале выдачи багажа, его встретил вьетнамец Лум Лок, узнавший Конрада по кепке с надписью «Хай-гро». Они сели в старенький пикап, и вертлявый Лум Лок болтал на ломаном английском всю дорогу до Шамбли, пока пикап не остановился возле облупившегося двухэтажного дома с табличкой «Улица Медоу-Ларк». Лум Лок, улыбаясь, показал на табличку:

— Лучшей б они написай Западный Сайгон! Тый знаешь, как называюй Шамбли? Шамбоджа! — вьетнамец затрясся от смеха. — Тый приехайл в Шамбоджа! А это — Западный Сайгон!

Лум Лок прошел вместе с Конрадом за угол, открыл стеклянную дверь, служившую одновременно окном, отодвинул клеенчатую занавеску — и Конрад оказался в комнате, битком набитой вьетнамцами в возрасте от пяти до восьмидесяти лет. На полу, прислонившись к стене, сидела древняя морщинистая старуха. Пахло жареной рыбой. Трое мужчин средних лет сидели на корточках и ели палочками с пластиковых тарелок какое-то рисовое блюдо. Двое мужчин и женщина спали на матрасах, постеленных прямо на пол. Другая женщина спала на ковре, и еще одна — на единственной в комнате кровати, кушетке из клеенчатых подушек в металлическом каркасе с большими ржавыми подлокотниками по обеим сторонам. Между спящими сладким, тревожным или беспробудным сном скакали дети, играя во что-то вроде салочек. Вдруг все — дети, старуха, мужчины — посмотрели на Конрада. В битком набитой комнате стоял тяжелый, спертый дух.

Напустивший на себя грозный вид Лум Лок что-то рявкнул — Конрад разобрал только свое имя. Вьетнамец повернулся к нему:

— Утром придуй с удостоверениейм. — И вышел в стеклянную дверь.