Хроники Средиземья - Джон Толкин

— Ладно! — прервал его Бродяжник. — Об этом, пожалуй, не стоит рассказывать, когда прислужники Врага рыщут неподалеку. Доберемся до чертогов Элронда — там и услышите всю повесть до конца.

— Ну, расскажи хоть что-нибудь про тогдашнее, — взмолился Сэм, — про эльфов расскажи, какие они тогда были. Про эльфов-то сейчас очень бы не худо послушать, а то уж больно темень поджимает.

— Расскажу вам про Тинувиэль, — согласился Бродяжник. — Коротко расскажу, потому что сказание очень длинное, а конец его забыт и никому теперь, кроме Элронда, неведомо даже, был ли у него конец. Красивая повесть, хотя и печальная, как все древние сказанья Средиземья; и все же на душе у вас, пожалуй, станет светлее.

Он задумался, припоминая, а потом не заговорил, а тихонько запел:

Над росной свежестью полей,В прохладе вешней луговой,Болиголов, высок и прян,Цветением хмельным струится,А Лучиэнь в тиши ночной,Светла как утренний туман,Под звуки лютни золотойВ чудесном танце серебрится.

И вот однажды с Мглистых горВ белесых шапках ледниковУсталый путник бросил взорНа лес, светившийся искристоПод сонной сенью облаков,И сквозь прозрачный их узорНад пенным кружевом ручьевЕму привиделась зарница

В волшебном облике земном.Тот путник Берен был; емуПочудилось, что в золотомЛесу ночном должна открытьсяТропинка к счастью; в полутьму,За чуть мерцающим лучом,Светло пронзавшим кутерьмуТеней, где явь и сон дробится,

Он устремился, будто вдругЗабыв о грузе тяжких лигДалекого пути на юг,Но Лучиэнь легко, как птица,Как луч, исчезла в тот же миг,А перед ним — лишь темный луг,Болиголов, да лунный лик,Да леса зыбкая граница…

С тех пор весеннею порой,Когда цветет болиголов —Могучий, пряный и хмельной, —Он часто видел, как рябитсяТуман над чашами цветовВ прозрачном танце, но зимойНе находил ее следов —Лишь туч тяжелых вереницы

Тянулись за Ворожеей.Но вскоре песня ЛучиэньЗатрепетала над землейИ пробудила, словно птица,Весенний животворный день,И по утрам, перед зарей,Стирающей ночную тень,Поляны стали золотиться

Под светоносною листвой.И он вскричал: — Тинувиэль! —Хотя нигде ее самойНе видел в тишине росистой, —И звонким эхом: — Соловей! —Откликнулся весь край немой,Озвучив тишину полейЧудесным именем эльфийским.

И замерла Тинувиэль,Прервав свой танец и напев,Звеневший, словно птичья трельИль по весне ручей речистый:Ведь имена бессмертных дев,Как и названья их земельЗаморских, как немой распевПотусторонних волн пречистых,

Несущих смертных в мир иной, —Все это тайны, и онаРешила, что самой судьбой,Весенним эхом серебристымВ дар Берену принесена,Что, даже жертвуя собой —Ей смерть со смертным суждена, —Посмертно счастье воскресит с ним.

Бродяжник вздохнул и немного помолчал.

— На самом-то деле, — заметил он, — это вовсе не рассказ, а песнь: такие песенные сказания у эльфов называются «энн-сэннат». На нашем языке они не звучат — вы слышали дальнее, неверное эхо. А рассказывается о том, как Берен, сын Бараира, встретил Лучиэнь Тинувиэль. Берен был смертный, а Лучиэнь — дочь Тингола, который царствовал над эльфами в самые древние, самые юные века Средиземья; и прекрасней ее не бывало даже в тогдашнем юном мире. Ее прелесть была отрадней звезд над туманами Северного Края; и нежным сиянием лучилось ее лицо. В те дни Всеобщий Враг, кому и сам Саурон был лишь прислужником, царил на севере, в Ангбэнде, но эльфы Запада вернулись в Средиземье, чтоб войной отнять у него украденные волшебные алмазы Сильмариллы, и предки людей были заодно с эльфами. Однако враг одолел, и пал в битве Бараир, а Берен чудом спасся и, не убоявшись смертоносных ужасов, прошел сквозь горы к тайному царству Тингола в Нелдоретском лесу. Там он увидел и услышал Лучиэнь: она танцевала и пела на поляне возле чародейной реки Эсгальдуин; и назвал он ее Тинувиэль, что значит на былом языке «соловей». Много невзгод постигло их затем; надолго они расстались. Тинувиэль вызволила его из холодных застенков Саурона, и вместе они радостно встретили страшные испытания, а пройдя их, низвергли с трона самого Врага и сорвали с него железный венец с тремя Сильмариллами, ярчайшими из всех алмазов, и один из них стал свадебным выкупом Лучиэни, поднесенным ее отцу Тинголу. Однако же случилось так, что Берен не устоял перед Волколаком, ринувшимся на него из ворот Ангбэнда, и умер на руках у Тинувиэли. Но она избрала смертную участь, чтобы последовать за ним по ту сторону смерти; и если верить песенным сказаниям, то они встретились там, за Нездешними Морями, и, взявшись за руки, побрели по тамошним луговинам. Так вот и случилось, что одна-единственная из всех эльфов Лучиэнь Тинувиэль умерла и покинула здешний мир, и вечноживущие утратили самую свою любимую. Но это она сочетала людей с древними владыками эльфов. И живы еще потомки Лучиэни, и предречено в сказаниях, что не сгинут они понапрасну. Того же рода и Элронд из Раздела. Ибо от Берена и Лучиэни родился Диор, наследник Тингола, а его дочерью была Светлая Эдвин, которую взял в жены Эарендил, тот самый, что снарядил корабль в Нездешние Моря и выплыл из туманов нашего мира, блистая Сильмариллом в венце. А от Эарендила пошли князья Нуменора, нашего Западного Края.

И пока говорил Бродяжник, они неотрывно разглядывали его странное, горделивое лицо, смутно озаряемое алыми отблесками костра. Глаза его сияли, и голос звучал дивно и твердо. Над его головой стояло черное звездное небо. И вдруг высоко позади него полыхнула бледным светом вершина Заверти. Располневшая луна медленно ползла по темному склону, и звезды над ними поблекли. Рассказ был кончен. Хоббиты задвигались, потягиваясь.

— Смотри-ка! — сказал Мерри. — Луна встает, должно быть, уже поздно.