Поэты 1790–1810-х годов - Василий Пушкин

296. «В той день пролиется злато — струею, а сребро — потоком…»

В той день пролиется злато — струею, а сребро — потоком.Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких!Москва просияет, яко утро, и Киев, яко день.Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких!Богатства Индии и перлы Голконда пролиются на пристанях Оби и Волги,И станет знамя россов у понта Средиземного.Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких!Исчезнет, как дым утренний, невежество народа,Народ престанет чтить кумиров и поклонится проповедникам правды.Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких!В той день водрузится знамя свободы в Кремле, —С сего Капитолия новых времян полиутся лучи в дальнейшие земли.Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких!В той день и на камнях по стогнам будет написано слово,Слово наших времен — свобода!Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких!Богу единому да воздастся хвала!

П. А. ГАББЕ

Загадочная биография поэта и публициста Петра Андреевича Габбе (1796 — после 1841) известна нам лишь в самых общих чертах[304]. Один из четырех сыновей мелкого чиновника, коллежского советника А. А. Габбе, он воспитывался, однако, в исключительных условиях: очень рано, еще ребенком, он оказался в атмосфере павловского двора вдовствующей императрицы. Глухие слухи о таинственном и значительно более высоком происхождении П. А. Габбе сопровождали его всю жизнь. Он окончил кадетский корпус, из которого был выпущен в действующую армию в 1813 году, включен в списки Литовского полка и прикомандирован к партизанской «партии» Сеславина. После войны он был направлен в лейб-гвардии Литовский полк, размещенный в Варшаве. Здесь он сблизился с приехавшим позже в Варшаву П. А. Вяземским, который стал литературным наставником Габбе. После отъезда Вяземского из Варшавы Габбе писал ему: «Нарушаю все правила синтаксиса, ибо правила почитаю деспотизмом, и стихи свои оставляю будущему потомству в рукописях. Увы! теперь некому здесь показать своих произведений: пожалуй, станут еще судить по артикулу Петра Великого и музу мою выпишут без выслуги в рядовые»[305].

Близкие связи с Константином Павловичем, казалось, обеспечивали Габбе служебное продвижение. Однако жизнь его сложилась трагически. Еще в Петербурге Габбе, видимо, проникся идеями, далекими от тех, которые могли способствовать успехам при варшавском дворе Константина. Во время похода он был принят в походную ложу «Св. Иоанна», а позже, в Петербурге, был членом ложи «Избранного Михаила». Свободолюбивая ориентация обеих этих лож, их связь с зарождением декабризма известны. В Варшаве Габбе вошел в кружок свободолюбивых офицеров, полных решимости сопротивляться деспотизму великого князя.

После неудачных попыток смирить недовольных офицеров великий князь доложил императору о волнениях в Литовском полку и получил распоряжение недовольных «наказать примерно»: Габбе и другие офицеры были арестованы, около года провели в заключении в ожидании смертной казни. Видимо, именно в это время Габбе написал элегию «Бейрон в темнице». В 1823 году их лишили чинов и орденов и разослали рядовыми по армейским полкам. Особенно тяжелой была участь Габбе: «Ему дали одежду с умершего солдата, и все лето исправлял он службу как рядовой, поступивший из крестьянского звания. Ему дозволено было писать к родственникам, но через начальников, которые приносили к нему распечатанные письма»[306].

В это время, при посредстве Вяземского, он активизирует сотрудничество со столичными журналами. Отдельной брошюрой выходит его книга о мадам де Сталь, ряд стихотворений появляется в «Московском телеграфе», среди них и «Бейрон в темнице». В апреле 1826 года он добился разрешения выйти в отставку без права жительства в обеих столицах и Варшаве.

Несмотря на болезни и материальные трудности, Габбе, видимо, продолжает стремиться к активной роли в литературе. Он даже совершил тайную поездку в Москву, где встретился с Пушкиным.

Просьбы его о возвращении ему прав, орденов и бумаг неизменно отклонялись. Живя в Одессе в 1833 году, он однажды вышел на улицу и начал разбрасывать листовки. Явно желая замять дело, М. С. Воронцов, в доме которого Габбе был своим человеком, представил весь эпизод начальству как результат помешательства. Воронцов ходатайствовал о разрешении Габбе выехать за границу «для излечения». Габбе выехал в Дрезден. Смерть брата оборвала его связи с Россией и лишила его источников существования. Больной, без денег, навсегда изгнанный с родины, он и в самом деле вскоре оказался в дрезденской больнице для душевнобольных. Дата смерти его неизвестна.

Большинство сочинений его оставалось в рукописях и погибло при аресте. Стихи, печатавшиеся в журналах, никогда не были собраны отдельной книгой.

297. БРАТУ НА КАВКАЗ

К тебе, мой друг, уже два разаСбирался я писать в стихах,К подошве гордого Кавказа,Где ты на диких высотахЗрел шалаши на гибель горцевИ в них на страже ратоборцев,Длиннобородых казаков…Твой дух не раз там оживлялся,С родными, ближними прощалсяИ мчался в шумный рой врагов!Ты слышал, мнилося, звук трубный,Литавры, барабаны, бубны,Глас чаровательный побед.И тем восторгом обладая,Который нам война святаяЗа честь отчизны в душу льет,Ты пламенел в воображеньиТак точно, как тебя я зрелВ том незабвенном мне сраженьи,Где пулей враг тебя задел…

С тобой на берегах Лоары,Широкой, зеркальной реки,Любили смелые гусарыИ черноморцы-казакиВрагу несть сильные удары,Достойные твоей руки!С тобою часто утешалиЗа рюмкой доброго ШаблиМы красоту в немой печали,Когда она, еще вдалиУвидя северных амуров[307],Известных всюду бедокуров,Страшилась их пернатых стрел;Страшилась — но совсем напрасно!Над нашей братьей пол прекрасныйВ день самой битвы власть имел:В открытом поле победительБыл часто в замке побежден,И взором томным полоненНеустрашимых предводитель.Ты помнишь Аликса, как он,Не уважая русских сонИ химию[308] имев во власти,Нас вздумал разложить на части!Но нет! Вдруг раздалось: «Коней!» —И мы одеты в броне всей,При сабле, в бурке и с нагайкой.И что ж? Убрался химик с шайкойСвоих ночных богатырей,Хоть нас оставил у огней.Та память рыцарства, мой милый,Всегда своей волшебной силойОстанется в отраду мнеИ здесь, в сей пасмурной стране,Где всё так немо, безответноИ где во всей моей судьбеНичто для сердца не приметно,Как мысль о вас — и о тебе.

298. БЕЙРОН В ТЕМНИЦЕ[309]

Элегия

Последний солнца луч погас за Апеннином;На стогнах Павии умолк народный шум.Шотландии брегов туда за смелым сыном          Несется окрыленный ум.

Ты ль это, коему дивится современник,Чьей лире внемлет свет, как голосу веков,Ты ль, в мрачности глухой, дни, как шиллонский пленник,          Ведешь средь тягостных оков?!

Ты ль это, доблестный питомец Альбиона,Свободы, красоты и мужества поэт,Ты ль зришься в горести, отторгнутый от лона          Веселий, как другой Манфред?

Но что! Твой ясный лик как будто оживился,Каким-то счастием взор снова возгорел;Светильник твой потух, но пред тобой открылся          Небесный свод — и ты запел:

«Британия! Страна Шекспира и Невтона,Страна, где я вкусил и жизнь, и бытие,Где человек, как мир, под сению закона          Свершает поприще свое!

Приветствую тебя из сей темницы дальней,В глубокой мрачности вздыхаю о тебе,Твой образ льет елей моей душе печальной          В сей тяжкой, горестной судьбе.

О юность! Ты в мечтах меня обворожила,О жизнь! Я, кубок твой держав, того не зрел,Что пена лишь края той чаши серебрила[310],          И, жизнью упоенный, пел!

Но песни бытия могли ль мне быть заменой?Воображение звало меня на-юг:Там небо чистое, там бор всегда зеленый          И пышный, ароматный луг.

Туда помчал меня корабль, с стремительностью мысли,Туда, где некогда жил в неге гордый мавр,Где скалы над водой ужасные нависли          И вечно зеленеет лавр.

И ты, отечество полубогов, героев,О Греция, была ль забыта мной когда?Я пел твой стыд — и тьмы одушевленных строев          Тебя спасают от стыда.

В окрестностях Афин, на бреге Саламины,Любил я соловья внимать в тиши ночной;И горы, и ручьи, и на полях руины          Гласили о веках со мной.

Я видел всё, что зреть и славно, и достойно,И, жажду знания желая утолить,Бросался в Геллеспонт и сей пролив спокойно          Дерзал и без любви преплыть.

И ты, о славный град тиранския свободы,Супруга Адрии, на океане Рим,Венеция! Тебя, неся на жертву годы,          Я посвящал мечтам моим.

Я счастлив был, когда поэзией высокойСлезу участия мог из очей извлечь,Исхитить из души глас совести глубокой          Иль из руки тиранский меч.

Но древо знания, увы! не жизни древо!Кто более страдал, лишь тот один мудрец;Утешить не могла меня прелестна дева,          Ни слава… сей минутный льстец.

В супружестве, в любви поэт непостоянный,Отец бездетный здесь, отчизны вдалеке,Кто мог бы к пристани меня вести желанной,          Какой повериться руке?

Сомненье Каина, таинственность МанфредаВесь наполняют дух, всё сердце тяготят;Завидна участь мне твоя, певец Готфреда:          Тебя герои защитят.

Ринальдо и Танкред; их меч благочестивый,Их провидению открытые сердцаПромчат через толпу, поэт боголюбивый,          Тебя вселенной до конца.

Но более я вам завидую, поэты,Вам, коих чувствия, души небесный жарЗемною лирою ввек не были воспеты,          И вы, не покидая лар,

В сердечной простоте вкушаете блаженство!Для вас зари восход есть мира торжество;Для вас прекрасный день есть жизни совершенство,          Природы роскошь, пиршество.

Вы любите цветам и зелени дивиться,Внимать журчанию ручья и до росы,Прельщенны соловьем, на берегу забыться,          Не видя, как бегут часы.

Мне, мне другой удел! Колеблемый судьбою,Как брошенный корабль грозою между скал,От страха и надежд я гордою душою          Спастись несчастием желал.

Желал — и вот оно! Хаос непостижимый,Все чувствия души в одно совокупя,Теснит меня, и бог ужасный, но незримый,          Гласит: „Я предварял тебя!“

Всё кончилось! едва вступил в житейско полеИ из конца в конец то поле пройдено.Увы! Есть смертные, кому в жестокой доле          Достигнуть лета не дано!»

Так пел Бейрон. Лице британца возгорелось,И на глазах его блеснули две слезы;Казалось, зарево вечернее зарделось,          Гоня следы дневной грозы.

Темница ветхая вняла певцу Корсара,И чувство горести тюремщик ощутил;И узник за стеной божественного дара          Впервые сладости вкусил.

Италия! Земля природы и искусства,Почто, подобяся Армиде красотой,Зовешь в сады сии: там услаждаешь чувства          И гроб готовишь золотой?

А вы, о гении, лишенные приюта,Вы, Бейрон, Дант и Тасс, герои без войны,Для вас не создана в теперешнем минута,          Но веки в будущем даны.

299. ПЕСНЯ («Опять во власть судьбы предайся…»)