Записки еврея - Григорий Исаакович Богров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На минуту блеснула мнѣ надежда на перемѣну обстоятельствъ къ лучшему. Правитель канцеляріи и русскій корреспондентъ откупщика умеръ, въ самомъ разгарѣ запутанныхъ, небезопасныхъ процессовъ и слѣдственныхъ дѣлъ. Подъ рукою, не кѣмъ было замѣстить вакантное мѣсто. Меня считали за наиболѣе грамотнаго.
Впредь до отысканія способнаго человѣка, взвалили на меня и эту тяжкую обязанность.
Я съ радостью усложнилъ свой трудъ. Не прошло еще нѣсколько мѣсяцевъ, какъ во мнѣ признали особенную способность къ новой добавочной должности. Я такъ тщательно вдумывался въ дѣла и отношенія моего принципала, что зналъ напередъ, что ему придется писать, и къ кому. Я заготовлялъ бумаги прежде, чѣмъ онъ вспомнитъ и прикажетъ написать. Я нѣсколько шарлатанничалъ. Прикажетъ, напримѣръ, принципалъ изготовить какую нибудь важную бумагу или документъ, надъ которымъ необходимо подумать и сообразить, — не проходитъ и четверти часа, какъ я уже приношу требуемое. Онъ изумляется не натуральной писательской моей быстротѣ и не догадывается, что бумага эта давно уже припасена мною и дожидается своей очереди въ моей конторкѣ. При такомъ вниманіи къ своему принципалу и его интересамъ, я имѣлъ право разсчитывать на благодарность и улучшеніе моего положенія. Но не тутъ-то было. Меня благодарили рублевой наградой и то изрѣдка. Я работалъ за двоихъ, а жалованья получалъ за одного. И это было тогда, когда довольный мною богачъ, былъ на зенитѣ своихъ удачъ, когда милліоны падали къ нему какъ снѣгъ на голову.
Разсчетливость откупщика относительно несчастныхъ тружениковъ была баснословная. Всѣ его служащіе были имъ крайне недовольны. Но крупныхъ откупщиковъ было мало, въ русскіе откупа евреевъ очень рѣдко принимали, а потому служащіе евреи рады были пріютиться хоть кое-какъ. Мой принципалъ принималъ многихъ, но платилъ необыкновенно дешево. Въ его передней всегда толкались цѣлыя толпы жаждущихъ кандидатовъ, но между ними нельзя было отыскать почти ни одного совершенно сытаго, довольнаго, обезпеченнаго.
Откупщикъ, въ присутствіи одного еврея остряка, похвастался однажды, что ни у одного откупщика нѣтъ столько служащихъ, какъ у него.
— Не удивительно, серьёзно замѣтилъ острякъ.
— Почему не удивительно, думаете вы?
— Скажите мнѣ вотъ что: для чего великому Іеговѣ такое безчисленное множество ангеловъ?
— Не знаю. Объясните вы! улыбнулся откупщикъ, предчувствуя острое словцо. Онъ за удачную остроту никогда не сердился, какъ и всякій умный человѣкъ.
— Ангелы не пьютъ, не ѣдятъ, жалованья тоже не получаютъ, что же за бѣда, будетъ ли ихъ больше или меньше? Пусть летаютъ въ свое удовольствіе.
Надъ откупщикомъ острили, на него роптали, плакались, но порядокъ вещей отъ этого нисколько не измѣнялся. Служащіе продолжали уподобляться ангеламъ, по прежнему.
Я тоже ропталъ, имѣя на это право болѣе многихъ. Сознавая, что просьбы и напоминанія ни къ чему не поведутъ, я день и ночь измышлялъ новыя средства, чтобы еще больше понравиться принципалу, чтобы еще болѣе возбудить его вниманіе. Я какъ въ тугаловскія времена, опять, какъ почтовая лошадь, напрягалъ свои послѣднія силы, чтобы добѣжать до станціи, до полныхъ яслей, но ясли эти витали только въ моемъ воображенія…
Усталый отъ напрасныхъ усилій, истощенный отчаянными, безплодными стремленіями, духъ мой начиналъ уже засыпать, когда неожиданный случай далъ всему моему существу сильный толчекъ.
Мое сердце серьёзно, настойчиво заговорило…
VIII. Похожденія еврея
Пропускаю исторію моей несчастной любви…[85].
Однажды, дверь моей канцеляріи съ трескомъ растворилась настежь, и жена, въ сопровожденіи служанки, вбѣжала ко мнѣ разстроенная, запыхавшаяся и до смерти испуганная.
— Бѣги домой, тамъ у насъ все вверхъ дномъ перевернули, кричала она — къ намъ поставили постой, трехъ солдатъ разомъ. Они заняли всю квартиру, разоряютъ домъ, поколотили кухарку, перепутали на смерть дѣтей.
Я побѣжалъ къ полиціймейстеру. къ счастью, я его засталъ дома. По знакомству, онъ уважилъ мою просьбу и самъ отправился со мною, взявъ двухъ козаковъ.
Моя квартира, благодаря безцеремонному солдатскому хозяйничанью, въ какой-нибудь часъ времени сдѣлалась совершенно неузнаваемою. Вся мебель стащена и навалена въ одинъ уголъ. Въ стѣнахъ заколочены десятки громадныхъ гвоздей, гдѣ ни попало, и на гвоздяхъ этихъ развѣшаны сумки, манерки, кивера, ружья, шинели и прочія аммуниціонныя принадлежности. На аду, въ страшномъ безпорядкѣ, валяются тюфяки и подушки изъ нашихъ постелей, на зеркалахъ красуются грязныя и вонючія онучи, повѣшенныя для просушки. Вездѣ соръ, щепки и обитая штукатурка. Воздухъ напитанъ выѣдающимъ глаза запахомъ махорки. Непрошенные гости, совсѣмъ раздѣтые, разутые, расположились вокругъ стола, въ нашей единственной пріемной комнатѣ, какъ у себя дома, и пожираютъ нашъ семейный ужинъ, запивая кушанье водкою. Дѣти и жена заперлись въ дѣтской, а кухарка съ подбитыми глазами забилась въ кухню, предоставивъ гостямъ распоряжаться по произволу.
Какъ только храброе воинство увидѣло предъ собою начальника въ военной формѣ, съ эполетами, то вскочило разомъ изъ-за стола и поторопилось напялить на себя шинели. Постойцевъ было трое. При тускломъ свѣтѣ единственнаго огарка, торчавшаго гдѣ-то въ углѣ, лица ихъ трудно было разсмотрѣть. Въ то время, когда начальникъ въ послѣдній разъ скомандовалъ: «маршъ за мною!» одинъ изъ постойщиковъ, крадучись, приблизился ко мнѣ и на едва понятномъ еврейскомъ жаргонѣ тихимъ, дрожащимъ голосомъ сказалъ:
— Ради самого Бога, сжальтесь, не предавайте меня въ руки начальства. Меня опять бить будутъ, а моя спина еще не зажила. Я еле дышу отъ слабости.
— Зачѣмъ-же ты буянишь? упрекнулъ я его также тихо.
— Я не буянилъ, я все время лежалъ и охалъ. Куда мнѣ несчастному буянить, о, Боже мой!
Пока я приводилъ въ порядокъ квартиру и успокоивалъ дѣтей, страдальческій, мягкій голосъ еврейскаго солдата не переставалъ звенѣть въ моихъ ушахъ. Я рѣшился увидѣть его на другой день и сдѣлать все возможное къ избавленію его отъ угрожавшаго наказанія. Но вотъ, въ одно утро явился во мнѣ на домъ сторожъ изъ военнаго лазарета.
— Меня прислалъ къ вамъ еврейскій солдатикъ,
