Удача – это женщина - Элизабет Адлер

– Вот, – сказала она, задыхаясь от нахлынувших эмоций, – почему бы тебе не нажать на курок и не покончить разом с этой медленной агонией, на которую ты сама себя обрекла. Я лично устала от всего этого. Мне надоело созерцать твое вечное мрачное лицо. Ты думаешь, мы любили Олли меньше тебя? Нет! Но пора уже понять, что Олли больше нет на свете, а ты еще молода и здорова, к тому же богата, очень богата. В одном только нашем городе существуют десятки – да что я говорю – сотни, может быть, тысячи бедных, больных, лишенных любви и ласки детей, которые нуждаются в таком человеке, как ты. Но если ты предпочитаешь умереть, а не стать им помощницей – тогда лучше сделай это сейчас, а не заставляй нас с Лаи Цином переживать твою медленную смерть день за днем!

При этих словах Энни топнула ногой и разрыдалась.

– Господи! Что я такое говорю… как можно быть такой жестокой. Это все неправда, Фрэнси, я хотела сказать совсем не то… Я не могу и помыслить о том, чтобы ты умерла, только очень тебя прошу – возвращайся к нам.

Фрэнси медленно поднялась и направилась к столу, на котором, зловеще поблескивая, лежало ружье. Энни широко открытыми от ужаса глазами следила за тем, как она взяла в руки смертоносное оружие, которое Зокко использовал для охоты на дроздов. Замерев от страха, не проронив ни слова, Энни наблюдала, как Фрэнси, откинув затвор, разломила ружье пополам и заглянула в зловещие дырочки стволов, затем, глядя Энни прямо в глаза, с громком щелчком захлопнула ружье и направила его себе в грудь. Секунда шла за секундой. Но вот Фрэнси отбросила ружье и спокойно сказала:

– Испугалась, Энни? Зря. Сразу видно, что ты ничего не смыслишь в охоте, – ружье не заряжено.

Энни бросилась подруге на шею.

– Боже, спасибо тебе, Боже, – она едва могла говорить от волнения. – Я этого не хотела, честное слово, Фрэнси, не хотела. Я просто не знала, что делать.

Фрэнси выглянула из окна и некоторое время молча смотрела, как заходящее солнце расцвечивает крышу конюшни золотисто-алыми красками уходящего дня. Потом, взяв Энни за руку, она ровным голосом произнесла:

– Пойдем-ка прогуляемся к стойлам и посмотрим, как поживает лошадка Олли. Мне кажется, за последнее время о бедняжке совсем забыли.

Энни с бьющимся сердцем наблюдала, как Фрэнси с нежностью оглаживала крутую шею серой лошади, которую так любил ее сын. Неожиданный поступок Энни до определенной степени растопил лед того отчаяния, в котором пребывала Фрэнси последнее время. Было похоже на то, что она, в конце концов, ступила на длинную и трудную дорогу, которая вела к выздоровлению.

В тот же год Фрэнси и Мандарин организовали детский фонд памяти Оливера Хэррисона и стали помогать немощным и одиноким детям. Впрочем, всю основную работу в фонде взяла на себя Фрэнси. Она каждую неделю ездила в новое здание, которое пристроили к детскому госпиталю Сан-Франциско, и привозила с собой игрушки и настольные игры, а главное – книги, которые читала вслух маленьким пациентам. Она могла часами сидеть у изголовья тяжелобольного ребенка и при этом находила в себе силы, чтобы утешать расстроенных родителей. Именно Фрэнси помогла самым бедным китайским семьям перебраться в новые, благоустроенные жилища, она также приложила все возможные усилия, чтобы спасти маленьких китайцев от тяжелого, изматывающего труда в прачечных и на фабриках. Она снабжала школы для бедных учебниками и установила ряд стипендий, которые позволяли талантливым детям беднейших эмигрантов получить образование в колледжах. Она неустанно трудилась на поприще добра и милосердия, стараясь при этом оставаться в тени, и ее имя редко появлялось в газетах. Когда же она выматывалась и уставала так, что едва могла шевельнуть рукой или ногой, то на некоторое время вновь удалялась на ранчо Де Сото.

Виноградники сделались новым увлечением Фрэнси. Она с присущим ей тщанием занялась проблемами виноделия, и, хотя ранчо давало от силы три тысячи бутылок в год, следовало признать, что мягкое красное вино получилось по-настоящему хорошим.

«Хорошее – да не очень», – сетовала Фрэнси, когда они с Энни прогуливались среди виноградных лоз. Она нагнулась и зачерпнула пригоршню черной жирной почвы.

– Взгляни, – сказала она, требовательно дернув Энни за рукав. – Разве во Франции земля более плодородная? У нас такое же яркое солнце, такие же теплые дожди, да и побеги мы прививаем и подвязываем точно так же. Почему же мне не удается создать вино не хуже, чем французское бургундское?

Глаза Фрэнси сверкнули прежним молодым задором, и Энни рассмеялась:

– Вот и спрашивай французов, а не меня.

– И спрошу. Вот поеду и спрошу.

Энни знала, что это шутка, поскольку Фрэнси уже несколько лет никуда и ни к кому не ходила и не ездила, но на всякий случай сказала:

– Тогда, прежде чем отправиться в дальние края, ты, может быть, придешь на маленький вечер, который я устраиваю на следующей неделе? – Взгляд Фрэнси уже блуждал где-то далеко, однако Энни вдруг решила проявить настойчивость: – Мне кажется, настало время немного развлечься самой и доставить радость тем, кто тебя любит, – например, мне. Работа работой, Фрэнси Хэррисон, но надо уметь и отдыхать. Да и познакомиться с новыми людьми тебе отнюдь не помешает.

Фрэнси задумчиво взглянула на подругу. Вот кто по-настоящему не имел свободной минуты, зато вокруг нее постоянно кружилась целая куча знакомых. Энни являлась некоронованной королевой в загадочном и блестящем мире гостиничного бизнеса, и очень многие искали с ней встречи. Фрэнси неожиданно почувствовала себя ужасно одинокой и позавидовала Энни. Быстро, словно боясь передумать, она ответила:

– Что ж, очень хорошо. Я обязательно к тебе приду. Энни настолько удивило это внезапное согласие, что, глядя на выражение ее лица, Фрэнси не могла удержаться от смеха. Но позже, упаковывая вещи, чтобы отправиться в город, она была уже не столь легкомысленна. В самом деле, последние годы она вела чрезвычайно уединенную жизнь и сама себе стала казаться похожей на монашенку. Сан-Франциско рос как на дрожжах и превратился из небольшого городишки, каким он был в дни ее молодости, в оживленный и быстро развивающийся город. Иногда, пообедав вместе с Энни в ее отеле и возвращаясь домой, Фрэнси с завистью смотрела через стекло автомобиля на шумные людские толпы, заполнявшие просторные тротуары и торопившиеся по разным интересным делам. Люди стояли или прогуливались рядом с расцвеченными огнями подъездами театров и ярко освещенными витринами магазинов и кафе, и Фрэнси тогда вновь чувствовала себя маленькой девочкой, которая, прижавшись лицом к окну, с тоской следила за тем, как интересная и красочная жизнь со скоростью локомотива проносится мимо.