Наследие. Трилогия (ЛП) - Нора Кейта Джемисин

Физиономия Лил немедленно прояснилась.

— О-о! Да это еще лучше ветчины! Позавтракаем как следует!

И она вернулась к готовке, мурлыча про себя песенку без мелодии.

На меня напало какое-то бездумное настроение, да еще голова начала кружиться. Я уселась за стол, отчаявшись понять происходившее. Солнышко сел напротив, и я ощутила на себе его тяжелый взгляд.

— Я должен извиниться, — проговорил он негромко.

Я так и подпрыгнула:

— Итак, ты у нас теперь говоришь!..

Он не ответил ни да ни нет — все было очевидно и так.

— Я не думал, что Лил решит злоупотребить твоим гостеприимством. Это не входило в мои намерения.

Я ответила не сразу — пыталась собраться с мыслями. Он впервые заговорил на месте убийства Роул, но только сейчас я услышала от него несколько предложений подряд.

И — боги мои! — до чего прекрасен был его голос! Вообще-то, я ждала баритона, но у него обнаружился тенор. Удивительно звучный, богатый. Каждое четко произнесенное слово, влетев в мои уши, прокатывалось до самых пяток, многократно отдаваясь в костях. Такой голос я согласна была слушать день-деньской.

Или всю ночь до утра…

Я самым суровым образом разогнала подобные мысли. Хватит уже в моей личной жизни богов!

Тут до меня дошло, что я просто сижу и хлопаю перед ним глазами.

— Ну… в общем, я… я как бы не возражаю, — выдавила я наконец. — Хотя, вообще-то, не грех было бы для начала спросить.

— Она настаивала.

Вот этого я точно не ожидала.

— С чего это?

— Я должна передать предупреждение, — вмешалась Лил, подходя к столу.

Поставила передо мной тарелку, потом подала тарелку Солнышку. У меня на кухне было только два стула, и она уселась на кухонный столик, взяв порцию, отложенную для себя. При виде еды ее глаза разгорелись, и я на всякий случай отвела взгляд — а ну сейчас ка-ак разинет…

— Какое предупреждение? — спросила я.

Несмотря ни на что, завтрак умопомрачительно благоухал. Я отщипнула кусочек и обнаружила, что она положила в яичницу рыбу, добавив перец и пряности, о присутствии которых в буфете я давно успела забыть. До чего вкусно!

— Тебя кое-кто ищет, — сказала Лил.

Я не сразу сообразила, что она имеет в виду меня, а не Солнышко. Потом пришло понимание, и я сразу насторожилась.

— Все видели, как превит Римарн вчера со мной разговаривал. Теперь, когда он… э-э-э… когда его не стало, полагаю, ко мне могут явиться его собратья-жрецы…

— Да нет, он вовсе не умер, — удивленно ответила Лил. — Те трое, которых я употребила вчера вечером, были простыми Блюстителями Порядка. Молодые, здоровые ребята, сверху корочка, внутри сочная плоть…

Она так сладострастно вздохнула, что я едва вилку не выронила: у меня начисто пропал аппетит.

— И никакой магии, способной отбить вкус, только та, что их и прикончила. Полагаю, они пришли туда с целью избить…

Я мысленно застонала. В смерти жрецов я усматривала одно несомненное благо: Римарн был единственным, кто распознал мою магию — и заподозрил меня в убийстве несчастной Роул. Теперь, потеряв своих людей, он уж точно примчится по мою душу!

Мне тотчас вспомнились слова Сумасброда: «Уезжай из города». Ну хорошо, уеду, а на что жить?.. И потом, я не хотела никуда уезжать. Тень успела прочно стать моим домом.

— Да я вовсе не его имела в виду, — прервал мои размышления голос Лил.

Я удивленно подняла голову. В отраженном сиянии ее тела была видна тарелка — пустая и абсолютно чистая, словно отполированная. Теперь она облизывала вилку — длинными, плавными движениями языка. Эти движения некоторым образом казались непристойными.

— Что-что?..

Она посмотрела мне прямо в глаза. Взгляд у нее, если можно так выразиться, был пестрый. Темные точечки в ее глазах двигались, вертясь вокруг зрачков в беспокойном медленном танце. Я невольно задалась вопросом: а не двигаются ли пятнышки в ее волосах?

— Сколько голода, — промурлыкала-проскрежетала она. — Он окутывает тебя, словно плащ о многих слоях. Гнев превита… вожделение Сумасброда…

Я почувствовала, что краснею.

— И еще кое-кто, самый голодный. Он могуч и опасен… — Лил содрогнулась, а за нею и я. — С таким голодом он мог бы преобразить этот мир, в особенности если получит желаемое. А желает он — тебя…

Я смотрела на нее, встревоженная и окончательно запутавшаяся.

— Он — это кто? И на что я ему сдалась?

— Я не знаю. — Лил облизнула губы и задумчиво уставилась на меня. — Если я останусь подле тебя, то, возможно, сумею встретиться с ним.

Я нахмурилась, но ничего не сказала. Мне было не до того. С какой бы радости кому-то могущественному домогаться меня? Я же никто, и звать меня никак. Даже Римарн разочаруется, если разберется, что за магию он почуял во мне. Я всего-то и умела, что

видеть!

И… Вот тут я помрачнела. Еще у меня были мои картины. Я их никому не показывала. Об их существовании знали только Солнышко с Сумасбродом. Вот в картинах моих определенно было нечто волшебное. Что именно — понятия не имею. Просто отец давным-давно мне внушил, что такие вещи нужно прятать получше. Я так и поступала.

Неужели могущественный некто ими и хотел завладеть?..

Нет-нет, надо воздержаться от поспешных выводов. С чего я взяла, что этот некто вообще существует? Положилась на слово богини, которая, не поморщившись, закусывала человеческими телами? Она небось и соврет точно так же — не поморщившись.

Солнышко по-прежнему сидел за столом, только я не слышала, чтобы он ел. Я кашлянула, надеясь добиться правды хотя бы от него, и спросила напрямик:

— Ты знаешь, о ком она говорит?

— Нет.

Вот так, чем дальше, тем веселее. Я спросила о другом:

— Твои раны…

— Он в порядке, — косясь на мою недоеденную яичницу, сказала Лил. — Я его убила, и он воскрес совершенно здоровым.

Я недоуменно сморгнула:

— Ты исцелила его… убив?

Она пожала плечами:

— Оставь я его как есть, он бы не одну неделю пластом провалялся. Он ведь не то что мы: он смертный.

— Только не на рассвете…

— И на рассвете тоже. — Лил легко спрыгнула с кухонного столика, оттолкнув пустую тарелку. — Ему оставили лишь крохотную часть его прежней сущности: достаточно для красивого свечения время от времени, но не более того. Еще вот хватило, чтобы тебя защитить…

Она придвинулась ближе, не спуская глаз с моего завтрака.

Я была так поглощена раздумьями над услышанным, что не сразу заметила, как изменилось выражение ее лица… Боги мои, этот ужас невозможно передать никакими словами! Сквозь миловидную женскую мордашку как бы просвечивала жуткая харя разинувшей пасть хищницы. Просвечивала — сказано плохо, я не могла ее видеть, но ощущала присутствие, и от нее веяло голодом, жутким, неутолимым. Я осознала все это, только когда она бросилась. Да не на мою тарелку, а на меня.