Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как жестоко я в ней ошибся! Думал, она чистый цветок, приносящий драгоценный плод, оказалась она пустоцветом.
Дела наши на фронте плохи. Если так пойдет дальше и союзники не откроют второй фронт в ближайшее время, война будет проиграна. Позор, небывалый в истории России [Б. Б.].
9 августа 1942 года
На лечебном питании погано. Мясо подают нерегулярно. Все невкусно. Обман и обвес. Скандалы с администрацией. Заботы о деле питания не чувствуется <…> [М. К.].
13 августа 1942 года
Тоскливо, пустынно, безрадостно, тихо, безжизненно стало на родной Охте. На улицах и в садах, на газонах и клумбах вместо зеленой травы и пышных цветов растут капуста, брюква, свекла, турнепс и другие овощи. В городе не видно цветов, не слышно смеха и песен.
Народу в городе осталось немного. Выглядят прохожие и проезжие неплохо. Зелень их поставила на ноги. На лицах нервозность и забота. Кажется, войне не видно конца. И все боятся новой зимы.
Трамваи еле ползут, уцелевшие заводы едва дышат. Город устал, постарел за время войны. Так много ран нанесено ему, но красоты еще не утратил. Стоит как старый богатырь весь в шрамах, морщинах, но готовый сразиться с врагом.
У берегов Невы стоят боевые корабли, замаскированные, но настороженные. На базарах вместо цветов продают ботву, прикуривают от солнца с помощью увеличительного стекла, в ходу самодельные зажигалки, женщины на остановках просят оставить покурить. Мертвецов чаще возят в гробах, но и смертность заметно уменьшилась.
Продуктовую норму не увеличивают, и качество падает. О Ленинграде, похоже, стали меньше заботиться, не до него. Немцы подошли к Краснодару. <…>
Нина уходит в армию, чтобы быть с В. вместе. Я с ней очень мало говорил, да и, собственно, говорить не о чем. У нас теперь ничего общего нет. К тому же у нее медовый месяц, а у меня траурное полугодие <…> [Б. Б.].
14 августа 1942 года
Сердце кровью обливается, когда слушаешь ежедневные сводки. Неужели немец победит? Где наши полководцы, армия вооружения? Может, все только на словах? Тысячи вопросов, неразрешимых, тяжелых, безответных, ворочаются в мозгу [Г. Г-р].
17 августа 1942 года
Две недели лечебного питания закончились. На рациональном появились тушеные овощи и картофель вместо каши. Вкусно! <…> [М. К.]
20 августа 1942 года
Инспекторство мое продолжалось до 20 августа. Количество школ сократилось, а вместе с ним и моя должность. Что же вспомнить еще об этом времени? Бегала по школам. Попадала под обстрелы. Бывала на уроках. Как скучно сидеть на уроке зрителем. Хочется заниматься самой. Ребята в большинстве своем хорошие. Столовые в школах заняли видное место. Поначалу было нехорошо, часто случались недоразумения, но они разрешились. Почти все ребята стали заметно поправляться, больных осталось сравнительно немного. В одной школе было два случая заворота кишок. <…>
Внеклассная работа проводится от случая к случаю. Могли ли учителя вести работу, как это требовалось? <…> Некоторые вели <…> [Г. К-ва].
21 августа 1942 года
На юге дела идут плохо! Немцы подошли к Сталинграду. Заняли Туапсе, Краснодар, Армавир, Майкоп, движутся к Грозному. Неужели не остановят? Ведь еще недавно пал Севастополь! Нет, я верю в то, что Сталин рано или поздно разгромит Гитлера с его паршивой Германией [А. А.].
23 августа 1942 года
15-го у меня была Аня С. Она пробыла целые сутки. Вспоминали свои лучшие годы. Вечером раздобыли немного водки. Выпили. Не спали до четырех утра. Она сидела на моей кровати. Хочет соединить свою жизнь с моей… Я чуть было не решился… Ходили в лес, целовались как влюбленные. У обоих клокотала страсть. Договорились встретиться 28-го в городе. Она неосторожна в словах, сказала Нине, что выйдет за меня замуж. Между ними тайная вражда… Вечером посадил ее на машину и отправил в город, а позднее у нас был накрыт стол и много вина, и гостей человек пять. У меня было на редкость веселое настроение, я читал стихи (правда, сквозь слезы) и много пил. Но вел себя прилично. Потом ушел в сад и там быстро уснул. Утром болела голова и ничего не делал… <…> [Б.Б.].
16 сентября 1942 года
14-го перебрался из Коркина[99], где я более двух месяцев прожил почти беззаботной жизнью, в свою комнатку в Лесном. Приехав на место, тотчас же отправился в жакт. Управхоз новый. Молодая деловая женщина. Она меня с места в карьер взяла в оборот. Через пятнадцать минут я уже учился ремеслу стекольщика. Ленинград готовится к зиме. Запасается дровами, остекляет окна.
Мой дом наполовину разобран, сохранившуюся часть пытаются утеплить к зиме. Дело с остеклением не клеилось. <…>
На Литейном меня окликнул знакомый голос. Миша Чистяков, приемщик, с которым проработал три года рядом за одним верстаком. Оба были рады встрече. Он два месяца работает на оборонных работах. Кратко рассказал о своей жизни за последний год. <…>
Я дал ему полфунта хлеба. Он в благодарность поцеловал меня. Взял его адрес и пообещал зайти.
Знакомой, которую я намеревался посетить в этот вечер, дома не оказалось. Стемнело, приближалось время комендантского часа, и я решил зайти к Чистякову. При свете буржуйки мы рассказывали друг другу о себе и общих знакомых. У меня была пачка концентрата. Сварили кашу… Он живет один в квартире площадью 50 кв. метров.
Уходит в шесть утра, возвращается в восемь вечера. Работа тяжелая, сил нет. Рассказал мне о жизни завода, знакомых погибших рабочих.
Легли спать, комната огромная, сырая. У меня голова распухла от сырости и затхлости воздуха. Пахнет плесенью… Очень нездоровый воздух. Он предложил перебраться к нему, но я решил от этого воздержаться.
На следующий день рано утром он ушел на работу, а я закрыл за ним дверь и отправился досыпать. Встал около 10 и поехал домой, где целый день добросовестно выковыривал стекла из рам. <…>
В трамваях вечером мало пассажиров. По улицам ходят немногие. Люди боятся зимы и везут с собой овощи и дрова. По вечерам город тонет во мраке.
Сегодня с утра привожу в порядок свою комнату. Надо замаскировать окна. Первый раз ночевал на новой квартире. Комната показалась уютной,
