Хватит убивать кошек! - Николай Копосов

Идея базового уровня имела особое значение для рассматриваемой теории именно в контексте ее связей с исследованием внелингвистических форм мышления. Базовым уровнем считался такой, понятия которого имеют максимальный объем, совместимый с экономичным, т. е. прежде всего визуальным кодированием. Так, можно визуализировать, пусть в виде весьма обобщенной схемы, идею собаки, но не идею животного вообще. Поэтому для биологических таксономий базовый уровень — это уровень родовых понятий. Именно для этого уровня сторонники теории естественной категоризации и приводили наиболее убедительные примеры прототипической структуры категорий.

Теория естественной категоризации вызвала много возражений[109]. По-видимому, прототипическая структура категорий ничуть не более «естественна», чем повинующаяся принципу необходимых и достаточных условий структура категорий аристотелевской логики. Все же, вероятно, рассматриваемая теория отражает некоторые существенные закономерности нашего мышления, которое образует понятия в разных случаях по-разному. Иными словами, не приходится говорить об универсальной структуре категорий. Скорее, следует изучать их разнообразие. Для целей же данного исследования особенно важно отметить следующее: как и в истории понятий, в теории естественной категоризации присутствует мысль о логическом своеобразии понятий наиболее значимого для таксономии уровня. Такое совпадение важнейших интуиций двух совершенно различных интеллектуальных течений вызывает вполне закономерный интерес и побуждает к сопоставлению. Последнее оказывается тем более заманчивым, что концепция Рош-Лакоффа, как и большинство концепций когнитивных наук, носит весьма статичный характер. Структура категорий и таксономий выглядит в ней как выражение неизменной сущности сознания (или, точнее, мира). Напротив, у Козеллека идея логического своеобразия основных исторических понятий включена в динамическую картину исторического становления современного разума. Но для того чтобы сопоставить основные исторические понятия и термины базового уровня, необходимо избрать и описать кадр такого сопоставления. Этот кадр — семантика социальных категорий.

Прежде чем изложить некоторые элементы семантической теории социальных категорий, следует подчеркнуть, что вся эта теория описывает логические процедуры, используемые для решения лишь одной, строго определенной задачи, а именно создания целостного и законченного описания социальной структуры общества с позиции внешнего наблюдателя. Для описания логических процедур, используемых субъектами для повседневной классификации социального мира, нужна другая теория. Главный тезис моей теории состоит в том, что описание общества «извне» основывается на двух различных логических процедурах, а именно на герменевтике социальных терминов и эмпирическом упорядочении множества[110].

Описание социальной структуры неизбежно является интерпретацией предшествующих описаний. Поэтому речь идет о герменевтической процедуре. Цель описания обычно состоит в том, чтобы представить общество разделенным на социальные группы. Этим группам, естественно, приходится давать имена. Присвоение имени, по-видимому, чаще всего предшествует описанию и в каком-то смысле направляет его. Прежде чем стать текстом, описание в своих главных чертах формируется в воображении исследователя. Это формирование происходит прежде всего вокруг имен социальных групп, которые выступают как когнитивные точки, служащие для фиксации отбираемой информации. Информация эта, следовательно, оказывается значением имен социальных групп. Поэтому описание социальной структуры можно считать развертыванием значения социальных категорий, их интерпретацией, иными словами — герменевтикой социальных терминов.

В этом контексте особое значение приобретает семантическая структура социальных категорий, ибо она, по-видимому, и отвечает за логику описания социальных групп. Эта структура представляется мне биполярной, что отражает тот факт, что сами категории порождены взаимодействием двух различных логических процедур.

Имя социальной группы служит, с одной стороны, фиксатором референции — rigid designator, по терминологии Саула Крипке[111], с другой же стороны, оно отсылает к описанию социальной группы, иначе говоря, к своему значению. По-видимому, употребление имени всегда означает фиксацию референции. Что касается отсылки к описанию, то теоретически возможны три варианта: отсылка к полному описанию, отсылка к сокращенному описанию и фиксация референции без отсылки к описанию. В последнем случае имя употребляется как чистый деиктический акт, как семантическая пустота. Вероятно, в огромном большинстве дискурсивных ситуаций мы встречаемся со вторым вариантом: имя фиксирует референцию и отсылает лишь к части своих коннотаций, необходимой для того, чтобы понять конкретное высказывание. Отсылка к полному описанию и чистый деиктический акт выступают, скорее, как логические пределы семантической структуры имени и в определенном смысле сливаются на семантическом горизонте. Но это означает, что повседневный опыт речи, использующей ограниченное количество коннотаций слов, развивает в нас прежде всего аналитическую интуицию, так что имя, указывая на вещь, одновременно начинает ее логический анализ.

Однако скрытый в имени деиктический акт, фиксирующий референцию, вовлекает нас в область совсем другой логики, нежели аналитическая логика коннотаций. Категория репрезентируется здесь не описанием свойств, а образом множества, сгруппированного вокруг зафиксированной ее именем когнитивной точки. Этот образ опирается уже не на опыт слов, а на опыт вещей, точнее, на опыт интуитивной группировки предметов, не называемых при этом именами категорий. Классифицируемые эмпирически предметы — в том числе и индивиды — выступают для нас как синтетические образы, и в то же время как семантические пустоты. При такой классификации как бы отключается языковая интуиция: мы не просто абстрагируемся от категориальных имен классифицируемых объектов, но и группируем их в категории, которые не имеют имен и, следовательно, выступают в качестве семантических пустот более высокого порядка. В нормальном случае, сформировав такие группы, мы затрудняемся дать им имена, поскольку не узнаем в этих эмпирических объединениях интеллигибельные категории нашего понятийного аппарата[112]. Но если мы и назовем эти синтетические категории известными нам именами, то окажемся обречены впоследствии на логические трудности: ведь даже будучи в состоянии употребить имя лишь для фиксации референции, мы не в состоянии лишить его аналитического потенциала, который постоянно будет возвращать нас к аналитической логике коннотаций.

Разные имена, однако, в разной мере пригодны к употреблению в качестве семантических пустот. Некоторые имена в такой степени связаны с частью своих коннотаций, что, хотя и отсылают к образу множества и к полному описанию как к своему семантическому горизонту, все же могут быть употреблены только в контекстах, актуализирующих их немногочисленные основные коннотации. Так, говоря écuyers, мы понимаем, что речь идет о мелких дворянах, обычно владевших незначительными сеньориями, иногда отправлявшихся на войну, едва умевших читать и писать и т. д. Иначе говоря, мы понимаем это слово не просто как низший дворянский титул, но и как знак, отсылающий к категории индивидов, характеризовавшихся многомерным социальным статусом. Но мы едва ли употребим этот титул в контексте, например, экономических отношений, складывавшихся в мелких сеньориях, хотя значительное большинство последних принадлежало именно экюйе, так что сказать так было бы довольно точно. Мы скорее скажем — мелкие дворяне, petits nobles. Но слово дворянин, noble, совершенно того же регистра, что и слово écuyers. Оно также указывает прежде всего на место человека в сословной иерархии. В чем же разница?

Разница в том, что слово noble выступает как понятие родового уровня социальной таксономии, а эти слова, видимо, применимы в гораздо более разнообразных контекстах, поскольку обычай их употребления привел к частичному притуплению заложенной в них аналитической интуиции. Не случайно Жак Рансьер называет их словами-вездеходами[113]. Но притупление аналитической интуиции облегчает превращение слов в семантические пустоты. Именно вокруг таких терминов, по-видимому, и организуются социальные таксономии, именно они, эти родовые понятия, и являются аналогом понятий базового уровня биологических таксономий. От их семантических структур зависит логика описаний социальной структуры, в то время как термины видового уровня позволяют не столько построить эти описания, сколько сделать их более подробными. Терминами видового уровня члены базовых категорий обозначаются в специфических частных контекстах, от которых мало зависит общая логика изложения.