Император-гоблин - Кэтрин Эддисон

– Император Варенечибель Четвертый, Немолис Драджар, Наджира Драджар, Кирис Драджар, и переживший их император Эдрехасивар Седьмой.

Майя сморгнул с ресниц непрошеные слезы, и, следуя примеру остальных, сложил на груди руки и поклонился прелату. Ему не было дела до мнения Бешелара, который с неодобрительным видом напряженно топтался рядом.

Когда служба закончилась, Майя понял, что прелат и прихожане испытают лишь смущение и стыд, видя, как их император пробирается через высокую траву к двенадцати свежим могилам. Избежать неловкой ситуации не составило труда: он предоставил Бешелару право распоряжаться, и тот с большой помпой организовал отъезд императора. Майя улыбнулся прелату, и прелат улыбнулся в ответ. Бешелар едва ли не силой отвел императора к карете, подтолкнул туда Калу и уселся сам. Кучер щелкнул кнутом, и карета, громыхая, отъехала от ворот храма.

Минут десять все молчали. У Бешелара было такое лицо, словно он перечислял про себя любимые эпитеты Сетериса – среди которых первое место занимало «безмозглое страшилище». Разумеется, воспитание не позволяло ему выражать свое мнение вслух. Кала с мечтательным видом смотрел в окно – точно так же, как и во время пути из дворца в Улимейре. А Майя, сложив руки на коленях, разглядывал темную кожу на ладонях и грубые узловатые пальцы.

Потом Кала обернулся и спросил:

– Ваша светлость, почему вы пожелали посетить заупокойную службу?

Майе показалось, что этот вопрос задан с искренним интересом, и он ответил:

– Не знаю.

Он знал, очень хорошо знал. Но не хотел говорить об отце ни со своими ноэчарей, ни с кем бы то ни было еще.

«Пусть правда будет похоронена вместе с ним, – подумал он. – Если Эдрехасивар Седьмой публично признается в своей ненависти к Варенечибелю Четвертому, лучше от этого никому не станет».

Но хуже всего было то, что он даже не испытывал ненависти к отцу. Он не мог ненавидеть того, о ком почти ничего не знал. При мысли о том, что Бешелар, услышав правду, будет шокирован его поведением, почувствует к нему отвращение, Майе стало тяжело, словно он был обречен всю оставшуюся жизнь носить на плечах огромный камень.

Внезапно он понял, что забыл о формальном «мы», и что Бешелар уже испытывает к нему отвращение. Чтобы не смотреть на воина, он взглянул на Калу и, к собственному изумлению, увидел в голубых глазах сочувствие.

– Ничто не может облегчить утрату, – сказал Кала, – но молчание может сделать ее тяжелее.

– Разговоры не помогают, – отрезал Майя.

Кала немного отстранился, словно кот, которого щелкнули по носу, и в карете снова воцарилось молчание. Кому-то оно могло показаться тяжелым, кому-то – нет, но никто не нарушал его до возвращения во дворец.

Глава 5

Во дворце императора

К концу ужина Майя настолько устал, что у него двоилось в глазах. После возвращения из Улимейре он попросил Бешелара проследить за тем, чтобы решетки Алкетмерета были опущены на ночь, и отказал всем, кто в тот вечер просил об аудиенции.

К его немалой досаде, даже после этого ему не удалось отдохнуть. Во дворце его поджидала неутомимая Эсаран. Экономка не пустила Майю в Черепаховую Комнату, настаивая на том, что это слишком скромное помещение для императора, и потащила его на этаж выше, в Розовую Комнату, больше похожую на парадный зал, в котором можно было заблудиться. Розовая Комната была отделана в темных тонах и обставлена мебелью из черного дерева с обивкой вишневого цвета. Стены были оклеены дорогими обоями из Пенчарна с рисунком в виде роз всевозможных оттенков красного – от алого до багрового. Лепестки роз были обведены золотой каймой.

У Эсаран был заготовлен бесконечный список вопросов, на которые Майя должен был немедленно ответить, и срочных проблем, требующих его внимания. Через некоторое время он уже решил было, что она закончила его мучить, но речь зашла о том, что среди жертв крушения «Мудрости Чохаро» были эдочарей – императорские камердинеры. По суровому тону Эсаран Майя понял, что и ему не позволят одеваться и принимать ванну самостоятельно, как это было в Эдономи. Она добавила, что Клемис Аттередж уже подготовил новый гардероб и ждет Майю, чтобы подогнать одежду по его фигуре, и поэтому необходимо прямо сейчас подыскать императору личных слуг.

Майя понимал, что не нравится экономке, но в то же время ему было ясно, что эмоции не мешают ей достойно выполнять свои обязанности. Возможно, она яснее, чем Чавар, осознавала, что император в любой момент может прогнать ее, если она даст ему повод. Но в своем стремлении как можно лучше справиться с порученной ей работой Эсаран была безжалостна, а он так устал, и у него жестоко разболелась голова. Поэтому он просто сказал:

– Мы доверяем вашему мнению и полностью полагаемся на вас в этом вопросе.

Она кивнула с плохо скрытым презрением и на этом оставила его в покое. Вслед за экономкой явился Аттередж и радостно забормотал что-то насчет тканей, расцветок и узоров. Майя понимал примерно два слова из семи. Бешелар и Кала сидели по обе стороны двери, как полагалось императорским ноэчарей, и внимательно наблюдали за происходящим. Майе смертельно хотелось сказать им, чтобы они ушли, но он знал, что не может этого сделать. И вряд ли сможет в ближайшем будущем.

Не успел Аттередж закончить с одеждой, как явился Ксевет с перечнем дел, еще более устрашающим, чем список Эсаран. Весть о прибытии нового императора облетела столицу, и во дворец начали стекаться придворные, в том числе Свидетели Кораджаса. Ксевет принес груду писем – некоторые были доставлены по пневматической почте, некоторые оставили стражникам. Ксевет был непреклонен. Император должен был прямо сейчас хотя бы просмотреть всю корреспонденцию. Они с Майей устроились за огромным письменным столом, который, как медведь в берлоге, притаился в дальнем углу Розовой Комнаты, и принялись за работу.

Майя понимал, что, унаследовав трон, он сделал шаг навстречу неизвестности, но именно стопка конвертов, доставленная Ксеветом, продемонстрировала ему, насколько рискованным был этот шаг. Некоторые имена были ему знакомы по рассказам Сетериса, он примерно представлял себе, что такое Кораджас, Верховный Суд и Парламент, и, тем не менее, с каждой минутой он все отчетливее осознавал собственное невежество. Ксевет вскрывал конверт, читал письмо вслух, делал паузу и вопросительно приподнимал брови. Майя, вместо того, чтобы отдавать приказы, вынужден был осведомляться, кто автор, и что конкретно ему нужно. Вскоре к процессу просвещения императора присоединились Бешелар и Кала, а Майя сидел, слушал и мысленно проклинал все на свете.

Майя знал о неустойчивом равновесии, точнее, о вооруженном перемирии, существовавшем между Парламентом, Кораджасом и Верховным Судом, которые поддерживали императорскую власть, подобно шаткой и весьма капризной треноге. Но он лишь приблизительно представлял себе, чем именно занимаются эти учреждения. Он погрузился в этот пестрый мир совершенно неожиданно для себя и едва не захлебнулся в потоке новых сведений. Он представил себе шумную Палату Общин, надменную Палату Высокородных,