На все четыре стороны - Елена Арсеньева

Когда я офицера вспомнила, мне страшно стало. Если он попался, значит, попались те, кто вел его после меня по цепочке! Неужели они тоже арестованы, а то и казнены? А что, если он меня вспомнит и невзначай выдаст? А если нас посадили в одну камеру, чтобы мы стали разговаривать о тех делах, а кто-нибудь (в каждой камере есть подсадные утки, это всем известно!) подслушает и нас выдаст?

И я ничем не показала, что вспомнила его. А ему было совершенно не до меня.

Малгожата приняла ложку из рук офицера — он засиял так, как будто сам государь-император вручил ему орден! — опустилась на нары и сделала ему знак сесть рядом. Он опустился, держа в руках миску, и она зачерпнула баланды ложкой, проглотила, а зачерпнув вторую, протянула ему. Молодой человек открыл рот… Она кормила его, как ребенка, ела сама…

В этой картине было что-то забавное, трогательное, будоражащее нервы, внушающее тоску, заставляющее волноваться. Люди отворачивались, начинали есть свою баланду, лица были у кого угрюмые, у кого тоскливые. Я случайно взглянула на нашего историка. Давно не видела я такой смертельной печали на лице мужчины! Этот сорокалетний седой человек казался мне, двадцатилетней, глубоким стариком, но я вдруг поняла, насколько ранено его сердце почти интимной сценой, как жаждет он оказаться на месте черноглазого поручика! Да, впрочем, все мужчины жаждали этого, они с трудом скрывали ревность!

Женщины были мрачны, ели с ожесточением. Я забралась на свои нары — там до сих пор лежала безрукавка Малгожаты, камизэлька, как она ее назвала, — и, принявшись без всякого аппетита за еду, подумала, что участь новой заключенной в нашей камере будет печальна, печальна… Да и участь поручика, пожалуй.

И я словно накликала беду! Один из воров вдруг отставил свою миску и бросился на прижавшуюся друг к дружке пару: Малгожату и поручика. Он с силой отшвырнул офицера на пол и сел на нары на его место. Поручик возился в углу, пытаясь подняться, а вор дотянулся до своей миски, схватил ее и протянул Малгожате с видом одновременно покорным и угрожающим.

Она посмотрела на него и вызывающе засмеялась, а потом приняла из его рук ложку.., и принялась кормить его так же заботливо, как до того кормила поручика, не забывая есть и сама.

Некоторое время длилась немая сцена, а потом раздался истошный женский визг и проклятия. Это не выдержала одна из воровок — признанная подруга того, кто пал жертвой чар новой заключенной.

Воровка кинулась вперед, желая вцепиться в роскошные кудри соперницы. С другой стороны на вора налетел очнувшийся поручик, и на нарах образовалась ужасная, безобразная куча-мала. В пылу борьбы воровка выплеснула на красавицу баланду из попавшейся под руку миски. В драку ввязался хозяин миски — тот самый студент, убийца своего профессора.

Малгожата каким-то образом вывернулась из свалки — лицо и пеньюар ее были залиты гнусной овощной бурдой. Но воровка схватила ее за подол, с силой рванула его — открылось нагое тело! — и при виде этого, словно зверь в битву за самку, в драку кинулся «буржуй», тот самый, который пытался поменять часы на муку.

Шум, крик, ругань! Во все стороны летели клочья одежды, раскиданные вещи, оборванные пуговицы. Малгожата снова выскользнула из кучи-малы и, схватив пустую миску, валявшуюся на полу, заколотила в дверь с истошным криком:

— Убивают! Спасите!

Тотчас заскрежетал засов. Видимо, охрана уже подошла к двери, привлеченная необыкновенным шумом.

Ворвались часовые, мигом растащили дерущихся, но не ограничились этим, а выволокли вон всех четырех мужчин и двух женщин: воровку и красавицу. Перед тем как переступить за порог камеры, Малгожата обернулась. Нашла меня взглядом и крикнула что-то невнятное, из чего до меня долетели только два слова:

— Бардзо проше, взенць камизэлька!

«Бардзо проше» по-польски «пожалуйста», «взенць» — «возьмите», «заберите». Получалось, Малгожата оставила мне свою безрукавку. Почему?

Я безотчетно схватила безрукавку, пахнущую ее духами, и прижала к груди, глядя на захлопнувшуюся дверь. У меня слезы снова подкатили к глазам — так жаль мне было это несчастное, безвинно пострадавшее существо. Я уткнулась в доставшуюся мне камизэльку и горько заплакала.

Всю дорогу до библиотеки Алена вспоминала жуткую сцену, происшедшую нынче вблизи любимой карусели на Сакре-Кер. Кто-то же прирезал этого несчастного, спящего под синим одеялом! И, что характерно, почти на глазах Алены! Кто убийца? Один из тех, кто сидел поблизости? Или незаметно подкрался некто… Ну уж нет, незаметно подкрасться туда было невозможно, кто-нибудь да видел этого самого некто? Это тот, кто ушел? Тот, кто остался? Полиции уже известно, кто он? Его ищут? Или убийца ускользнул? Араб с зонтиком? А что, вдруг в зонтике скрывался стилет… Какого-то болгарского шпиона отправили на тот свет с помощью укола зонтиком, острый конец которого был пропитан жутким, смертельным ядом… А может, виновато еврейское семейство? Разборка по поводу сектора Газа или насчет чего теперь разбираются евреи и арабы? Нет, вряд ли семейство: слишком оно было толстое и медлительное. И точно не чернокожая нянька с тремя детьми. Элегантный мсье в черном фетровом «стетсоне», таком же, как у карусельщика? Может быть… На полотно Алениных подозрений так и просились Руслан и Селин, отчего-то наша детективщица кровожадно мечтала, чтобы убийцами оказались именно эти двое, а главное, просто молилась, чтобы они уже были задержаны полицией и понадежней упрятаны за решетку, откуда им не выбраться никакими вышними и всевышними силами, даже с помощью самого Иеговы.

Ей не нравилось это имя бога. Вот не нравилось, и все тут! То ли дело, к примеру, Саваоф. Такой добродушный, снисходительный, всепрощающий дедуля… А Иегова беспощаден.

Интересно, зачем Руслан вытащил из урны листовку? Что, у них дефицит агитационных материалов?

Или Алене просто померещилось это, как частенько что-нибудь мерещилось?

— Пардон, — буркнул кто-то рядом. Приторно пахнуло пачулями, и Алену, чуть не толкнув ее, обогнал высокий худой человек в черных джинсах и свободно болтающейся черной блузе. На голову была нахлобучена черная шляпа типа «стетсон». Быстрым шагом пройдя вперед, он вошел в какую-то дверь, лишь на мгновение помедлив, пока открывал электронный замок, и оглянувшись на Алену. Нависшие поля шляпы прикрывали лицо.

«Что-то многовато „стетсонов“ для одного дня», — подумала Алена. Карусельщик, потом мсье в белом пиджаке (предполагаемый убийца клошара, между прочим!), теперь вот этот… Можно подумать, она не в Париже, а на Диком Западе!

Судя по одежде, последний был мужчиной. Судя по запаху — женщиной. А впрочем, все смешалось в нашем мире! Это во времена Сомса Форсайта пачулями пользовались только падшие женщины, а теперь небось их могут употреблять и мужики определенного пошиба. Которые как бы даже и не мужики.

Ладно, бог с ними — с пачулями, мужиками, «стетсонами», Русланом, листовками, каруселями и карусельщиками. Вот и рю Баланс, вот и дом номер 11. Да, 11, а вовсе не 9а! А карточки около кодового замка опять нет. Ну, понятно, библиотека ведь сегодня официально не работает.

Алена нажала на кнопку внизу замка. Однако дверь подъезда не открылась, а вместо этого зажегся крохотный экранчик домофона, и на нем появилась надпись: «Наберите номер квартиры, в которую вы направляетесь. Спасибо».

Алена пробежала взглядом по кнопкам, потом оглядела каждую пристально. Она не знала номер квартиры, в которую направлялась! Решила пойти по пути наименьшего сопротивления — достала мобильник, набрала телефон библиотеки и, услышав отклик, сказала в трубку:

— Алло, добрый день, это Алена Дмитриева. Я принесла книгу.., помните, вчера.., такая без конца и без начала, мемуары. Только войти не могу, здесь заперто, а номера вашей квартиры я не знаю.

— А, добрый день! — сказала библиотекарша, Алена по голосу не поняла, которая из двух. — Вы пришли, отлично. Номер 1-1, но я вам сама открою, входите.

Замок щелкнул, Алена толкнула дверь, пересекла зеркальный, чистенький подъезд, в котором по-прежнему стоял сильный запах краски, и подошла в лифту. На ручке кабины болталась табличка с надписью: «Ferme!»

Алена пожала плечами — странная табличка. Обычно если лифт не работает, так и пишут: «Excusez, l'ascenseur ne travaille pas!», то есть «Извините, лифт не работает». А тут почему-то сообщают: закрыто, мол. И без всяких извинений. Ну и ладно, ferme так ferme. Видимо, даже французы устают быть беспрестанно вежливыми. Алена миновала лифт и вошла в лестничный отсек. Вот он, знаменитый подъем на колокольню!

Это была ее последняя связная мысль за довольно долгий промежуток времени.

Она дошла до поворота лестницы и начала уже подниматься на площадку, где находилась библиотечная дверь, как вдруг кто-то метнулся сверху и с силой рванул сумку из ее рук. Алена потеряла равновесие, резко развернулась и сорвалась со ступеньки. Каким-то чудом она успела уцепиться за перила, однако падение не остановила, а просто задержала его, сорвалась не в подземелье замка Иф, а всего лишь на три ступеньки. Впрочем, и этого ей оказалось вполне достаточно, потому что она упала на оба колена, причем упала так, что…