Черный Маклер - Александр Лавров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не было старичка. Перед ней сидело незнакомое злобное создание.
«Да по какому праву он меня пытает?!»
Накатила волна встречной злости.
— Что за шутки? — Брошенная ложечка громко звякнула о чайник.
— Миша! — пронзительно выкрикнул дядюшка. — Иди сюда!
Тот шагнул в комнату. Шахине стало жарко.
— Предала тебя жена! — выложил дядюшка с маху.
— То есть как… что такое… — отпрянул Шахов.
В передней залился звонок, и Шахиня ускользнула туда. Приняла от почтальонши корреспонденцию и периодику, сунула полтинник. Перед зеркалом привела в норму выражение лица. К мужчинам вернулась внешне спокойная.
Муж вытирал платком полные щеки и шею. Его смятение перед дряхлым родственником было необъяснимо.
— Ты вызвал такси? — спросила Шахиня резко.
Старика пора спровадить, хватит ему сеять смуту. Шахов не отозвался.
— Грустно, грустно, не ждал. Бедный Миша! Ах, какая у тебя была жена! Великолепная была женщина!
— Дядюшка! Она же ничего и не знает… ничего не могла сказать!
Тот впился в Шахиню инквизиторским взором.
— Знает! Выведала! — и добавил грязное короткое словечко.
Ее шатнуло. Напала немота. Шахов почуял истинную беду, заметался между женой и дядюшкой.
— Ее запутали… заставили…
— Не верещи! Не хотела бы — не заставили! Жила за тобой как в раю. Теперь сама о себе думай, мало ли что может случиться… Идешь по улице, кирпич на голову упадет, грузовик из-за угла выскочит, пьяный хулиган покалечит…
Жестокая его усмешка ошеломила Шахиню, сделалось обморочно-страшно, как во сне, когда кто-то чудовищный гонится по пятам и некуда деться.
— Дядюшка… — затрепетал Шахов и скрючился подле него то ли на коленях, то ли на корточках, униженно целуя руки.
Между тем на Петровку поступили первые сенсационные известия с обыска. Хозяин был в гостях у племянника, коллеги Томина застали раскормленную бабу, по сбивчивым речам которой заключили, что та — нечто вроде домоправительницы. Под ее хныканье проникли уже в одну пещерку Аладдина.
Рассудив, что туда он еще успеет, Томин завертелся по кабинету, торопя:
— Айда к Шахову! Зинуля, ты можешь?
— Хочется!
Уладили с ее начальством и выехали…
Томин сразу устремился в глубь квартиры. Кибрит и Знаменский задержались в передней, гадая, что такое приключилось с Шахиней: она услужливо пристраивала на вешалку их пальто. Как дорогих гостей встречала.
— Добрый вечер, — нейтрально поздоровался Знаменский, войдя в комнату.
Томин отвесил поклон:
— Наше почтение Черному Маклеру!
Дядюшка округлил глаза.
— Как вы сказали?
— Черному Маклеру! — со смаком повторил Томин.
— Боже мой! Бо-оже мо-ой! Еще помнят! — то ли притворялся, то ли действительно был растроган. — Ах, молодость, молодость… Рулетка в Каретном ряду… Черная биржа у Никитских ворот… Какие были времена, какие люди! И среди нас, и среди вас! Фигуры!
— Ну, кое-кто и сейчас есть. И среди вас, и среди нас. Вот сегодня, к примеру, поехали мои добры молодцы в Малаховку…
Дядюшка вцепился сухонькими пальцами в скатерть.
— Зашли они, это, внутрь дачи, туда-сюда, глядь — дверца секретная в подвал. А там под фундаментом печки — тайничок. А в том тайничке… мать честная!
Томин умолк, любуясь реакцией.
— Не дать ли воды? — спросила Шахиня старичка легким, вовсе не приличествующим случаю тоном.
Тот ощупал карман и вынул металлическую трубочку. Томин бдительно перехватил ее, дабы удостовериться, что там валидол, вытряхнул для него таблетку.
Старик довольно скоро оправился.
— Благодарю. Годы, знаете, берут свое…
— Идти сможете?
— Куда?
— Для начала в Малаховку, там разгар событий.
И Томин сделал приглашающий жест бледному, трясущемуся Шахову тоже.
Знаменский не вмешивался. Это был Сашин звездный час.
Шахов рванулся к жене:
— Лена, прости!!
Та, постукивая каблучками, отошла молча и села в кресло.
Дядю и племянника увели. Кибрит направилась за всеми, но вернулась. Опять приковывала ее эта женщина, опять в ее поведении крылась загадка. Ну кто так провожает мужа в тюрьму, пусть и нелюбимого!
— Елена Романовна, побыть с вами?
— Спасибо, не стоит. Все довольно удачно получилось… — она улыбнулась с непостижимой беспечностью. — На улице снег?
— Снег.
— Пойду погуляю.
Нет, не отделывалась от Кибрит, ей и впрямь хотелось подвигаться, посмотреть на людей.
— Хорошую мне шубу оставили, а? — спросила в передней, запахивая меховые полы без застежек: шуба для праздной женщины, не носящей сумок, не ездящей в общественном транспорте, где нужны руки, чтобы толкать и цепляться.
— Красивая шуба, — кивнула Кибрит.
«Что же тут стряслось до нас? — томилась она. — Нипочем не расскажет, хоть гуляй с ней до утра. Вот досада!»
— А знаете, Шутиков нашелся.
На Шахиню новость не произвела впечатления. Но внезапно лицо затмилось:
— Старика не отпустят? По возрасту?
— Вряд ли.
— Он будет жаловаться на здоровье — не верьте!.. Скажите Знаменскому. Скажете?
16
Сытая домоправительница Черного Маклера прежде работала продавщицей в малаховском магазине. То ли одурела от бездельной жизни, то ли что, но трудно было поверить, что когда-то Иван Тимофеевич не сумел ее обойти.
Что касается Черного Маклера, то многие из подозрений повисли, ничем не подкрепленные.
Он мог и лошадь умотать вдрызг. За что бился? За все. А когда, казалось, уже не за что было, то из принципа. Знаменский возился с ним долго и, разумеется, не сетовал. Крепкий противник его устраивал. И еще то, что его не надо жалеть, — не был он на этом свете никому нужен и дорог.
На Петровке о деле много говорили. «Форменный экзот!» — полыхал глазами Леонидзе. Знаменскому завидовали. Еще бы! Он на их месте тоже бы завидовал.
С Шахиней Знаменский встречался не раз, но причину кровожадного отношения к дядюшке она не прояснила. Скорее всего, из гордости, не позволявшей признаться, что следователь со своими предостережениями был прав. Так что Зиночкино любопытство осталось неутоленным. Хотя догадки, естественно, существовали и приближались к истине.
Томин месяца полтора ходил в героях и меньше всех интересовался Шахиней.
И — надо же! — именно ему довелось через несколько лет столкнуться с ней в провинциальном городке вдали от Москвы. При весьма драматических обстоятельствах, едва не стоивших ему жизни.
