Вдовы по четвергам - Клаудиа Пиньейро

— Я столько ни за что платить не буду, — сказал он и ушел раньше, чем кто-нибудь успел напомнить ему про его долг.

Так не делают. Точнее, не делали. Ничего не случилось, санкций не было, но это не по-джентльменски. Кроме того, существует специальная страховка на случай попадания с одного удара. Ее делают в каждом страховом агентстве. Многим из нас предлагают ее оформить, когда мы приходим застраховать дом. От пожара, воровства и лунки с одного удара — выходит лишь на несколько сентаво в месяц дороже. То есть страховка от конкретного несчастного случая. Хотя случай это скорее счастливый, потому что тот, кто сможет послать мяч за сто пятьдесят ярдов точно в лунку, — настоящий везунчик. Не зря в нашей стране есть даже специальная книга, где регистрируют всех, кому посчастливилось сделать такое. Но большинство предпочитает записываться в регистр Соединенных Штатов, чтобы выйти на международный уровень. Небольшая формальность — отправить письмо, заполнить формуляры. Но не застраховаться, а потом сделать вид, что ничего не произошло, — это жульничество. В жизни очень мало шансов попасть в лунку с одного удара, но шансов остаться джентльменом — еще меньше.

Глава 13

Когда меня впервые вызвали в школу к Хуани, в Lakelands, я испытала настоящий шок. В красном конверте между приглашением на праздник, посвященный Дню флага, и табелем было вложено официальное уведомление на бланке. Герб Lakelands — щит и четыре английских слова вокруг него. Я никак не могла запомнить, какие именно это были слова. In God we Trust,[14] — говорил Рони и даже не смеялся над своей шуткой.

«Уважаемые родители, приглашаем вас в понедельник, 15 июня, в 9 часов в кабинет директора школы, для того чтобы поговорить о (пустая строка заполнена от руки) Хуане Игнасио Геваре». Хуани. Никогда раньше меня не вызывали так официально для разговора о моем сыне. Я заволновалась. Хуани учился в пятом классе. Уведомление подписали директор и детский психолог.

Вызов я получила в пятницу. И все выходные места себе не находила. Я не могла понять, о чем они собираются со мной говорить. Спросила у Хуани. Он тоже понятия не имел. Он не хулиганил на переменах, к директору его не вызывали, и записей о плохом поведении в дневнике тоже не было. Я гонялась за сыном по всему дому:

— А ты ни с кем не подрался? Не выражался неприличными словами?

Даже ворвалась в ванную, пока он принимал душ, и все продолжала задавать вопросы.

— Хватит, мама.

В конце концов я довела его до слез. Позвонила одной своей подруге узнать, не получила ли она такую же бумагу. Но нет, никто ее не вызывал. Позвонила второй подруге. Она тоже ничего не получала. Больше я решила никому не звонить, не хотела, чтобы все вокруг были в курсе сама толком не знаю чего. Но все равно остальные об этом узнали — за игрой в теннис, пока мы менялись сторонами корта, Мариана Андраде спросила:

— Значит, тебя вызвали в школу в понедельник? — И добавила: — Меня тоже не сегодня завтра вызовут поговорить о девочке.

Она имела в виду Ромину, с которой Хуани проводил много времени.

— А ты откуда знаешь?

— Мне сказала Летисия Липорачче, я ее встретила в супермаркете.

И пока я раздумывала над тем, кто же мог сообщить об этом Летисии Липорачче, Мариана влепила мне эйс в угол, точно под среднюю линию. Мяч был слабый, легкий, дурацкий, шел почти свечкой, но я даже не попыталась его принять.

В понедельник ровно в девять я была в школе. Lakelands находится через две развязки по шоссе от Лос-Альтоса. Когда-то у нас была мысль переместить ее в пределы нашего поселка, чтобы, как и в других загородных клубах, дети могли ездить в школу на велосипеде или на роликах.

— Как замечательно, если нам удастся возродить понятие своего района, какие были у нас в детстве! — сказала Тереса Скалья на родительском собрании, где обсуждался этот проект.

Но многие выступили против — в Lakelands учились дети из других закрытых поселков, и хотя доля наших школьников была самой большой, но все остальные вместе взятые тоже составляли внушительную цифру, и школа не могла позволить себе потерять столько учеников. В главном здании находились начальные классы и администрация. Рядом располагались старшие классы, позади — детский сад. Школа была совместной, для мальчиков и девочек, но не совсем. Потому что они не встречались друг с другом ни в классах, ни во дворе. Существовали отдельные классы для девочек и для мальчиков. Лишь в детском саду дети могли быть вместе. Внутренний двор разделен двойной желтой линией, похожей на дорожный знак «Не приближаться», на два сектора, и девочки гуляют с одной стороны, а мальчики — с другой. Хуани обычно садился у этой линии, Ромина — напротив него, и они начинали разговаривать жестами, как глухонемые. Одна учительница неправильно поняла какой-то жест Хуани, и ему запретили общаться с Роминой под угрозой наказания. Но и тогда меня не вызывали, просто сделали запись в дневнике по-английски, так что мне пришлось просить Дориту Льямбиас ее перевести. Когда мы впервые пришли записывать Хуани в школу, то спросили у директора, связано ли разделение с какой-то педагогической теорией о построении обучения с учетом пола ребенка.

«Что-то вроде этого, — ответили мне. — В восемьдесят девятом году мы вынуждены были начать прием мальчиков, потому что иначе для семей, в которых много детей, их доставка в школу превратилась бы в сложную проблему — ведь детей надо возить туда и обратно, плюс национальные праздники, кроме того, если братья и сестры учились в одном заведении, полагалась скидка. Так что мы стали брать девочек и мальчиков, но сразу же поняли: это ошибка, у нас все-таки слишком мало опыта. Девочки стали садиться, широко расставив ноги, показывали то, что не должны показывать, и ругались плохими словами, в общем, вели себя как мальчишки. Короче, через два месяца после начала занятий мы были вынуждены нарисовать желтую линию и разделить мальчиков и девочек. И теперь без ложной скромности можем сказать, что накопили большой опыт по решению подобных проблем».

Все три школьных здания кирпичные, с большими окнами, В каждой мелочи была видна забота о безопасности: дома одноэтажные, никаких лестниц и окон высоко от земли, округлые ручки на дверях, высокопрочные стекла, кондиционеры и центральное отопление. Три площадки для регби и две для хоккея, спортивный зал, терраса, полукруглый актовый зал с расположенными амфитеатром местами, видеосалон, лаборатории, кабинеты для занятий живописью и музыкой. Библиотека постепенно уменьшалась: по мере роста школы от нее отхватывались куски, которые отводили под классы. Но уже разработан проект расширения библиотеки, остается только найти средства.

Я сидела в приемной и ждала. Деревянные кресла, на мой вкус, были очень жесткими. Секретарша предложила мне кофе и извинилась за задержку. Рони не захотел пойти со мной.

— Это какая-то чушь, Вирхиния, не заставляй меня отменять дела ради встречи со школьным психологом!

«Дела» — это очередной миллионный проект, который все никак не выливался ни во что конкретное, в то время как я отменила две встречи, в результате которых вполне могла бы получить комиссионные, и этой суммы хватило бы для оплаты наших счетов за месяц. Я выпила кофе и посмотрела на часы. Как только стрелка часов показала пять минут десятого, открылась дверь кабинета директора. Две женщины с улыбкой пригласили меня войти, но, несмотря на улыбки, они не выглядели спокойными, скорее наоборот. Обмен любезностями был недолог, две-три фразы, и мы сразу же перешли к делу. После встречи со мной должен был состояться педсовет, и они не хотели опаздывать. На меня смотрели как-то сочувственно, я это сразу уловила.

— Вопрос очень деликатный, Вирхиния, — сказала директриса. — Пусть вам все объяснит Сильвия, у нее получится лучше, чем у меня.

И психолог стала мне рассказывать:

— Хуани придумывает очень странные истории. Мы обеспокоены.

Я не поняла.

— Истории… эротического характера, если так можно выразиться, — попробовала уточнить директриса.

Я окончательно растерялась.

— Возможно, это происходит из-за какого-то перевозбуждения, не соответствующего его возрасту, — снова стала объяснять психолог.

— Вы не могли бы выражаться конкретнее?

Они перешли к фактам. Открыли тетрадь Хуани и попросили меня саму прочитать. Это было его сочинение. Учительница задала тему «Мои соседи». И Хуани написал о семье Фернандес Луэнго. «Они живут рядом с теннисными кортами. У них есть черный Nissan Path Finder и синяя Alfa Romeo», — писал он в своем сочинении с кучей орфографических ошибок. Далее речь шла о том, что у них есть дети, которые ходят в ту же школу, но как их зовут, он не помнит. А вот кличку собаки он знает — ее зовут Кайзер. «Они кричат ему: „Кайзер, иди отсюда! Кайзер, брось это или получишь пинка по (бип)!“» Меня рассмешило, что он написал «бип» вместо «задница», но радовалась я недолго. О Монике, жене Фернандеса Луэнго, Хуани даже не упомянул. Он полностью сосредоточился на нем самом. «Лучше всего я знаю отца, потому что я чаще всего его вижу. По утрам я смотрю в окно, через которое виден его кабинет». Затем он рассказывал, что чаще всего видит его за работой, у компьютера, который включен всегда, и днем и ночью. И продолжал: «Иногда Фернандес Луэнго снимает одежду и садится перед компьютером без ничего. Бросает одежду на пол, в кучу». Хуани жаловался, что в том доме так делать можно, тогда как у нас его заставляют нести одежду в ванную, в корзину для белья. И в последнем абзаце он писал: «Когда он сидит голый, то уже не хватается за компьютерную мышь, он опускает руки вниз, между ног. Я вижу его сзади или чуть сбоку. Он все трогает себя. Двигается туда-сюда, словно на качелях, и в конце концов затихает. Однажды ночью, когда он занимался этим, в комнату вошел Кайзер и залаял, а он кинул в него тапком. В другой раз вместо тапка он попытался сам кинуться на него, на Кайзера, схватил и не отпускал. Конец». Под текстом была картинка: толстый голый сеньор оседлал собаку.