Мой театр. По страницам дневника. Книга II - Николай Максимович Цискаридзе

23

15 мая 2005 года всю страну буквально оглушило известие, что из жизни ушла Наталья Гундарева…

Мне было, наверное, 11 лет, когда в очередной раз с мамой мы прилетели из Тбилиси в Москву на «окультуривание». Она достала билеты в театр им. Вл. Маяковского на «Леди Макбет Мценского уезда» с Н. Гундаревой. Тогда на весь Советский Союз прогремел телевизионный фильм «Хозяйка детского дома», где актриса потрясающе сыграла главную роль.

Пришли на спектакль. Не помню откуда, но историю про Катерину Измайлову я знал. Она в повести у Н. Лескова и в постановке А. Гончарова – хоть и любящий, а жестокий персонаж. Однако с первой секунды появления на сцене героини Гундаревой, ослепляющей какой-то невероятной, нахальной, плотской красотой, я оказался на ее стороне. Мне стало очень жаль эту Катерину, окруженную такими недостойными мужчинами. Пышнотелая, она словно дразнила собой, соблазняя, не только героя спектакля, но и весь зрительный зал. В конце спектакля я понял, что плачу…

Закрывая глаза, я и сегодня вижу эту Катерину, слышу ее незабываемый голос. То был удар красотой, красотой женщины.

Выйдя из театра, мы с мамой в состоянии какого-то шока, не говоря друг другу ни слова, пошли вниз по улице Герцена к метро.

Через много лет, по-моему в 1998 году, я танцевал «Жизель» в Большом театре. И вдруг на поклонах, стоя у рампы, в первом ряду партера я увидел стоящую женщину, которая, улыбаясь, демонстративно мне аплодировала. Это была Гундарева! Потом кто-то сказал, что видел ее на моем «Щелкунчике». В гримерной лежал букет от Натальи Георгиевны и короткая записка «Наберите меня» с номером телефона.

Позвонил. В тот вечер я услышал от Гундаревой не столько комплименты, сколько очень глубокий, профессиональный, подробный разбор моей актерской работы, будто речь шла не о балете, а о полноценном драматическом спектакле. Конечно, она видела мою роль с другого ракурса, чем обычный зритель или театровед. Наталья Георгиевна разбирала партию Альберта, как я ее трактовал, от сцены к сцене, останавливаясь на нюансах, о существовании которых я и сам не подозревал.

Особенно сильное впечатление на нее произвел выход моего героя во II акте с цветами: «Я понимала в этих шагах то, о чем вы думали, все, что вы чувствовали, каждую вашу реплику. Вам дано свыше гораздо больше, чем просто танцовщику. Ручаюсь, что слышала ваш голос…» «Наталья Георгиевна, очень рад, – сказал я, – потому что это самая главная сцена Альберта в „Жизели“, как для балерины сцена сумасшествия. Ее со мной готовила Уланова, она считала этот проход Альберта „ключом“ ко всей партии». «Да, да, – взволновано повторила Гундарева, – я поняла каждый шаг, каждый ваш вздох…»

А именно в то время Цискаридзе особенно сильно доставалось от критиков г. Москвы и Московской области за «никакие» актерские способности. Тот разговор с Гундаревой, так же как внимание ко мне как к серьезному исполнителю со стороны Неёловой, Фрейндлих, Демидовой, слова Дмитриева сделали меня абсолютно неуязвимым для такой критики. Она стала мне безразлична.

Возвращаясь к воспоминаниям о Гундаревой. Все знали о том, что она была очень скупа на похвалы в чей-либо адрес и не раздавала никогда никому ничего авансом…

Наталья Георгиевна видела премьеру «Пиковой дамы». Иногда мы общались по телефону. Однажды она сказала: «У вас большой дар воздействия, – а потом добавила: – без слов».

Прошло несколько лет. В каком-то аэропорту мы случайно столкнулись с супругом Натальи Георгиевны – Михаилом Филипповым. Гундаревой уже не стало. «Коля, – сказал он, – недавно я выпустил книгу про Наташу. Знаю, как она вас любила, как была к вам расположена. Обязательно передам вам, хочу, чтобы книга о ней у вас была».

24

После травмы я долго отказывался от поездок куда-либо, но однажды меня уговорили лететь на выступление в Новый Уренгой. Предложили очень большой гонорар. Не один и не два месяца работы в театре. Вначале я все-таки упирался: «Восстанавливаюсь, пока никуда не езжу…» Мне сказали: «Только приедьте!» Согласившись, решил танцевать «простой» репертуар, неудобно задаром такие деньги получать. 19 апреля 2005 года в Новом Уренгое я открывал концерт adagio из «Раймонды» и закрывал его «Нарциссом».

Прежде я никогда не бывал за Полярным кругом. В Петербурге и Москве стояла промозглая весна с нависавшим над головой низким серым небом, вдоль дорог островки осевших сизых сугробов, а в Новом Уренгое 19 апреля – роскошная зима, сугробы с меня ростом. Город, построенный из бетонных блоков, снаружи выглядел непрезентабельно, но стоило зайти внутрь отеля или ресторана, как ты чувствовал себя, словно в фешенебельной Европе.

Прилетев туда, я все время задавался вопросом: «Господи! Ну кому здесь нужен балет?» Как я ошибался. Если в Японии в молодости я первый раз видел свою гигантскую фотографию на билдинге на Гиндзе, то в Новом Уренгое я впервые в жизни увидел свои имя и фамилию, написанные на большом доме, в его размер. Очень жалею, что постеснялся это сфотографировать. Тогда же не было привычки, как сейчас, делать селфи с утра до ночи, по поводу и без.

В зале аншлаг. Концерт, где собрались очень приличные артисты, шел на фантастическом подъеме. Зритель аплодировал как заправский балетоман – там, где надо. Нас задарили цветами! Не представляю, как в этой вечной мерзлоте могли обнаружиться цветы. Потом в нашу честь дали не менее фантастический банкет. Люди были одеты красиво, со вкусом. Возникло ощущение, что мы где-то в Париже, не за Полярным кругом. Новый Уренгой стал одним из самых неожиданных впечатлений о русской «глубинке», о существовании которой я и не подозревал.

25

Теперь о моих заработках. Свое первое вознаграждение за труды я получит лет в семь. И это были совсем не деньги…

Я уже рассказывал о том, что моя няня жила рядом с Жиркомбинатом, находившемся на отшибе Тбилиси, в коммунальной квартире одного из двух больших четырехэтажных домов, предназначавшихся для его сотрудников. Между домами находилось открытое пространство – что-то типа площади, упиравшееся в большие электрические раздвижные железные ворота. Так выглядел КПП, то есть контрольно-пропускной пункт, являвшийся главным въездом на территорию предприятия.

Жиркомбинат, снабжавший город отменной молочной продукцией, имел собственный культурный центр и даже детский сад с зоопарком, где жили обезьянки, олени, большие попугаи, какие-то тушканчики. Большой зоопарк – не то что два-три животных.

В этот детсад меня приняли за полгода перед школой благодаря тому, что муж няни когда-то на этом комбинате работал и ее там все знали. Чужих детей в