Полуночное солнце - Стефени Майер

Я не хотел срывать мою семью с насиженного места. Никто из них не скажет мне за это спасибо.

И ещё: я хотел пойти на биологию. Я ощутил неодолимое желание вновь увидеть её лицо.

Вот это и определило мое решение. Любопытство, вот оно что. Я был зол на себя за то, что не мог обуздать его. Разве я не обещал себе, что не допущу, чтобы молчание её разума заставило меня чрезмерно заинтересоваться ею? И пожалуйста, вот он я, заинтересованный так, что больше уже невозможно.

Я хотел узнать, о чём она думает. Её разум был закрыт, но глаза были очень выразительны. Возможно, я мог бы попытаться читать в них, раз уж с мыслями не получается?

— Нет, Роуз, я думаю, что всё и вправду будет хорошо, — сказала Элис. — Видение... оно как будто стало отчётливее. Я на девяносто три процента уверена, что ничего плохого не случится, если он пойдет в класс. — Она пытливо вгляделась в меня, стараясь понять, что же изменилось в моих намерениях, раз её видение будущего стало более точным.

Достаточно ли одного любопытства, чтобы сохранить жизнь Белле Свон?

Эмметт был прав — зачем тянуть волынку? Покончить со всем либо так, либо этак! Я встречусь с соблазном с открытым забралом.

— Идите в класс, — приказал я, стремительно вставая из-за стола. Повернулся и зашагал прочь от них, не оглядываясь. Я слышал беспокойство Элис, осуждение Джаспера, одобрение Эмметта и раздражение Розали, несущиеся мне в след.

Я помедлил возле двери класса, набрал полные лёгкие воздуха и ступил в маленькое тёплое помещение.

Я не опоздал. Мистер Бэннер всё ещё раздавал оборудование для сегодняшней лабораторной. Девушка сидела за моим... за нашим столом, вновь склонив голову, уставившись в тетрадь, в которой выводила какие-то каракули. Подойдя, я внимательно всмотрелся в набросок: для меня представляло интерес даже такое незатейливое проявление её сознания — но ничего не уразумел. В рисунке не было смысла — всего лишь беспорядочно перепутанные петельки и завитушки. Может, она выводила узоры чисто автоматически, а думала о чём-то совсем другом?

Я намеренно излишне резко отодвинул свой стул, так что он проскрежетал по линолеуму: людям не нравится, когда к ним подкрадываются бесшумно.

Я понял, что она услышала звук: она не подняла глаз, но её рука дрогнула и пропустила завитушку, из-за чего рисунок стал каким-то неуравновешенным.

Почему она не подняла глаз? Скорее всего, напугана. Я должен сделать всё, чтобы на этот раз оставить по себе совершенно другое впечатление. Пусть думает, что всё происшедшее раньше — лишь продукт её воображения.

— Привет, — тихо сказал я. Тон голоса, который я использовал, был специально предназаначен для случаев, когда мне нужно было, чтобы люди чувствовали себя свободнее в моём присутствии. Своё обращение я сопроводил искусно выстроенной, не обнажающей ни единого зуба любезной улыбкой.

Вот теперь она вздрогнула и подняла взгляд. Её широко раскрытые карие глаза выражали испуг, растерянность и были полны множества молчаливых вопросов. То же выражение, что застилало мне взор на протяжении всей прошлой недели.

Я смотрел в эти необычно глубокие карие глаза, и вдруг осознал, что ненависть — ненависть, которую, по моему мнению, эта девушка заслужила просто самим фактом своего существования — куда-то исчезла. Сейчас, когда я не дышал и не ощущал её запаха, мне было трудно поверить, что можно испытывать ненависть к кому-то столь уязвимому и слабому.

Её щеки начали заливаться краской, но она ничего не сказала.

Я не отрываясь смотрел в её глаза, сосредоточившись только на их вопрошающей глубине, и пытался игнорировать аппетитный цвет её кожи. У меня было достаточно воздуха в лёгких, чтобы поговорить немного дольше, не вдыхая при этом.

— Меня зовут Эдвард Каллен, — сказал я, хотя знал, что ей это известно. Просто вежливость диктует начать разговор подобным образом. — У меня не было возможности представиться на прошлой неделе. Ты, должно быть, Белла Свон.

Её лицо приняло озадаченное выражение: меж её глаз вновь пролегла морщинка. Она ответила на полсекунды позже, чем следовало бы.

— Откуда ты знаешь моё имя? — спросила она, голос её едва заметно дрожал.

Испугана до дрожи. Задаёт нелепые вопросы. Я почувствовал себя виноватым — она выглядела такой беззащитной. Я мягко засмеялся, зная, что этот звук обычно действует на людей успокаивающе. И опять-таки — был осторожен и не показывал зубов.

— О, я думаю, все знают твое имя. — Должна же она была понимать, что оказалась в центре внимания в этом бедном событиями месте. — Весь город ждал твоего приезда.

Она нахмурилась так, будто моё разъяснение не доставило ей удовольствия. Я предположил, что такой стеснительной особе, какой казалась она, излишнее внимание может быть неприятно. Обычно большинство людей испытывают прямо противоположные чувства. Несмотря на то, что они не хотят выделяться из толпы, они в то же время жаждут обратить внимание других на свою уникальность в общем единообразии.

— Нет, — сказала она, — я имела в виду, почему ты назвал меня Беллой?

— А ты предпочитаешь, чтоб тебя звали Изабеллой? — спросил я, сбитый с толку тем, что не мог уразуметь, к чему она клонит. Не понимаю. Она же сама много раз ясно выразила в свой первый день, что предпочитает имя "Белла". Неужели мне было бы так же трудно понять и всех других людей, если бы я не умел читать их мысли?

— Нет, мне нравится имя "Белла", — ответила она, слегка склонив голову набок. Выражение её лица — если я понял его правильно — колебалось между смущением и озадаченностью. — Но я думаю, что Чарли — я имею в виду, мой папа — называет меня за моей спиной Изабеллой. Поэтому все должны бы знать меня прежде всего как Изабеллу.

Её кожа порозовела еще больше.

— О, — только и смог выдавить я и быстро отвел взгляд в сторону.

Только теперь до меня дошло, что значил её вопрос. Поздравляю, мистер Каллен, с первым промахом. Если б я не подслушивал всех в тот первый день, то сейчас назвал бы её полным именем, как и все остальные. Она заметила разницу. Я почувствовал укол беспокойства. Она мгновенно и остро подметила мою оплошность. Довольно проницательно, особенно для того, кто, как я полагал, себя не помнит от страха вблизи меня.

И тут я обнаружил, что у меня есть проблемы поважнее, чем любые её подозрения на мой счёт, которые она, возможно, хранила за прочными защитными стенами своего сознания.

Я израсходовал весь воздух. Если я собираюсь продолжить разговор, мне придётся вдохнуть.

А избежать дальнейшего разговора будет трудно. К несчастью для неё, то, что мы сидели за одним столом, делало нас партнёрами по лабораторным, и сегодня мы как раз должны будем работать вместе. Будет странно — и к тому же необъяснимо грубо — игнорировать её, вместе делая одну работу. Это только приведет её к ещё большим подозрениям и опасениям...