Иисус Христос или путешествие одного сознания (Часть 2) - Михаил Белов

Я хотел закончить работу на огороде, оштукатурить и доделать дом и уезжать на запад к отцу. Штукатурка в прошлом году у меня получилась неровной, и я решил попросить Женю Тимошенко и Леню Куропова помочь мне в этом деле.

Договорившись с Женей, в одно прекрасное утро мы пришли к Лене. Посидели, поговорили обо всем. Затем Леня стал рассказывать про случай на охоте. И тут неожиданно я вспомнил что-то другое, что грозилось забыться. Извинившись, я прервал Леню и спросил его о насущном. Разговор переключился в другое русло, но неудобство от того, что я Леню прервал, меня не покидало. Пока Леня объяснял мне последнее, что я у него спросил, я сидел, слушая, и повторял про себя, не переставая, чтобы не забыть "Ну и что? Ну и что?", чтобы сказать эту фразу сразу, как Леня закончит объяснять то, что я спросил. Леня закончил. Я сидел и выжидал время, чтобы не быть невежливым, не переставая про себя задавать этот вопрос.

-Ну и вот, - вдруг сказал Леня в тон моему немому вопросу. Мне стало не по себе от такого неожиданного единодушия. Я посмотрел на Леню, чтобы узнать, понял он, что ответил на мой незаданный вопрос, или нет. Но по его взгляду понял, что он не понял. Это меня успокоило.

Однажды я хотел было пойти, но, сидя в кресле, вдруг повернул свою голову влево и направил свой взгляд вниз, ощущая однако, вместе с желанием это сделать, нежелание. Когда я повернул голову назад, почувствовал, что сознание потеряло свою высоту. Мягкая и почти неощущаемая, нераспознаваемая, прямо-таки йоговская сила, проходя сквозь верхние слои моего сознания, сжимая его и унижая его в самом себе, заставила потерять меня часть своих личностных качеств - таких как достоинство и простое самоуважение. Понятно, что мне на руку был такой опыт, так как я стал уже забывать сценарий последнего психоза, а это давало мне новые ответы с других сторон на ранее пережитое. Я стал понимать то, что происходило со мной летом. Мое сознание, проходя сквозь участки собственно моего сознания, в результате духовного роста попадало в полость сознания, надстройкой возвышающуюся над моей головой. Попадая в нее, мое сознание растущим духом начинало телу придавать формы Павитрина, оживляя кортико-висцеральные связи, чувственную сферу и другие пути, соединяющие сознание, психику с телом, которые когда-то у меня были в действии, когда я себя чувствовал Павитриным.

Выходя из своей квартиры, на лестничной площадке я столкнулся с одним парнем, который разговаривал со своим другом. Мы поздоровались за руку. Он, как всегда, у меня спросил куда я иду. В его улыбке было нечто неприятное мне, но оно пряталось где-то внутри, и к форме я не мог придраться. К тому же неприятное соседствовало в добротой. С искренней добротой. Я вышел на улицу, когда на меня стал опускаться приступ бешенства на него, какие бывали. Я не знал, в чем причина, но чувствовал, что опять в его отношении ко мне. Что он опять что-то подумал, улыбаясь мне в глаза. Я не мог понять, ни что он подумал, ни найти какую-нибудь зацепку, чтобы начать разговор. Ведь если он думал о моем прошлогоднем психозе, то, относясь ко мне сейчас как к дураку, он также как дураку и ответит, что нет, ничего не подумал. И еще может посмеяться после над моей наивностью, не подозревая о резервах моей души. И если бы еще его не постоянная помощь мне в моих просьбах. Я сжимал кулаки и не знал, что мне делать. На пути домой, когда я шел безлюдными кварталами, мое сознание вдруг, приподнимаясь в его филиале слева от моей головы, пересекло какую-то область реальности, в которой, казалось, находилась сама его сущность: что-то белое, мягкое, нежное и доброе, вызывающее у меня к нему те же чувства и всколыхивающее мою память этим воспоминанием о его действительной сущности. Пережитая разница чувств вызвала на мои глаза поток слез. "Это его-то я хотел убить?".

Я стал замечать за собой еще одну особенность. Когда я вспоминал о Сатпремове, у меня неизменно подворачивалась нога в голеностопном суставе, если это происходило при ходьбе. Взаимосвязь была такой постоянной, а чувство отсутствия при этом, точнее даже только при одном только воспоминании Игоря, сустава и вообще костей ноги - там находилась словно какая-то щель, наполненная разноцветным содержимым - говорило мне о неслучайном подвороте ноги. Его филиал у меня находился тоже в правом полушарии под Павитринским. В левом он проявлялся у меня только во время психозов со стороны затылка за левым полушарием.

Как-то в городе я встретил Виктора Ивановича Курашова, к кому в 88-89 годах ходил на самбо с Толей Страховым. Виктор Иванович пригласил меня опять, дал мне самбовку, и я бесплатно мог ходить на тренировку пять раз в неделю. Но выходило реже.

Я пришел на тренировку к Виктору Ивановичу. Было такое чувство, будто ударом молота левее и ниже солнечного сплетения мне вбит тупой кол - чувство, которое я испытал в результате своего похода и открытости одному врачу. Мы обменивались опытом. Ее опыт мне если и был нужен, то только как пример, как не надо лечить. Я просто отдавал все, что я мог отдать, ничего не прося для себя. Она не делала ничего плохого и осудительного, кроме того, что закрывала от меня свою душу. Понятно, она знала, что я лежал в больнице. Каждую мою фразу она аккуратно подытоживала своей, на что я обратил внимание только после общения - она внешне олицетворяла собой открытость, а я был так увлечен отдачей... К ударам, также как и неискренности, мне было не привыкать, несмотря на то, что моя психика была перекошена изнутри так, что я чувствовал себя в предбольничном состоянии. Мои чувства можно понять, если представить, что я здоровый, по крайней мере для них, врачей, чувствующий себя здоровым и внушающий себе это, после одного посещения врача для общения, не имеющего ничего общего с моей прошлой болезнью, стал чувствовать себя на грани умопомешательства. Если бы я почувствовал себя беспомощным, или у меня отключилась какая-нибудь жизненная физиологическая или психическая функция, к кому я должен был бы обращаться, зная, что меня, здорового, сделали больным врачи, точнее, миловидная врач, считающая себя и считающаяся человечной и умной. Как я должен бы был объяснить причину моего заболевания сейчас? Где гарантия, что другая врач не будет такой же? Кому в этом мире вообще можно верить, когда, приходя по самому малому счету для человека, ты теряешь не только все, но и больше чем все, если знать, что жизнь вечна? И ладно я - уже прошел огонь и воды, и знаю что к чему - но ведь на моем месте мог оказаться любой другой больной, только что вышедший из больницы. И вместо того, чтобы ему дать кусочек своего здорового субстрата, который у него еще больной, или даже ничего не дать, а просто выполнить свой долг - дать холодный и правильный совет и разойтись, у него отнимается и его больная душа, и все с ней связанное только из-за маленьких компромиссиков со своей совестью лечащим врачом. Я просто не стал обращать на эту боль внимания, зная, что пережито и залечилось у меня больше. Залечится и это. Оно и затянулось.

Звоня по телефону, я еще со школьной скамьи впитал, что, звоня, нужно представляться. По крайней мере, добрым знакомым. Разговор начинался примерно так:

-Здравствуйте, Ольга Михайловна.

-Здравствуйте.

По металлическому голосу я не мог понять узнала, она меня меня или нет.

-Это Миша (Белов) звонит.

То ли я отражал ее металл голоса, то ли излучал броню танка своего правого бока, но очень часто я чувствовал, что "Ольга Михайловна" начинает метаться в поисках выхода из ситуации, думая, что это я под предлогом представления закрываю свою душу. Естественно, что я тут же начинал чувствовать неудобство.

Возникло видение части верха головы и глаза Павитрина, сосредоточивающиеся на противодействии мне. Больно не было. Но энергия, идущая от видения, шла "против шерсти" моему мышления, моему взгляду. Я смотрел и обдумывал то, что вижу, глядя вперед, энергия направляла сам ток энергии моего мышления назад.

Однажды Мария Федоровна, моя классная руководительница в школе, положив ко мне на плечи своего тайского кота Маркиза, сказала успокаивающе: "Полежи, Маркиз, у Миши - остеохондроз", от чего я чуть не подпрыгнул. Сама вибрация, шедшая от этого слова, несла болезнь, и я поэтому не понял, зачем эти слова были сказаны. Мария Федоровна обычно говорила успокаивающе и мягко, но сейчас эта мягкость была сродни вкрадчивости. В памяти сразу всплыло недоразумение, которое произошло между ее сыном и мной. Тоже по поводу вибрации, шедшей от одного сказанного им слова. Он и не подозревал, что я так к нему отнесусь. После того, как мы с ним поговорили, он, вроде, остался в некотором недоумении, и, мне показалось, мог за мою прямоту и претензии настроить Марию Федоровну против меня. Это ее внушение мне остеохондроза, по-моему, являлось следствием того недоразумения. Два дня я переживал по этому поводу, так как сразу выяснить этот вопрос я не мог. Разве желающий зла сознается в этом? Давая внутри себя людям полную свободу действий, я был уверен, что они способны и имеют право на все, живя в этом жестоком мире. Я ведь тоже мог настраивать людей против них без их ведома. Однако, придя через 2 дня и услышав человеческое отношение Марии Федоровны ко мне, я почувствовал, что можно ее спросить по поводу остеохондроза. Мария Федоровна была в полушоке от моего вопроса и отправных точек моих умозаключений.