Выстрел в переулке - Лев Самойлов

— Грачев — его настоящая фамилия? — поинтересовался прокурор.

— Нет, — ответила Коваленко. — Грачев Вадим Александрович, он же Огурчиков Сергей Иванович, ранее был зарегистрирован как Бороздин Николай Степанович.

— Недурственно, — усмехнулся прокурор. — Я бы его самого поместил в музей и держал в террариуме.

— Огурчиков-Бороздин? Позвольте, этого субъекта я знаю. Он уже был в числе нашей клиентуры, правда не у меня, — вспомнил Гончаров. — Он даже как-то пытался развивать на допросе весьма любопытный взгляд на жизнь. Вы слышали что-нибудь о пресловутом «рывке?»

— Нет! — сказал я.

— Типичная философия подлеца и преступника: «Зачем, мол, «вкалывать» за сто рублей в месяц, когда один только рывок — и я король?» Риск? Надо уметь избежать его, а того, кто мешает, убрать с дороги. Человеческая жизнь? Плевать на нее. Людей на земле много, незачем считаться с такой мелочью. Одним больше, одним меньше. Таков взгляд на жизнь этого негодяя. Сдерживающих центров — никаких! При фашистах он был бы предателем и палачом... — Гончаров помолчал и решительно добавил: — Может, я скажу излишне резко, но в наших условиях Грачев — логическое завершение злостного тунеядства. Однако теперь убийце недолго осталось гулять на свободе.

— Но ведь пока неизвестно, где он? Куда скрылся? Где его искать?

— Неверно! — возразил Гончаров. — Не забывайте, что до последнего дня Грачев открыто встречался с Марчевской, открыто навещал ее. Это многого стоит. Убитая здесь жила не один год, у нее, конечно, есть подруги, знакомые. В общем, надо работать!

Наступили сумерки. Только что уехал прокурор. Закончив осмотр, уехала и оперативная группа.

Я почувствовал себя слегка утомленным. Сказывалась непривычная обстановка, волнение. Я присел возле окна и задумался о том, как нужно ненавидеть жизнь, людей, чтобы совершать подобные преступления.

— Мечтаете? — раздался знакомый, чуть насмешливый голос майора. — Почему у вас такой унылый вид?

— А чему радоваться, Федор Георгиевич?.. Скажем прямо, оснований для веселья маловато, ключик-то опять потеряли.

— Что это вы теперь ударились в пессимизм? — рассмеялся Гончаров. — За семь-восемь часов нашего знакомства у вас менялось настроение добрый десяток раз.

— Вы еще скажете...

— А разве не так? Но суть не в этом. Главное — то, что в нашем деле пессимистом быть нельзя. Пессимизм везде вреден, а у нас особенно. Эх, дорогой мой, не замечаете вы силищу, которая нам помогает.

Майор сел за стол и закурил. Вскоре он сам нарушил молчание, продолжая недавний разговор:

— Вот вы сказали, нет данных... Никитин и Фагурнова характеризовали Марчевскую как веселую, жизнерадостную женщину. Старушка подсказала, что у Вали была близкая подруга, живущая неподалеку.

— И вы нашли эту подругу?

— А что ее искать? Она рядышком. К ней пошла Вера Анатольевна. Женщинам легче будет поговорить но душам, пооткровенничать. Однако кое-что уже и до разговора с подругой совершенно очевидно.

— Что именно?

— То, что за последнее время Марчевскую словно подменили. Она стала избегать людей, сторониться знакомых. Это произошло, как можно догадаться, с того момента, когда она увидела настоящее лицо своего нового знакомого... С этого времени если Марчевская и говорила что-нибудь о своем приятеле, то только ложь. Она уже была целиком под его влиянием, она его боялась и выполняла его волю. Но меня интересует более ранний период, когда Марчевская еще не была посвящена в преступные планы Грачева. Вера Анатольевна должна об этом подробно расспросить подругу Вали.

Гончаров умолк и закрыл глаза. Мне показалось, что он задремал, и я, осторожно ступая, направился к двери. Пусть отдохнет хотя бы несколько минут.

— Вы думаете, я сплю? — неожиданно спросил он. — Нет, так легче думается...

— Трудный у вас хлеб, Федор Георгиевич, — вырвалось у меня.

— Зато по душе. Я не представляю себя вне милицейской работы. Как говорится, я плоть от плоти, кровь от крови милиционер. — Гончаров оживился. — Ну, я не типичное явление, старый кадровый разведчик. Всю войну в разведке пробыл. Но ведь и молодежь к нам тоже по призванию идет. Кончают институты, училища и не мыслят себе другой жизни и работы, кроме как по охране общественного порядка. Да, призвание — великая штука! И я понимаю своих товарищей, и старых и молодых. Представьте себе, строится новый дом, поднимаются стальные конструкции, укладываются железобетонные плиты, возводятся светлые стены — словом, рождается чудесное здание будущего, но старая рухлядь, прогнившие доски, укрытые по углам, слежавшиеся комья грязи мешают людям строить, обдают их едкой пылью, и тогда мы идем в бой.

Увы, и этот разговор оборвался: в комнату вошла Коваленко.

— Ну, как? — спросил Гончаров, вставая.

— Все в порядке. Подругу зовут Дуся. Дуся Преображенская. Она хорошо знает Грачева. Оказывается, Марчевская познакомилась с ним в столовой, у себя. Дусе Грачев тоже понравился. А недели две назад Марчевская спросила подружку, не может ли она указать кого-нибудь, кто сдал бы комнату за городом на время.

— Понятно. Прописка в Москве не устраивала преступника.

— По-видимому. Такую комнату Преображенская нашла где-то в Локтеве. Вернее, не она нашла, а ее знакомая Лина.

— Кто такая?

— Колхозница. Когда-то возила в город молоко, творог, яйца.

— А фамилию Лины Преображенская назвала?

— Нет. Она не знает ее. Но сегодня днем Лина была здесь, приезжала за покупками и заходила к Дусе.

— Обидно, — Гончаров потер лоб. — Локтево... Если не ошибаюсь, это тридцать девятый километр от Москвы. Жаль, что уже порядком стемнело. Ничего не поделаешь, нужно ехать сейчас же. Не такая уж сложная задача разыскать Лину. Кстати, Вера Анатольевна, вы поинтересовались, как выглядит эта Лина?

— Да. Невысокого роста, шатенка, полная. Лет сорока. Лицо в рябинках. Ничего примечательного Преображенская мне сообщить о ней не могла.

— Ну что же, будем собираться?

— А у меня еще здесь уйма дел, — вздохнула Вера Анатольевна.

Гончаров ласково посмотрел на нее.

— Послушайтесь доброго совета, идите отдыхать. — Он помолчал и добавил: — Работы вам предстоит еще много. Мы сегодня явили с вами замечательное содружество прокуратуры и милиции.

— Позвоните мне сразу же после возвращения, — попросила Коваленко, простилась и вышла из комнаты.

— Федор Георгиевич, — спросил я, — имеет ли смысл ехать ночью? Не лучше ли утром, когда станет светло?

— А если он сегодня еще кого-нибудь убьет? Нет, медлить нельзя. Надо ехать, и как можно быстрее.

Однако на этот раз судьба нам улыбнулась. За дверью послышался шум. Кто-то с кем-то отчаянно спорил, доказывал, уговаривал, временами повышал голос. Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге мы увидели мужчину средних лет, высокого, с худым остроносым лицом. Мужчина казался очень взволнованным. Его бледное лицо было влажно. Мокрые волосы прилипли ко лбу. Крупные капли пота блестели над верхней губой. Вместе с незнакомцем на пороге комнаты появился милиционер.

— Я просил вас, гражданин, немного подождать. Разве можно так... напролом? — с возмущением говорил милиционер, пытаясь оттеснить посетителя из комнаты. Обращаясь к Гончарову, он объяснил: — Гражданин из Локтева приехал, поначалу в наше отделение подался, его сюда отправили. Говорит, срочное дело, к вам рвется.

— Товарищ начальник, моя фамилия Кривошеев, — проговорил мужчина срывающимся от волнения голосом, — я к вам действительно по срочному делу. Так сказать, некоторые подозрения по поводу убийства имею.

Гончаров шагнул навстречу посетителю.

— Очень хорошо, что вы приехали, очень хорошо! — Он долго тряс руку пришедшему. — Прошу, садитесь. Да вы садитесь, пожалуйста!

Милиционер пожал плечами и вышел. Кривошеев в изумлении уставился на Гончарова.

— Вы меня знаете? — спросил он.

— Нет, я вас не знаю, но вы сказали, что хотите что-то срочное сообщить о Марчевской, что же тут удивительного? Советский человек помогает милиции, так у нас всегда бывает. Слушаю вас.

Мужчина вынул из бокового кармана пиджака паспорт и, протягивая его Гончарову, сказал:

— Моя фамилия Кривошеев, Сергей Михайлович.

— Очень приятно познакомиться, Сергей Михайлович, — ответил Гончаров, даже не посмотрев на паспорт. Кривошеев внезапно умолк, побледнел, схватился за сердце.

— Что с вами?

— Болит, проклятое, — словно извиняясь, объяснил посетитель. — Как разволнуюсь, начинает колоть. А я в спешке даже валидол забыл взять.

— Как же вы так? — сочувственно протянул Гончаров. — Может, пойти к хозяйке? У старушки, наверно, есть?

— Нет, не надо, полегчало.

— А вы не волнуйтесь, мы подождем. Рассказывайте все по порядку. Вадим Александрович, Вадик вам известен? — фамилию Грачева Гончаров не назвал.