На дорогах Европы - Александр Абрамович Исбах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он требовал, чтобы тачку Трувилю нагружали полнее, чем всем, чтобы бегал он быстрее, чем все, чтобы не отдыхал ни минуты.
Пьер до сих пор уцелел потому, что у него было железное здоровье. Он был хорошо сложен, в юности много занимался спортом — боксом, борьбой. Бицепсам его завидовали в свое время даже многие профессиональные боксеры.
Но сотни, тысячи людей умирали. Многих больных, ослабевших отправляли, как любил шутить Фридрих Леске, в длительную научную командировку на тот свет, с пересадкой в Аушвице.
И все же (Пьер знал об этом) в лагере была подпольная организация и даже готовился побег. Организацией руководил знакомый Пьера по прошлой жизни, бывший сержант его полка, коммунист Форжерон. Он был тяжело ранен тогда недалеко от Парижа, взят в плен, и с тех пор его бросали из лагеря в лагерь. Они при встрече очень обрадовались друг другу, но не показали виду, что знакомы. Пьер попросил Форжерона никому не говорить о его прошлом («Если они узнают обо мне, то могут потребовать, чтобы я пел»). Он не вошел в подпольную организацию Форжерона.
— Я слишком приметная фигура, сержант, — сказал Пьер горько. — Без меня вам будет лучше. Если понадобится моя помощь — не сомневайтесь.
Форжерон крепко пожал его руку. Он видел, как издеваются Леске и конвоиры над Пьером. Он глубоко жалел его, но ничем не мог помочь. В редких случаях, когда они оказывались в одном звене, Форжерон старался навалить в тачку Пьера меньше грунта и сознательно «не успевал» подготовить породу, давая Трувилю возможность передохнуть. Однажды это заметили, обоих избили и разъединили.
Не раз приходили Пьеру мысли о смерти. Жить как животное, без надежды, без веры в будущее? Один удар киркой в висок, и конец всем мучениям.
Однажды он сказал об этом Форжерону, но сержант резко осадил его.
— Не будьте трусом, Трувиль! Нельзя терять веры в жизнь. Париж еще будет свободным.
Это казалось Пьеру невозможным.
Ненависть. Одна ненависть еще поддерживала его. Он должен отомстить Фенстеру. Он не может умереть, пока не отомстит ему. При одном воспоминании о гестаповце Пьер приходил в бешенство. Он ненавидел его сильнее, чем всех конвоиров, сильнее, чем этого палача Леске… Что они сделали с Аннетой?.. Жива ли она?
…Летом 1944 года Пьера неожиданно повели в штаб лагеря. Конвоиры по дороге молчали и ни разу не ударили его. Он вошел в кабинет Леске и, ошеломленный, остановился. Перед ним в кресле начальника лагеря сидел доктор Фенстер.
Гестаповец был, видимо, очень доволен произведенным эффектом.
— Здравствуйте, господин Трувиль, — сказал он усмехаясь, — как говорится: друзья встречаются вновь. Я только что из Парижа. Еду на фронт и, вот видите, решил навестить. Вы похудели, господин Трувиль. Но это вам даже идет. Курите.
Пьер смотрел на это круглое, самодовольное лицо, и ему казалось, что он видит очередной кошмар.
— Ах да, забыл. Дездемона жива и здорова. Она шлет вам привет. Она по-прежнему верна вам (несколько близких высокопоставленных друзей не в счет). Пока с Дездемоной не случилось ничего плохого. Все зависит от вас, господин Трувиль…
Пьеру неодолимо хотелось схватить бронзовый бюст Гитлера, стоящий на столе, и опустить на розовую лысину Фенстера.
— Не думайте, что мы забыли о вас. Мы хотели дать вам время отдохнуть и подумать.
Фенстер вынул из большого желтого портфеля сверток и протянул его Пьеру.
— Вот рукопись вашей книги. Как видите, книга уже написана. Подобраны богатые иллюстрации. Прекрасное название — «Правда об американских неграх». Только правда, Трувиль. Ни одного слова выдумки. Вам остается лишь подписать эту рукопись, и через пять дней она выйдет в миллионах экземпляров. Вам остается лишь подписать эту рукопись, и мы вместе с вами уедем отсюда. В Берлине вас примет сам фюрер! Мы вызовем в Берлин мадам Аннету. Обед у фюрера. Неплохо? Pas mal, как говорят французы. Вы забудете обо всех прискорбных обстоятельствах, о гостеприимном господине Леске. Вы опять станете Отелло. Весь мир узнает о вас. А, Трувиль? Что может сделать одна маленькая подпись!..
Пьер сидел будто оглушенный. Одна маленькая подпись — и свобода, Аннета.
— Подумайте, — сказал Фенстер. — Я не спешу. На день я уезжаю в армию. Рукопись останется у вас. Вы прочтете ее внимательно и подпишете. Я позабочусь, чтобы вам не мешали. Итак, Трувиль, — он встал. — Через день. Если к тому времени рукопись не будет подписана, пеняйте на себя. Это наш последний разговор. Все. Через день — в Париж!
8
Трувиля освободили от всех работ и предоставили ему комнату, в которой обычно останавливались приезжавшие в лагерь инспектора и следователи.
…Пьер прочел рукопись Фенстера залпом. Обо всем этом он знал давно. Знал еще с детства. Отец часто с горечью рассказывал ему о трагической истории негритянского народа, о том, как искажались великие заветы Авраама Линкольна, о страшных издевательствах над неграми в Америке.
Да, обо всем этом здесь было написано. Написано красочно, неплохим пером. Бесконечные унижения. Казни. Сожжения на кострах. Суды Линча. Ку-клукс-клан. Автор книги, которая должна была выйти за подписью Пьера Трувиля, приводил многочисленные цитаты из произведений американских писателей — Бичер-Стоу, Марка Твена, Синклера Льюиса, Эрскина Колдуэлла, негра Райта. Рукопись была иллюстрирована сотнями фотографий. Отель в Филадельфии с вывеской: «Неграм вход воспрещается». Ресторан в Луисвилле с плакатами: «Места для негров». Негр горит на костре, привязанный к огромному кресту. Негр с табличкой на груди висит на cyку. Куклуксклановцы в белых балахонах разоряют негритянский поселок.
Пьер Трувиль никогда не был в Америке. Он не испытал тех обид и жестокостей, о которых писалось в этой книге. Но, читая, он забывал порой о собственном унижении, о своей растоптанной жизни. Он страдал вместе с неграми, вместе с ними стонал от обиды и гнева.
Наконец он дочитал до конца. Внизу, у обреза последней страницы, стояла напечатанная на машинке подпись автора: Пьер Трувиль. Нужно было только приложить свою руку. Расписаться по совету доктора Фенстера.
Ни одного слова лжи не было в этой книге. Но другой доктор, Антуан Мишле, отверг эту рукопись еще тогда, когда она не была написана. И он, Пьер, отказался от этой рукописи и потерял все — искусство, Аннету, здоровье, жизнь. Жизнь? Нет, он еще мог вернуть себе все. Только подписать два слова: Пьер Трувиль… Что же делать? Что же делать,
