По следу упие - Николай Коротеев

— Слышь, глухарь играет! — шепотом проговорил Ефим и присел на корточки, словно так было лучше слышно.

Подражая Ефиму, Андронов тоже присел и услышал далекое-далекое постукивание, действительно напоминающее щелчок ногтем по спичечному коробку.

— Недалече… В километре… — снова прошептал взволнованно Ефим.

Они пошли в ряд. Бор был чист от подлеска, устлан мягчайшей хвоей и тонкими хрупкими веточками, которые ломались под сапогами бесшумно.

Пощелкивание слышалось все ближе. Ефим и Леонид пригнулись и перебежками начали приближаться к подернутой тонкой туманной пеленой мари. Передвигались они теперь только в то время, пока токовал глухарь. Выйдя на опушку, они не сразу обнаружили его. Так уж получилось, что Виктор Федорович первым догадался поднять голову и увидел на белой вершине лиственницы крупную черную птицу. Она сидела, вытянув шею и низко опустив как бы безвольно повисшие крылья. Андронов выстрелил из карабина навскидку. Глухарь дернулся, вроде стал падать, однако тут же вскинул крылья, звучно защелкал при взмахах крыльями. Но полет птицы был неуверенным. Она быстро теряла высоту и силы, потом врезалась в гущу ветвей, с шумом, кувыркаясь, начала падать и тяжело ударилась о землю.

— Н-да!.. — протянул Ефим. — С вами я хошь на кабана, хошь на медведя пойду.

Подстрелили еще двух глухарей. Ефим заторопился:

— Вам счастливой охоты, а мне — домой. С подполом возиться. Продукты надо впрок закладывать, а мышей из тайги понабежало видимо-невидимо. Нужно потравить вехом.

— Вехом? — переспросил Андронов.

— Ну да, — кивнул Ефим. — Соку из корней нажмем да и польем крупу. Крупу в подпол, дохлых мышей — вон.

— Вех-то, поди, подсох, — заметил Леонид.

— Да у нас есть, — ответил Ефим. — Только вот задевала жена куда-то бутылочку. Хоть и приметная — треугольная, из-под уксусной эссенции, да запропастилась.

— Как же вы так неосторожно? — посетовал Андронов. — У вас же дети.

— Они знают. Нечего за них бояться. Жена недавно мышей морила. И месяца не прошло. А этих тварей опять полно.

— Что ж, бутылочка-то из-под эссенции недавно пропала?

— Я ж и говорю — месяца не прошло.

— Странно… — сказал Андронов и подумал: «Ничего себе для начала!»

— Чего ж странного? — пожал плечами Ефим. — Сама хозяйка и поставила, да забыла куда. Она у меня может сковороду день-деньской искать.

Утробин ушел. Леонид и Андронов решили остаться до следующего утра. Ефим обещал заехать за ними.

Часам к десяти каждый добыл по пятку крупных, тяжелых птиц. Хранить глухарей было негде, и пальбу решили прекратить. Вернувшись к палатке, плотно то ли позавтракали, то ли пообедали, выпотрошили птиц. Леонид забил тушки какими-то травами, чтобы мясо сохранилось подольше.

«Дело ветвится, — несколько лихорадочно размышлял Андронов. — Только перед отъездом сюда мы с Остапом Павловичем прикидывали, кто был и кто мог быть у Радужного в начале августа. Список получился небольшой: Крутов, Телегин, ботанички… Предположительно, у водопада мог появиться Леонид. Он охотился на Лиственничном. А этот кордон хоть и немного в стороне, но на полпути между Спасом и Радужным. Получается же, что не только Леонид, но и Утробин, вместо того чтоб пойти к таксаторам, мог завернуть к Радужному с бутылочкой из-под эссенции. Но бутылочку действительно могли и стащить… Кто? Леонид? Не слишком я разошелся?» — остановил себя Андронов.

Он покосился в сторону Дзюбы-младшего. Тот лежал неподалеку от костра и глядел на серое, под стать небу, озеро. Погода так и не разгулялась. Еще с рассветом небо затянули тучи, низкие, тяжелые, с набрякшими днищами, из которых того гляди посыплет нудная невесомая морось.

Словно почувствовав на себе взгляд, Леонид полуобернулся к Андронову и мечтательно протянул:

— Жизнь в городе вольготная!..

— Это как смотреть… — Андронову вспомнились слова учительницы Леонида: «Но любви к знаниям, к труду у него не было. И нет», и добавил: — Вы любили отца?

— Гм… Люби, не люби… Куда денешься — отец.

— Вы когда вернулись в Спас после охоты здесь?

— Десятого.

— Ваш отец, говорят, скопидомом был?…

— Как гроши наживаются, я знаю. Теперь тратить поучусь…

Леонид поднялся и пошел вдоль берега озера. Ветер дул ему в спину и уродливо косматил волосы на его голове.

До слуха Андронова доносилось быстрое и злое хлюпанье маленьких торопливых волн.

Участковый вскочил на ноги так быстро, что Кузьма не успел отстраниться, и оперенье стрелы мазнуло его по щеке. И, пожалуй, именно это прикосновение убедило его, что виденное им не сон.

Самсон Иванович выдернул стрелу из предплечья, охнул и присел от боли.

— Достань бинт, Кузьма, — бросил он Свечину. — В котомке, в кармашке.

Кузьма подивился его ровному голосу, умению владеть собой. Пока Свечин непослушными пальцами рылся в рюкзаке, Самсон Иванович положил стрелу на землю и, зажав рану левой рукой, шагнул в кусты, откуда несколько мгновений назад раздался щелчок. Разрывая вощанку, в которую был обернут перевязочный пакет, Кузьма шагнул за участковым и остановился, увидев в кустах нечто похожее на средневековый арбалет.

— Что за черт… — проговорил Самсон Иванович. Он был бледен, посеревшие губы нервно кривились.

— Кто? — спросил Кузьма, помогая снять китель и заворачивая рукав рубахи участкового. — Кто это сделал?

— Значит, точно вышли на след. Подожди… Что за черт…

Самсон Иванович рванулся, было в кусты, но Свечин удержал его.

— Дайте перевязать. Дело паршивое… Стрела. Наконечник наверняка ржавый. Вертолет срочно вызвать нужно.

— Места мы не нашли, где корень выкопан.

— Самсон Иванович…

— А вот ты ушел бы? А, Кузьма?

— Ржавый, старый наконечник. Заражение крови может быть.

— Ты мне не ответил.

— Я молодой. Обошлось бы.

— Э-э, да ты дипломат, — постарался рассмеяться Самсон Иванович. — Нет уж. Будем считать, что у нас сутки в запасе.

Участковый посмотрел на повязку: сквозь ватный тампон и бинт проступала кровь.

— На фронте не такие «пчелы» жалили. Обходилось. Ты думаешь, сталь снарядов стерильная? Только вот «визитная карточка» мне не нравится. Вон, Кузьма, подними. Под кустом нож валяется.

Нагнувшись, Кузьма увидел на земле финку в черных кожаных ножнах.

— «Шварцмессер»? — Кузьма быстро глянул на участкового.

— Он, — кивнул тот и, взяв оружие, стал пристально его разглядывать. — «Шварцмессер» Телегина, метеоролога. Только странно… Как эта штука здесь оказалась?

— Получается, Телегин здесь был.

— Получается-то получается… — неопределенно проговорил Самсон Иванович.

Последний раз Протопопов видел «шварцмессер» у Ивана Телегина два месяца назад, когда по пути в стойбище он ночевал в домике метеорологов. Участковый знал, что Телегин очень дорожил ножом — единственной памятью об отце.

И тут он почувствовал головокружение, покачнулся. Кузьма поддержал его.

— Отвык… — сказал Самсон Иванович, словно извиняясь. — Очень уж неожиданно ударило.

— Надо срочно вызвать вертолет.

— Нам нужны сутки… Поговори со мной, Кузьма… Как-то мне не по себе. Давай, Кузьма, чаю попьем.

— Самсон Иванович, вы можете руку потерять. И вообще…

— Вот попьем чаю, найдем место, где выкопан корень… Потом подумаем «вообще».

По просьбе участкового Свечин заварил очень крепкий чай. Самсон Иванович, обливаясь потом, выпил четыре кружки. Затем они снова пошли к Лысой сопке, которая виднелась уж совсем неподалеку. Самострел и стрелу взяли с собой. Чтобы не стереть отпечатки пальцев, которые, возможно, на них были, Кузьма обложил оружие огромными, в зонт, сочными листьями белокопытника.

— Самострел, я помню, принадлежал Ангирчи… Нож — метеорологу Телегину…

— Я как чувствовал, Самсон Иванович… Как чувствовал — не обошлось это дело без Ангирчи.

— Подумать надо. Не торопись. Ангирчи ведь здесь после Дзюбы был.

— А если он и в первый раз с Дзюбой приходил? Потом еще… И нигде нет следов человека, — сказал Кузьма.

— Появятся, — уверил участковый. — Они есть.

— Где?

— Ты не заметил — кора с плавуна срезана. Молодое деревце смыло, занесло в распадок во время ливневого паводка. А кора с него сорвана. На подметки пошла.

— Что же вы мне не сказали? — упрекнул участкового Свечин.

— Я тоже не до всего сразу додумываюсь. Только теперь и сообразил.

— Вам в больницу надо…

— Вот найдем место, где корень выкопан, тогда…

Они снова пошли по звериной тропе в сторону Лысой сопки. Она на самом деле оправдывала свое название. По склонам темнела тайга, выше виднелась кайма стланика, а сама вершина была вроде бы совсем белой и даже поблескивала на солнце.