Кейс. Доставка курьером - Наталия Левитина

– Юля, открой шкаф… – с трудом прохрипел Воскресенский, – там дверь… Пройдешь в спальню… потом в коридор… потом вниз по лестнице на кухню… там черный ход… Беги к барсукам… слева от клеток… за деревьями… за деревьями калитка…

– Антон Аркадьевич, бедненький, не умирайте! Где тут у вас телефон, надо вызвать «скорую»!!! – заголосила я.

– Юля, да послушай же ты! – из последних сил прорычал Воскресенский и тут же скривился от боли. – Возьми кейс… Ты должна его передать… Это страшный человек… Он контролирует все… почти все в нашем… в нашем городе… Ты должна передать… Обещаешь?

– Антон Арка…

– Юля, обещаешь?!!

– Да!

– Я очень тебя… прошу… Если не отдашь кейс, он истребит всю мою… всю семью…

– Кто?!

– И жену, и детей… Сначала поставит… поставит на счетчик… поэтому обязательно отдай кейс… иначе включится счетчик… Ты понимаешь?.. Умоляю тебя… Там деньги, много денег… это страшный человек… он многие процессы… контролирует… отдай ему…

– Кому?!!! – заорала я.

Напуганный Мишутка вопил как резаный. За дверью на лестнице слышался топот, хлопали двери, раздавались голоса. Меня трясло от страха, Воскресенский хрипел на полу.

– Запомни код… девять… шесть… три, пять, один… ноль… семь, четыре, четыре… Запомнила? Отдай кейс…

– Девять-шесть-три-пять-один-сколько?!!!! – заорала я сквозь слезы.

Мишутка голосил в полную мощь легких, дверь кабинета содрогалась от могучих ударов.

– Девять-шесть-три-пять-один! А дальше что?!

– Юля, милая, ради всего… святого… – почти неслышно прошептал Воскресенский, – умоляю… отдай этот кейс… У тебя всего… пять дней… Но лучше… прямо сегодня… Умоляю… Жизнь моих детей… вся моя семья… ноль, семь, две четверки… Это Андрей прррххх…

– Андрей?! Какой Андрей?!! Фамилия у него какая?! Я не расслышала! Да Антон Аркадьевич же!

Воскресенский отключился, ткнувшись лицом в ковер. Я беспомощно посмотрела на его растерзанную фигуру, затем – на дверь, вздрагивающую при каждом ударе… В комнату вот-вот могли ворваться вооруженные бандиты. Размышлять было некогда, оплакивать бедного депутата – тоже.

Во-первых, я головой отвечала за ребенка и должна была вернуть его матери точно в том же состоянии, в каком получила утром. Во-вторых, умирающий Воскресенский взвалил на меня непосильную ношу: ответственность за судьбу своей семьи.

Весело, ничего не скажешь!

Я подскочила к столу, схватила черный чемоданчик и ринулась к шкафу. Отодвинув влево створку и внедрившись между вешалок с одеждой, я обнаружила, как и обещал депутат, еще одну дверь. Нелегко, между прочим, оперировать конечностями, на одной из которых сидит дитё весом в тонну, а другая держит увесистый чемодан! Но я справилась – открыла дверь и проникла в другую комнату.

Необходимость действовать вернула меня в чувство. Слезы высохли, тошнота отступила. Я была готова стать каскадером и совершить невероятный трюк, лишь бы выбраться из этого страшного дома.

– Малыш, прошу, замолчи, – умоляюще прошептала я ребенку, целуя его в лоб и макушку. – Если ты будешь вопить, нас в два счета вычислят плохие дяди. Поймают и надают по мордасам. Но это лучший вариант. А в худшем случае нас пристрелят, как нежелательных свидетелей. Ну уж меня – точно. Ты же не хочешь, чтобы тетю Юлю грохнули? Как ты без меня доберешься до дому, а?

Ребенок меня понял! Он замолчал. Наверное, я была убедительна.

Мысленно сверяясь с указаниями, полученными от раненого депутата, я преодолела весь путь и очутилась у черного входа. Покрутив замок, осторожно открыла дверь. За спиной, в доме, продолжали перебрасываться короткими фразами налетчики, они шумели на лестнице и на втором этаже.

Мы с младенцем выскользнули на улицу. Озираясь по сторонам, я рысцой побежала к конюшне. И уже увидела сквозь деревья спасительную калитку, как в страхе отпрянула: прямо к клеткам с барсуками направлялся один из захватчиков, огромный светловолосый парень в черной куртке. Совершив невероятное – тройной прыжок с ребенком и кейсом в руках, – я приземлилась за живой изгородью и сквозь ветки кустарника стала наблюдать за головорезом.

Он постоял немного рядом с барсуками, похлопал по решетке, сообщил животным, что они разжирели, как свиньи, а затем повернулся и направился к дому. Через минуту путь был свободен! И мы наконец-то выбрались за пределы депутатских владений.

О, счастье!

Калитка вывела совсем на другую улицу – очевидно, параллельную той, откуда мы заезжали во двор. Я повертела головой, соображая, куда бежать. Но в тот же момент сжалась от страха, услышав за спиной скрип тормозов.

– Юля! Быстро в машину! – крикнул мне Глеб. Это были дизайнер и его канареечная «мазда».

Он не бросил нас в беде!

– Я пятьсот раз тебе звонил! Почему ты не отвечала?

– Глеб, моя сумка осталась в машине! И телефон в ней.

– Ах, это он, значит, играл. А я-то подумал, у меня тут что-то сломалось – пищит и пищит!

– Не пищит. Это Моцарт, – всхлипнула я и зарыдала.

– Ну, не расстраивайся. Хорошо, не пищит, а булькает.

– Не булькает!

– Ладно, не обижайся, я не хотел обидеть твоего Моцарта! Не реагируй так нервно!

– Глеб, ты больной?! При чем здесь Моцарт! Воскресенского убили! Прямо у меня на глазах!

– Убили?! – ошарашенно повторил Глеб. – Ах, боже мой! Вот несчастье. Он был таким выгодным клиентом.

Мы выехали на шоссе и помчались в сторону города. Я судорожно давила на кнопки мобильника и захлебывалась слезами.

– Что ты делаешь?

– Звоню в милицию.

– Юля, перестань.

– ?!

– Думаю, нам не следует в это вмешиваться.

– Как это?

– А так. Лучше, если никто не узнает, что мы были у Воскресенского. Тебя видели эти бандюганы?

– Нет.

– И меня тоже. Они бросились за депутатом, а я проскочил к машине.

– Но вдруг Воскресенскому еще можно помочь?

– Чем ему поможешь? Ты же сказала – его убили! Нам свою шкуру надо спасать. Вот ты звонишь в милицию. Зачем, Юля?!

Да, зачем?

Возможно, я даже дозвонюсь. И наверное, сумею убедить дежурного, что вменяема. И моя речь – не бред сумасшедшей, не страшный сон, а пересказ реальных событий.

Что дальше?

– Хочешь поработать свидетельницей? – подсказал Глеб. – Будешь давать показания, поможешь составить фоторобот бандитов? Да, Юля?

Да.

А бандиты, в свою очередь, нарисуют мой фоторобот, узнают адрес, биографию, сексуальные предпочтения… И они, полагаю, будут действовать гораздо оперативнее правоохранительных органов. Мафия почему-то всегда расторопнее милиции.

– Мечтаешь стать свидетелем? – повторил Глеб, оторвав взгляд от дороги и обернувшись ко мне.

– Вовсе нет, – в отчаянии пробормотала я.

– Я тоже не хочу. Поэтому спрячь телефон.

Я послушно спрятала в сумку мобильник. Как мне самой в голову не пришло все это?.. Ну надо же. Глеб, если захочет, соображает. А я-то воспринимала его всерьез лишь тогда, когда речь шла о сочетаемости шмоток в гардеробе. Во всех остальных вопросах, полагала я, мой друг абсолютно не смыслит.

Выходит – ошибалась.

– Глеб, ты, что ли, умный?

– Скорее – опытный. У меня все клиенты – фантастические богачи. А у них не жизнь, а сплошной триллер. Думаешь, я первый раз попал в перестрелку? Да, неприятные ощущения. Тут главное вовремя смыться. Что мы сейчас и делаем.

А я – самая настоящая дура! Ну зачем я согласилась прокатиться на автомобиле Глеба?! Раз у него такие опасные клиенты – пусть сам наслаждается общением с ними. Ему за это платят баснословные гонорары. А я гуляла бы с коляской в сквере – и никуда бы не вмешивалась. И не подвергала бы чудовищному риску жизнь Мишутки. Да и свою тоже…

Серое лицо агонизирующего Воскресенского стояло перед глазами. Ребенок, измученный многообразием впечатлений, спал и временами вскрикивал во сне.

Довела бедняжку, негодяйка!

– А Воскресенский мне еще кейс успел отдать.

Я посмотрела на черный чемоданчик. Компактный, размером с мой ноутбук, но в три раза толще, кейс лежал на сиденье. Он был сделан из матового черного металла, рядом с твердой пластиковой ручкой располагалась панель с кнопками. Видимо, именно с их помощью и вводился код.

Код?! О нет… Я забыла код!

– Кажется, я забыла код, – прошептала я.

Пожилая дама-фармацевт внимательно посмотрела на меня поверх очков.

Что-то не так?

Я просто попросила Глеба высадить нас с Мишуткой у ближайшей к дому аптеки и попыталась купить литр корвалола и два килограмма валерьянки в таблетках. Пока мой заказ напряженно обрабатывался мозгом фармацевтши, я нервно катала туда-сюда коляску, беспощадно грызла французский маникюр и зло поглядывала на кейс. Измученный ребенок все еще спал. Он не проснулся даже тогда, когда я вытаскивала его из автокресла и устраивала в коляске.