Кадеты императрицы - Морис Монтегю

С искренним ли или с деланым удивлением, но незнакомка радостно всплеснула руками и воскликнула:

— Вы Бруслар?.. И я у вас?.. О, какое счастье! Мной руководил сам Господь!..

Шевалье, склонившись в низком поклоне, с гордостью смаковал эффект, произведенный его именем (эффект, на который он заранее сильно рассчитывал).

— Шевалье, — продолжала между тем очаровательная блондинка, — вы, вероятно, уже поняли, что я связана тайной. Чужой тайной. Поэтому я лишена возможности назвать вам свое имя… Скажу вам только, что я, как вы знаете, принадлежу к вашей партии… Вы хорошо знаете моего мужа, и я надеюсь, что наступит день, когда…

— Я ничего не спрашиваю, — прервал ее шевалье. — Опять-таки повторяю, что вы здесь у себя. Если вам будет угодно почтить меня своим доверием, я буду счастлив выслушать вас, но я сам никогда не…

— О, как я узнаю по этой фразе прославленного шевалье де Бруслара! Вы именно такой, каким я и представляла себе вас, — промолвила прелестная блондинка, протягивая свою руку очарованному шевалье.

Он бережно принял изящную ручку и припал к ней пламенным поцелуем; он окончательно влюбился.

Надо сознаться, что шевалье Сюльпис Герен де Бруслар, последний вандеец и личный враг императора Наполеона, был, в сущности, большим простаком. Будь находившаяся перед ним женщина старой и некрасивой, он, конечно, точно так же спас бы ее от непогоды и предложил бы ей свой кров. Но вместе с тем он, конечно, тотчас же заподозрил бы тут что-нибудь неладное, подумал бы, что это шпионка Фуше, подосланная им с целью подстроить ему смертельную ловушку, а может быть, даже и осторожненько отравить его — как знать? Но достаточно было пышных белокурых волос незнакомки, ее чарующей улыбки и обаяния ее молодости, чтобы шевалье на все остальное закрыл глаза, беспрекословно принял на веру все ее слова и доверчиво влюбился в нее, как мальчишка, несмотря на свои пятьдесят лет с хвостиком. Его сердце не поддавалось влиянию времени.

Кроме того, надо полагать, что прекрасная незнакомка обладала даром укрощать диких зверей, так как сам дикобразный Бернар, недоверчивый, подозрительный, нелюдимый, и тот поддался очарованию белокурой чаровницы.

— Вы будете звать меня госпожа Луиза, — кокетливо промолвила она.

«Госпожа Луиза»! Это имя прозвучало в ушах шевалье и его слуги как райская мелодия, раз это было ее имя.

Потом они торжественно провели ее в ее комнату, комнату компаньонов, в которой долго скрывался Фротте, в которой побывали и Тинтеньяк, и Косте де Сен-Виктор.

— Вы не боитесь привидений, госпожа Луиза?

— О, во всяком случае, не этих, — с улыбкой ответила она, — ведь это же друзья!

Комната была просто, но комфортабельно меблирована. Молодая женщина стала устраиваться на ночь. Шевалье и Бернар почтительно раскланялись и отправились по своим спальням доканчивать прерванный сон.

Оставшись одна, молодая женщина задумчиво остановилась посреди этой незнакомой холодной комнаты, под враждебным для нее кровом и промолвила со своей характерной улыбкой, снова появившейся на ее губах:

— Луиза де Кастеле, дитя мое, ты далеко не глупа! Ты с первых же шагов сумела овладеть позицией. Теперь уже все пойдет само собой и приведет к желанным результатам.

Придя к этому заключению, она вскоре уснула крепким, здоровым сном молодости.

IX

На следующее утро она проснулась бодрой и свежей, готовая немедленно приступить к выполнению своей задачи.

Окончив свой туалет, она, грациозная и душистая, вошла в тот покой, где уже по прибытии провела часть ночи. Она вошла со своей чарующей улыбкой на губах и, казалось, все осветила кругом блеском своей юности, яркими лучами своих золотых волос. Шевалье быстро поднялся с места и с низким поклоном предложил ей руку, чтобы довести ее до единственного потертого кресла, в котором она уже сидела ночью. Он осведомился, хорошо ли она провела ночь, а Бернар с каким-то ликующим рычанием поспешил потушить свою трубку. Это было большой жертвой с его стороны.

Луиза поблагодарила: спала прекрасно… они оба очень любезны… она так им благодарна!..

Хозяин и слуга сконфуженно, но радостно суетились вокруг гостьи, стараясь угодить ей.

Луиза огляделась по сторонам и не узнала мрачного, неприветного покоя, в котором была накануне. Дело в том, что старый Бернар, встав на заре, позаботился обобрать всю прибрежную флору и украсить ею стены, кувшины и кубки, стоявшие на буфете, обе стороны очага, накрытый стол; вся эта зелень и растительность удивительно оживляли и украшали мрачный покой, внося какую-то светлую, радостную ноту.

Луиза восторженно вскрикнула и стала горячо благодарить, молитвенно сложив руки, со слезами благодарности на глазах.

О, она была мастерицей притворяться! Недаром же Наполеон прозвал ее колдуньей.

С ее уст срывались слова:

— Я понимаю… ведь это для меня?.. Чтобы доставить мне радость?.. О, как вы добры! За что вы так хороши ко мне, бедной, неведомой вам женщине?..

Шевалье растроганно вслушивался в ее слова, тогда как Бернар что-то рычал от восторга и от полноты чувства колотил себя по бедрам.

Луиза осведомилась, узнавал ли шевалье о судах, отходящих в Англию, можно ли получить таковое, и просила не стесняться в средствах, так как у нее есть нужные деньги.

Услыхав это, шевалье заметно омрачился. Как она торопилась покинуть его! Это вовсе не входило в его расчеты…

Он сконфуженно пролепетал какие-то отговорки: противный ветер… бурное море… в такую непогоду ни одно судно не решится выйти в море… надо ждать затишья… День, может быть, два…

Луиза глубоко вздохнула в ответ и грустно опустила свою хорошенькую головку; по-видимому, ее очень беспокоила и печалила эта неожиданная проволочка; но, в конце концов, она словно сдалась на уговоры шевалье.

Последний мигом просиял и стал изощряться в ухаживании, стараясь, насколько возможно, скрасить пребывание своей нежданной гостьи. Чтобы вернее пленить ее сердце, он нарядился в голубой кафтан «королевского цвета», надел кружевное жабо, бледно-голубой шелковый жилет с золотыми пуговицами и белые короткие брюки. В этом наряде он считал себя неотразимым и вовсе не ощущал бремени лет.

До завтрака Бруслар занял госпожу Луизу игрой на гитаре, а после завтрака — старинными романсами под собственный аккомпанемент на старом клавесине. Он прилежно старался смягчить свой громоподобный голос и придать ему небывалую мягкость, а в особенно чувствительных местах нажимал педаль и, обернувшись к своей гостье, кидал на нее нежные и томные взоры.

Бруслар был глубоко уверен, что против таких действенных приемов обаяния не в силах устоять ни одна молодая и чувствительная женщина. Это было его искренним убеждением.

К тому же надо сознаться, что Луиза казалась глубоко тронутой красотой романса, музыки, голоса и неподражаемым талантом певца. И если она еще не вполне уразумела то, что любовные строфы романса относятся непосредственно к ней, то не подлежало сомнению, что рано или поздно она это уразумеет.

Погода была ужасная, поэтому они не решились выйти на берег и провели весь день в стенах старого замка. Шевалье занимал свою гостью историей своего старого жилища, показывал портреты своих предков, знакомил с их особенностями, вкусами и наклонностями. Белокурая дама внимательно слушала его рассказы, задумчиво вглядывалась в изображения предков и казалась искренне заинтересованной историей замка.

Бруслар рассказал историю и особенность каждой комнаты; повторил имена личностей, занимавших ее комнату, восторженно отозвался о Тинтельяке, Фротте, Сен-Викторе… Она поддержала его восторженные отзывы.

Тогда шевалье перевел разговор на самого себя. Он описал всю свою жизнь, борьбу вандейцев, войны, в которых ему пришлось принимать горячее участие.

Он был участником начала вандейского движения, инсургентом 1792 года, сподвижником великого Шаретта, благородного Ларошжаклена, изящного де Тальмона, могущественного Кадудаля, верного Мерсье и многих других шуанских светил. О, сколько воспоминаний, сколько впечатлений, сколько ночей, проведенных настороже в томительной засаде под открытым небом, или в ползании на животе по обледенелой земле, или под прикрытием какой-нибудь полуразрушенной стены, чутко прислушиваясь к малейшему подозрительному шороху!.. Схватки с проклятым врагом, быстрая и страшная расправа с той или с другой стороны, смотря по тому, на чьей стороне оказывался перевес. Луиза слушала его с ярким румянцем волнения, с блестящими глазами, с волнующеюся грудью… Он выставлял себя героем, и она принимала его таковым, относилась к нему с явным восторгом и уважением.

— О да, эти вандейцы!.. Вот это люди!..

И шевалье продолжал, вдохновенный ее страстным поклонением: