Въ двѣнадцатомъ часу - Фридрих Шпильгаген

— Да кто-жъ этотъ вѣчный крошка Миллеръ?

— Неужто ты не замѣтилъ вчера за чайнымъ столомъ бѣлокураго юношу съ румяными щеками?

— Это тотъ, который вчера такъ горячо спорилъ съ блондинкою, которой недоставало только ленточки съ колокольчикомъ на шеѣ, чтобъ сдѣлать ее совершенствомъ?

— Именно такъ. Итакъ, крошка Миллеръ разсказывалъ мнѣ, что во всемъ городѣ ходятъ теперь толки объ особенной благосклонности, которой ты удостоился отъ прекрасной дамы, которую до того времени никто не могъ расшевелить настолько, чтобы заслужить отъ нея хотя мимолетное вниманіе.

— А для чего же ты мнѣ разсказываешь эти сплетни?

— А для того, чтобъ обратить твое вниманіе на то, что ускользнуло повидимому отъ односторонности твоихъ наблюденій и чего, по всей вѣроятности, я и не замѣтилъ бы, еслибъ мнѣ не было на то указано. Какъ тебѣ извѣстно, я не обращаю вниманія на подобныя вещи. Хорошо! говорятъ, что мистеръ и мистрисъ Дургамъ не совсѣмъ счастливо живутъ, а потому, что я сегодня видѣлъ, надо сознаться, что это «говорятъ» имѣетъ нѣкоторое основаніе.

— Что же ты видѣлъ?

— Собственно говоря, пожалуй и ничего, а однако пожалуй очень многое. Когда я пришелъ, меня встрѣтилъ мистеръ Дургамъ и онъ же повелъ меня къ постели больного. Въ дѣтской стояла еще кровать. По пистолетамъ, висѣвшимъ надъ нею, надо заключить, что то была постель мистера Дургама — суровое, спартанское ложе. Я осмотрѣлъ ребенка и потомъ мы разговаривали съ мистеромъ Дургамомъ у окна болѣе получаса — ребенокъ въ это время заснулъ — и признаюсь тебѣ, уваженіе, которое я почувствовалъ вчера къ Дургаму, послѣ этого разговора сильно увеличилось. Я думалъ, что вотъ-вотъ госпожа Корнелія появится, но никакой Корнеліи не являлось. Наконецъ я освѣдомился и о ней. «Мистрисъ Дургамъ въ своей комнатѣ, отвѣчалъ Дургамъ: — не угодно ли вамъ пожаловать къ ней?» Но я подумалъ, что призванъ сюда не ради мистрисъ Дургамъ, и потому сказалъ: «Извините, времени нѣтъ!» да скорѣе и убрался вонъ.

— Ничего не вижу тутъ страннаго, сказалъ Свенъ.

— Такъ думала и лягушка, когда мухъ глотала. Кому что нравится, тому это никогда не кажется страннымъ. Кто ухаживаетъ за женою своего ближняго...

— Бенно!

— Ну что же? я твой старѣйшій другъ; если еще я стану держать свой языкъ за зубами, такъ ужъ послѣ этого стоитъ меня отдуть палками! Ты ухаживаешь за этою женщиной, и если пока не ухаживаешь за нею, то будешь ухаживать. Ужъ въ этомъ повѣрь мнѣ. Одно только желалъ бы я поселить въ твоей душѣ: будь осторожнѣе въ поведеніи твоемъ относительно мистрисъ Дургамъ. Ея мужъ не понимаетъ шутокъ, да и супруга его тоже. Это значить, что она въ такихъ уже лѣтгахъ, когда женщины — въ особенности же не совсѣмъ счастливыя въ супружествѣ, и можетъ бытъ именно по той причинѣ — рѣдко упускаютъ случай завязать интрижку. Онѣ понимаютъ, что сегодня онѣ еще прекрасны, а завтра красота уже пройдетъ, что сегодня онѣ еще молоды и весь міръ лежитъ у ихъ ногъ, а завтра и молодости не будетъ, и никто на нихъ взглянуть не захочетъ. Это сознаніе мучительно для нихъ. Если онѣ убѣждены, что еще имѣютъ право требовать чего-то отъ жизни — а какая женщина и вообще какой человѣкъ не воображаютъ себя кредиторами жизни хотя бы въ одномъ отношеніи? — то теперь въ двѣнадцатомъ, въ послѣднемъ часу молодости онѣ ждутъ, что жизнь непремѣнно исполнитъ ихъ требованія. Теперь вдругъ имъ приходитъ въ голову, что онѣ никогда не были оцѣнены по настоящимъ достоинствамъ и никогда ихъ не любили такъ, какъ онѣ того заслуживали. Въ двѣнадцатом часу своей молодости онѣ гораздо зорче посматриваютъ на мущинъ, не найдется ли между ними настоящаго повѣреннаго, который имѣетъ полномочіе выкупить всѣ векселя, данные жизни? И если имъ покажется, что обрѣтается такой кладъ, такъ онѣ въ ту же минуту, становятся равнодушны и къ мужу, и къ дѣтямъ, и къ семьѣ, и къ обществу, все имъ дѣлается нипочемъ, съ величайшимъ хладнокровіемъ онѣ выбрасываютъ за окно цѣлый обѣдъ за одинъ кусочекъ сахару, который имъ кажется такъ сладокъ, а въ большинствѣ случаевъ такъ горько отзывается. Ну а теперь я вижу, что слушая мою лекцію, ты отъ нетерпѣнія изъ кожи лѣзешь, и потому заключаю ее словами поэта: «Не соловей то былъ, а бѣдный чижикъ». Прощай, милый копчикъ, сегодня ты можешь показать, остры ли у тебя когти. Будь только акуратенъ и являйся во-вреМя. Мы отправляемся на парахъ, а возвращаемся на веслахъ. Me miserum! четверть двѣнадцатаго, какъ-разъ время являться на лекцію. Вотъ бѣда!

Бенно надвинулъ на лобъ шляпу и убѣжалъ.

Свенъ вздохнулъ свободно, оставшись одинъ. Оба разговора, и съ Бенно и съ хозяйкой, безъ всякаго повода съ его стороны, обращались только на мистрисъ Дургамъ, и только на нее одну, и доставили ему довольно матеріала для размышленія на остальные часы утра.

Глава седьмая.

По рѣкѣ отправились на пароходѣ и вышли въ городкѣ у подножія горы. Общество было очень многочисленно; собрались почти всѣ, находившіеся вчера въ гостиной у Дургамовъ: американецъ, юная дѣвица съ бѣлокурыми локонами, докторъ Миллеръ и нѣсколько англичанъ, старыхъ и молодыхъ. Прежде шли совѣщанія, ѣхать ли верхомъ по горамъ или карабкаться пѣшкомъ. Но такъ какъ единодушнаго согласія нельзя было достигнуть, то и предоставлено было право каждому выбирать любое. Всѣ англичане предпочли переѣхать горы верхомъ. Къ нимъ примкнула юная госпожа съ бѣлокурыми локонами, вообрази въ что когда одна дама гордо несется по горамъ въ сопровождепіи цѣлой кавалькады мужчинъ, то изъ этого выходить крайне романтическая картина. Для полнаго совершенства недоставало только coкола на ея рукѣ. Эту невинную прихоть никто бы не осудилъ, кромѣ однако адъюнкт-профессора Миллера. Наѣздникомъ никогда не былъ господинъ Миллеръ. Для его нѣжной натуры верховая ѣзда всегда казалась чѣмъ-то грубымъ, пошлымъ, противнымъ, центавроподобнымъ. Верховую ѣзду онъ называлъ «остаткомъ варварства среднихъ вѣковъ». Миллеръ питалъ отвращеніе отъ среднихъ вѣковъ и отъ всякаго воспоминанія, сопряженнаго съ ними, за то, что во всемъ происходившемъ въ средніе вѣка онъ видѣлъ «недостатокъ логичной послѣдовательности». Миллеръ преподавалъ логику и съ головы до ногъ былъ преданъ современности. Но и самая логичная голова не всегда имѣетъ силу предохранять отъ бурныхъ волненій сердца; и вотъ нелогичное сердце Миллера томилось въ оковахъ любви — любви къ той романической особѣ съ бѣлокурыми локонами, которая теперь, слѣдуя варварской идеѣ, примкнула на маленькомъ лошакѣ къ кавалькадѣ длинноногихъ англичанъ. Скрѣпя сердце и съ улыбкой на устахъ Миллеръ отважился влѣзть на коренастую лошадку съ щетинистой гривой и безпокойными глазами, единственную оставшуюся свободною, и то вѣроятно потому, что она, закинувъ уши назадъ и тревожно бѣгая глазами, старалась укусить всякаго, кто приближался къ ней. Вотъ двинулась кавалькада и впереди выѣхала юная особа съ бѣлокурыми локонами, рядомъ съ нею и позади нея длинноногіе сыны Альбіона, которые всѣмъ гуртомъ приходили въ восторгъ отъ хорошенькой дѣвушки и не упускали случая выказывать ей несколько угловатыми, по благонамѣренными признаками любезное вниманіе и наконецъ позади всѣхъ ѣхалъ ненавистникъ среднихъ вѣковъ, на упрямой лошаденкѣ, которая нѣтъ-нѣтъ да и поддастъ ему «козла», какъ въ просторѣчіи называется это крайне непріятное для всадника и причудливое движеніе его коня.

Остальное общество отправилось по образцу пѣшаго хожденія; сначала всѣ вмѣстѣ, гурьбою, а тамъ, чѣмъ круче стало, вилась тропинка по горамъ, и чѣмъ труднѣе было карабкаться по ней, тѣмъ скорѣе все общество разбрелось, раздѣлившись на маленькія групы, изъ которыхъ, кто былъ покрѣпче и потерпеливее, очутился впереди, а кто послабѣе и поспокойнѣе, отсталъ назади. Къ числу первыхъ принадлежали Дургамъ и Бенно, которые вскорѣ скрылись совсѣмъ изъ глазъ остальныхъ спутниковъ; въ числѣ послѣднихъ оказались Свенъ и мистрисъ Дургамъ. Въ первое время Свенъ, надоумленный укорительной проповѣдью Бенно, старался держаться подальше отъ Корнеліи, особенно на пароходѣ, гдѣ не было возможности избѣгнуть стоокихъ наблюденій. И странное обстоятельство! это отчужденіе сегодня было ему легче, чѣмъ можно бы предполагать послѣ неодолимаго впечатлѣнія, какое вчера произвела на него эта красивая женщина. Вчера онъ видѣлъ ее при вечернемъ освѣщеніи и при призрачномъ лунномъ сіяніи. Именно такое освѣщеніе подходило къ гордой, энергичной красотѣ этой женщины, къ ея бледному, хотя и не болѣзненному цвѣту лица. При солнечномъ освѣщеніи украшаются молодыя, свѣженькія, хотя и не совсѣм красивыя лица, румяныя щеки, и даже самыя веснушки ничего не теряютъ, если вознаграждаются плутовскими ямочками на щекахъ. Сегодня Свенъ замѣтилъ, что Корнелія не въ первой уже молодости, что остроумное замѣчаніе Бенно о красотѣ двѣнадцатаго часа, отцвѣтающей черезъ ночь, совершенно къ ней подходило. Конечно, она все же и теперь была прекрасна, и если дневной свѣтъ похищалъ нѣчто отъ могущества ея прелестей, доводящихъ до безумія, зато ея дивный станъ и неотразимая грація движеній безпримѣрно много выигрывали на чистомъ воздухѣ.