Судьба прозорливца - Игорь Всеволожский

— Свидетель Фрей Горн, — вызвал служитель.

Мы прошли коридором, распахнулась какая-то дверь и я очутился в зале суда, переполненном народом. На секунду я растерялся от этих бесчисленных глаз, вперившихся мне в лицо любопытно и жадно, от света, истекавшего из потолка, стен и даже из пола, от духоты и испарений человеческих тел и пота, туманом вившихся в воздухе.

— Пройдите на свидетельское место, свидетель Фрей Горн, именуемый прозорливцем, и принесите присягу, — произнес председательствующий, человек похожий на тигра со своими торчащими седыми усами и седыми же бакенбардами, вылезающими из-под больших, странной формы, ушей. Он зазвонил в колокольчик, потому что многие в зале встали, чтобы рассмотреть меня получше. Я поднял вверх руку и повторил слова присяги, обещая говорить лишь правду, правду и правду.

— Подтверждаете ли вы свое показание, данное под присягой на предварительном следствий? — спросил председатель суда и, надев очки, зачитал мое показание.

— Да, подтверждаю, — ответил я среди повисшей в зале тишины.

— Это самая неприглядная ложь, которую я когда-либо слышал! — вдруг раздался звонкий и четкий голос, и я увидел, кто произнес эти слова. Это был молодой человек с приятным лицом, хорошо одетый, вскочивший между двумя солдатами с обнаженными, широкими, как лезвия ножей, штыками.

— Подсудимый, я удалю вас из зала заседания.

Кто это сказал? Председатель? А кто подсудимый? Этот человек — подсудимый? Позвольте, против кого же я давал свое показание под присягой? Против этого человека? Но я его раньше никогда нигде в жизни не видел, в ресторане «Лукулл» мне показали совсем другого человека.

Прокурор, узкий и длинный, как глиста, волосатик, с хищным лицом, покрытым нездоровой, с синевой, бледностью и ярко-рыжими прыщами, привскочив на своем месте и устремил в меня свои глаза, похожие на два прожектора в ночи.

— Свидетель, всем известно, что вы обладаете данным вам богом даром — читать чужие мысли. Это доказано также освидетельствовавшими вас лучшими знатоками в этой области — профессорами бататского университета и бататской академии наук. Вы подтверждаете, что в ресторане «Лукулл» обнаружили чудовищные мысли в мозгу подсудимого?

— Нет, — сказал я, — я не могу этого подтвердить.

По залу прошло такое движение, будто волна перехлестнула палубу судна. Прокурор как-то вдруг обмяк, но сразу же встрепенулся и вцепился в меня с новой силой.

— Может быть, вы объясните свое поведение, свидетель? Не прошло и пяти минут, как было зачитано ваше показание, данное вами на предварительном следствии под присягой и вы под присягой же его подтвердили?

— Этого человека, — сказал я, — я вижу в первый раз и никогда в жизни не видел.

Председатель отчаянно зазвонил в колокольчик: теперь уже в зале бушевал шторм.

— Человек, которого я видел в «Лукулле», был похож на этого, сидящего перед нами, так же, как я похож на председательствующего суда.

В зале раздался смех.

— Свидетель, попрошу вас без неуместных сравнений! — взъелся вдруг председатель.

Только теперь я понял в чем дело, — мне попросту подсунули тогда в «Лукулле» другого человека, громилу-профессионала, взломщика несгораемых сейфов, действительно собиравшегося кого-то ограбить в следующую ночь, — и на моем показании хотели построить обвинение против человека, виновного лишь в том, что он русский и приехал в Батату скрещивать ананасы с грейпфрутами.

— Вы, может быть, тогда были пьяны, свидетель? — спросил прокурор ядовито.

Я обозлился.

— Я не был пьянее, чем сейчас! — крикнул я. — Этот человек абсолютно ни в чем не виновен, и если главный свидетель обвинения по его делу — я, то я торжественно заявляю, что никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах его не встречал и никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах не читал его мыслей.

— Браво, Фpeй! — услышал я звонкий голос Сэйни из зала. Председатель бешено зазвонил в колокольчик.

— Вы шарлатан, а не прозорливец! — кинул мне прокурор.

— Нет, я не шарлатан! — сказал я ему в ответ, весь трясясь от волнения. — И, чтобы доказать вам это, я скажу вам…

В висках вдруг отчаянно застучало. Я пошатнулся и принужден был схватиться за перила. Мне показалось, что передо мной вместо лица прокурора, уплывшего куда-то в туман, лежит на его узких плечах раскрытая книга.

— Я скажу вам, — продолжал я, — о чем вы сейчас думаете. Вы думаете: с провалом этого процесса рухнет ваша карьера и ответственное назначение на пост прокурора республики, которого вы безумно ждете.

— Господин председатель! — завопил прокурор.

Я повернулся к председателю. Я мог прочесть в этот миг все мысли всех наполнявших зал людей.

— Вы, господин председатель, думаете, что если бы вы благополучно закончили этот процесс и отправили бы на виселицу невинного человека, вы стали бы министром юстиции, не так ли?

— Крой, крой их, Фрей! — раздался звонкий голос Сэйни. Они этого вполне заслужили!

— Браво, прозорливец! — кричали в зале. Полицейские, расталкивая стоявших в проходах, кого-то хватали.

— Я арестовываю вас за оскорбление высокого суда! — завизжал председатель.

Какие-то люди подскочили ко мне, схватили под руки и поволокли к выходу с такой силой, что каблуки моих ботинок чертили след по паркету. В заде творилось что-то невообразимое. Кто-то кричал: «Позор!», другие вскакивали на скамьях.

Очевидно, новость докатилась и туда, на площадь, за стены суда, потому что громовое «ура» и крики «позор продажному суду» донеслись в зал даже через наглухо запертые окна.

В последнюю минуту я увидел Сэйни. Ее схватили двое полицейских. Она кивнула мне, кивнула ободряюще и страстно. Я видел ее в последний раз.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Последняя запись

Мне остается рассказать немного. Я сижу в камере цезарвильской тюрьмы. Однажды во время прогулки я видел того человека, которого мне показывали в ресторане «Лукулл». Он ходил по двору, одетый в полосатый тюремный костюм. На голове его красовался полосатый, белый с желтым, колпак, похожий на поварскую шапочку. Стражник, расположенный почему-то ко мне, иногда сует мне в камеру газеты. Из газет я узнал целую кучу новостей. Выборы президента были произведены, и президентом стал Агамемнон Скарпия, а Герт Гессарт потерпел поражение. Это известие вселило в мое сердце некоторые надежды. Злосчастный русский Миранов был оправдан, выпущен на свободу, но при выходе из зала суда жестоко избит фашиствующими молодчиками Крабби Гадда. Они начали распоясываться, ведь они заодно со Скарпия, я это знал.