Червонная Русь - Елизавета Дворецкая

Но через какое-то время у лучников устали руки. Это только в песнях о древних героях можно расстреливать одну вязанку стрел за другой, а в жизни не так-то легко раз за разом поднимать на вытянутых руках половину собственного веса.

Рой стрел сначала поредел, потом прекратился совсем. Наиболее удачливые и проворные из ляхов уже ступили на этот берег, и теперь стрелять по ним прицельно мешали торчащие вверх ветки засеки. Луки были убраны, но свою службу они сослужили: два десятка врагов лежало и сидело на том берегу, зажимая раны, в мелкой воде брода виднелось еще несколько тел. Перемышльцы взялись за копья и сулицы.

– Сулицами по щитам! – рявкнул Ростислав, и десяток небольших копий ударили по движущимся разноцветным пятнам.

Кто-то из ляхов выронил щит, кто-то упал, задетый острием, кто-то отступил. В открывшихся тут же полетели новые сулицы, и внизу опять послышались крики боли и ярости.

Ляхи отступили на свой берег и снова стали совещаться. Они были так близко, что их злобные, возбужденные голоса были хорошо слышны. Изъяснялись они в основном на том особом языке мужчин, которым не принято пользоваться при женщинах, причем обходились всего тремя-четырьмя словами. Ростислав их хорошо понимал – во всех отношениях.

Потом от толпы отделился один из ляхов, с длинными ухоженными усами, в щегольской цветной рубахе, подол которой был виден из-под стегача. Собственно говоря, умный человек не ходит в бой в хорошей одежде, разве что собирается неминуемо погибнуть. Но ляхи были такими щеголями, что даже в бою не упускали случая покрасоваться перед противником. Щеголь шел без щита и без оружия, выставив руки вперед.

– Эй, кто у вас старший? – закричал он.

– Это я, – отозвался Ростислав.

– Кто ты такой?

– Какая пану разница?

– Королевич Владислав у вас?

– У нас, но не здесь. Сейчас он уже на полпути к Перемышлю. Вы его не догоните на ваших пугливых и заморенных клячах. Так что уходите, нам больше не нужны ваши пояса и сапоги.

– Король Болеслав отомстит вам за своего сына! Только последние придурки будут ссориться с польским королем! Он разорит ваши земли, возьмет Перемышль и самого Володаря посадит на цепь!

– Едва ваши войска покажутся под Перемышлем, едва они ступят на Вислок, как королевич Владислав будет повешен, клянусь! – крикнул в ответ Ростислав. – У короля Болеслава много сыновей, да? Если их слишком много и пан Владек ему не нужен, пусть приходит! А если все-таки нужен, то пусть готовит те серебряные кубки, которые взял как выкуп за князя Володаря! Скоро они ему понадобятся, чтобы выкупить своего наследника.

– Ростислав! – заорал лях. Видно, он все же узнал своего собеседника по голосу. – Половецкая собака! Язычник проклятый, чтоб тебя дьявол растерзал на куски и разметал по полю! Это ты!

– А ты чего хотел, сволочь ляшская? – закричал Ростислав, выходя из себя. – Вы идете на мою землю, разоряете мой город, уводите моих людей – и думаете, что я вам все так спущу! Хрен вам трехсаженный! Думали, здесь никого нет и ваш Владек успеет нагадить и сбежать героем к папаше в Краков, а там хвалиться на пирах добычей! Выкуси, дятел тростниковый! Ступай к королю и скажи: его сын в Перемышле, и мы ждем выкуп в тысячу гривен серебром, да еще чтобы возместил все убытки за город! А вздумаете собрать войско – Владека повесят над стенами Перемышля! И тогда осаждайте на здоровье!

Лях с чувством плюнул в воду, сделал жест, обозначающий, что он собирается сделать с собеседником, и пошел к своим. Ростислав выхватил у Прокшича сулицу, прицелился в ненавистную спину, потом опомнился и взял прицел пониже.

Сулица мелькнула над рекой, лях заорал и упал – лицом вниз. Сулица победно торчала, вонзившись в подол стегача пониже спины. От таких ран не умирают, но тем хуже – теперь гордого воина всю жизнь будут дразнить Дырявой Задницей или как-нибудь вроде этого.

До Вислока добрались без приключений, догнав толпу со стадом как раз возле Вислоч-Ростиславля.

Город горел уже весь, так что близко подойти было нельзя из-за густого дыма и летящих искр. Ростислав еще раз порадовался, что городок с трех сторон окружен водой, а лес недостаточно просох для большого пожара.

В пламени сгорели тела погибших, так что родные лишились даже возможности похоронить их. Приедет теперь из Добрынева поп, отпоет сразу всех над пожарищем, и зароют головешки с прахом, как в прежние языческие времена…

Тут же возле городка встретили еще две дружины: три десятка кметей из Излучина и пять десятков из Добрынева, куда как раз дошли дурные вести.

– Кто у вас за старшего? – крикнул Ростислав погорельцам, едва перекрывая голосом рев пламени и причитания женщин.

– Петеню! Петеня Лычко пусть будет! – вразнобой отозвались мужчины.

Лычко, один из уцелевших вислочских десятников, кивнул, принимая старшинство.

– Подбери второго, раздели людей на две части, пусть одни идут в Добрынев, другие в Излучин, – велел ему Ростислав. – Там вас пока примут, а потом я работников пришлю, уберут пожарище, и будете новые дома ставить.

Излучинцы повели свою часть погорельцев восвояси, Ростислав поехал к Добрыневу вместе с тамошней дружиной. Та молодая женщина с ребенком, вдова гончара Витко, тоже оказалась с ними – Ростислав увидел ее сидящей на крупе Голованова коня. Одной рукой она прижимала к себе ребенка, а другой цеплялась за пояс кметя, чтобы не упасть.

– Вон где надо было городок ставить! – говорил Ростислав добрыневскому воеводе Гневуше, рассказывая о битве над бродом. – Прямо на Вислоке. Поставить и назвать Засечином. Что, хорошо?

– Оно-то хорошо, да мало толку с одного-то города, – ответил воевода. – По всей Вислоке нужны города. Тогда ляхи к нам дорогу забудут. А не успеем – на Вислоке ляшский король города поставит, и нам тогда на те берега ходу не будет. Тут уж кто успеет, тот и съест.

Ростислав промолчал. Это была правда, но борьба со своими же русскими князьями Рюриковичами отнимала у перемышльцев столько сил, что на достойную борьбу с ляхами их почти не оставалось. Уступи Киеву, пойди под руку киевского князя – авось и появились бы и люди, и средства на захват и удержание земель на западе. Но разве кто-то добровольно под чужую руку пойдет?

В Добрыневе уже все было готово к осаде: тут, проводив своего воеводу с дружиной, приготовились к самому худшему. Вернувшуюся без потерь дружину встречали радостными криками, женщины причитали и висли на уцелевших мужьях, дети с ликующими воплями неслись за конным строем. Беженцев, у кого здесь были родня и знакомые, разобрали по домам, остальных разместили на воеводском дворе. К счастью, уже было достаточно тепло, чтобы ночевать в сараях.