Туркестан - Николай Свечин

– В Голодной степи нет-нет да и пошаливают, вот они и жмутся к «белым рубахам».

И правда, ночью поднялся переполох. Какие-то всадники, не видимые в темноте, описывали круги, постепенно сжимая их. Но проснулся капитан, надел фуражку, взял у солдата винтовку и вышел на свет. И как бабахнул в небо! Тут же раздался удаляющийся топот копыт.

– Барантачи, – уверенно определил Иван Осипович. – Собирались напасть и порасчесать. А увидели офицера, сразу драпанули. Ведь где офицер, там и солдаты. Пошли искать добычу полегче.

Утром езда по безрадостной степи возобновилась.

– Жаль, не были вы здесь в апреле, – пробовал утешить попутчиков бывалый туркестанец. – Все в зелени, море дичи, всюду табуны и кибитки киргизов. А сколько черепах! Миллионы! Катишь, будто по бесконечной бахче, так они своими панцирями арбузы напоминают. Суп из них очень вкусный. Куда столько черепах девается?

Наконец им встретился русский поселок. Баба в платке вынесла соотечественникам квасу и отказалась взять полтинник – согласилась лишь на двугривенный. А потом появились арыки и с ними – жизнь. Поля ячменя, кубанки и джугары[31] тянулись сплошной чередой.

Сыр-Дарья открылась вдруг. Она оказалась втрое уже Аму-Дарьи, и течение было не таким быстрым. Ниже впадения в нее Чирчика тоже строился железнодорожный мост. Здесь же была переправа. Опять путники пересели в арбу, а тарантас привязали сзади. Но все прошло легко и благополучно, не пришлось даже волноваться.

В первом населенном пункте на правом берегу Сыр-Дарьи, поселке Чуназ, Скобеева ожидала «летучка»[32]. Начальник Ташкента торопил полицмейстера: до крестного хода оставалось всего два дня! Иван Осипович чертыхнулся. Но быстро вспомнил, что везет двух арестантов, во исполнение приказа генерал-губернатора, и повеселел. Лучший сыщик края снова на высоте!

Дорога в Ташкент шла теперь по долине Чирчика. Через каждые двадцать верст здесь были расставлены белые почтовые станции. Две башни по диагонали четырехугольного двора, обнесенного стеной, больше напоминали укрепления. Скобеев сообщил, что внутри, при необходимости, помещается пехотный взвод. И что такие станции-крепости решено выстроить на всех главных путях края.

Колонна из двух повозок быстро летела по благоустроенной дороге. Они перевалили через два широких арыка – Боз-су и Кур-кульдук, миновали богатый русский поселок Богородицкий. В местечке Ис-Ташкент в последний раз сменили лошадей. Даже не осмотрели развалины, хотя, по преданию, именно здесь раньше находилась столица. Местность делалась все оживленнее, на дороге стало тесно. Путешественниками овладело нетерпение. Иван Осипович то и дело здоровался со встречными – и с туземцами, и с русскими. Опять им попалась река.

– Это Салар. Пять верст всего осталось. Теперь пойдут сады, сады, и так до крепостных ворот.

Кучер хотел еще поднажать, но давка на шоссе этого не позволяла. Они медленно ползли по широкому и прямому, как стрела, тракту. По обеим сторонам его текли каналы. Зелень, зелень во всех видах! Из-за этой ботаники домов было не видно, но угадывалась бойкая жизнь. Вот показалась желто-серая стена и большая проезжая башня. Тарантас нырнул туда и попал в теснину средневекового города.

– Это Самаркандские ворота, одни из двенадцати. Поздравляю, господа: вы в Ташкенте!

Глава 3. Первые впечатления

Тарантас пробирался закоулками около часа. Какой он большой, Ташкент! Алексей сказал полицмейстеру:

– Да у вас тут, как пол-Москвы!

– В каком смысле? – не понял тот.

– Ну, размеры города… Едем, едем и никак не приедем!

Иван Осипович нахмурил брови:

– Если считать все земли, на которые распространяется власть начальника города, то получится 176 квадратных верст. Больше, чем Москва и Петербург вместе взятые!

– Не может быть! – поразился отставной надворный советник. – А людей сколько проживает?

– Точных цифр не знает никто. Русских без учета воинских чинов – почти тринадцать тысяч человек. А туземцев в десять раз больше. Переписи никогда не было, поэтому говорю приблизительно.

– А как вы их вообще считаете?

– По старой системе. Ее придумали, еще когда город был под властью кокандского хана. Тогда составили джан-дафтар. Это такие посемейные списки для целей налогообложения. Джан-дафтар переводится как «тетрадь душ». Если здешнему жителю нужно удостоверить свою личность, для отлучки или там деньги на почте получить, он берет справку. А городской старшина подпишет эту справку, только если проситель числится в джан-дафтаре. А вот жен своих, и тем более дочерей, туземцы указывают неохотно. Зачастую вообще не указывают, будто их и нету.

Скобеев подумал и добавил с сожалением:

– Из-за этого дафтара в городе нет прописки для местных жителей, которая кормит полицию в остальных частях России. Так что взяток я не беру еще и по той причине, что мне их не больно-то и предлагают.

– А приезжие? – удивился Лыков. – Их тут наверняка множество. Они тоже не прописываются?

– Должны, но не хотят. Так принято в Ташкенте! Сорок пять караван-сараев вмещают тысячи людей. А в каждой мечети есть комнаты для бездомных. Поди за ними уследи…

– Делайте обходы! Штрафуйте! Что это такое: власть не получает надзора над пришлым людом? Мало ли кто припрется сюда!

– Обходы делают мои славные туземные городовые, – пояснил Иван Осипович. – И никаких нарушений не замечают. На Большом базаре черт ногу сломит… Как там отличить прописанного от непрописанного? Начнешь паспорт спрашивать – у всех отметки! Не знаю, как они ухитряются.

– И ваши подчиненные с вами не делятся? – вполголоса спросил Алексей.

Полицмейстер смутился, и Лыков понял, что это не так. Спрашивать дальше было уже неловко. Но капитан, помолчав, решил все-таки внести ясность:

– Ладно. Уж коли заговорили об этом, то скажу. Делятся. Кроме того, крупные торговцы, которые с именами, приходят ко мне напрямую. Просят о содействии, предлагают свою дружбу. И не только дружбу. По здешним меркам, я беру очень мало. Можно сказать, что почти и не беру. Но тут нельзя быть чересчур честным. Это Туркестан! Заклюют. Все хватают, а ты нет? Значит, чистеньким хочешь быть? А потом доносец накрапать? Ведь так остальные подумают. И зачем им такой сослуживец? Опорочат и уберут. Приходится замарываться. Чтобы им спокойнее было. А деньги, что я принимаю, на службу же и трачу. Вот, перчатки давеча купил всем постовым городовым. Ну и себе маленько оставляю, не без этого… Двое детей, и жена еще не старая, хочет пофорсить…

Закончив разговор на такую деликатную тему, Иван Осипович отвернулся. Признание, что он тоже берет, далось капитану нелегко. Лыков оценил его честность. Да и то сказать! Мздоимец на Руси тот, кто вымогает. От таких все беды. А кто сам не просит, но если дают, то не отказывается, слывет порядочным человеком. Взял – значит уважил. Проследит, ежели что… И бывший сыщик сменил тему.

– Понятно. Но даже приблизительно выходит, что в Ташкенте проживает около ста сорока тысяч населения. Так?

– Мы полагаем, что с пригородами все сто пятьдесят. А полицейских на такую прорву только 165 человек.

– Так мало? – опешил Лыков. – Как же вы справляетесь?

– Сам удивляюсь, – ответил Иван Осипович. – В русской части 89 городовых, хотя она в разы меньше моей по числу населения. А у меня в туземной вообще 76 единиц.

– Ну и ну…

– Конечно, за порядком следит не только полиция, – продолжил Скобеев. – Туземный Ташкент разбит на 280 махалля. В каждой из них, как я уже говорил, есть свой караульщик. На базарах имеются ночные сторожа. Воровать больно-то не дают. Но городовых хотелось бы побольше.

– А кто идет в наружную полицию? Русские?

– Где ж их столько взять? – невесело усмехнулся полицмейстер. – Тут история такая. До холерного бунта 1892 года в туземном городе и полиция была туземная. Подчинялась она старшему аксакалу. А им пятнадцать лет был один и тот же человек. И стал тот человек настоящим царьком. При покровительстве нашей власти. Делал он, что хотел, а с противниками расправлялся нашими руками. В итоге мы и прошляпили холерный бунт, потому что не знали настроений сартов. А негодяй сообщал начальству только то, что желал сообщить… Лишь после подавления бунта была создана моя должность. Всего два года назад! Сейчас в моем подчинении канцелярия и два пристава с помощниками, а также городовые. Из них русских лишь несколько старших, остальные все сарты. Они внимательны, ничего не скажу. Явных потачек не дают. И непьющие! Но вот старания, служебного рвения в них нет. Ленивы. Могут уйти с поста. Или вора отпустить за деньги. Жалование у них маленькое. Ну кто пойдет служить за гроши?

За этими разговорами они доехали до какой-то площади. Правильнее было бы сказать, что в этом месте улица несколько расширялась… Все пространство было забито людьми, ослами, верблюдами, повозками и грудами товаров. С двух сторон под навесом тянулись лавки, около них толпились туземцы в огромном количестве.