Мой Демон - Михаил Болле

– Вам повезло, юноша, – наконец изрек офицер, возвращая ему паспорт. – Конечно, я мог бы вас арестовать, поскольку застал в обществе подозрительной особы. Однако не стану этого делать.

– Но что будет с мадемуазель?

– Предоставьте решение этого вопроса королевскому суду.

Четко, по-военному, повернувшись на каблуках, офицер вышел из комнаты. Штатский устремился было следом, но Дантес, яростно кусавший губы, изо всех сил ударил кулаком по столу.

– Минуту, сударь!

– Это вы мне? – самым презрительным тоном поинтересовался штатский, вполоборота глядя на Дантеса.

– Вам, черт бы вас побрал!

– И что вам угодно?

– Мне угодно сказать, что вы – мерзавец! Доносить на женщину, кем бы она ни была, – это самый гнусный поступок, который только можно вообразить со стороны француза!

– Мой милый юноша, из того, что вы спали с этой потаскухой, вовсе не следует, что вы можете давать советы, как подобает себя вести графу де Монтиньяку! – До этого штатский говорил иронично улыбаясь, но вдруг не выдержал выбранного тона и, мгновенно вспыхнув, заорал: – Ты мне ответишь за свои слова, щенок!

– И немедленно! – охотно подтвердил Дантес, указывая на ящик, в котором лежала пара пистолетов.

– О, черт, но мы же не можем драться на постоялом дворе, словно подвыпившие извозчики!

– Что же вы предлагаете?

– Отложить нашу дуэль на завтра и провести ее за городом, по всем правилам, в присутствии секундантов.

– Ну нет! – В то время как его противник начал остывать, Дантес, напротив, заполыхал бешеным румянцем. – Вы нанесли оскорбление мне и моей даме, назвав ее «потаскухой», а теперь намереваетесь улизнуть? Мы спустимся вниз, возьмем извозчика и немедленно отправимся в близлежащую рощу. А что касается секундантов, то нам придется обойтись без этой формальности. Вы готовы следовать за мной?

– Я последую впереди вас! – гордо ответил граф де Монтиньяк и медленно шагом покинул комнату.

Дантес только на мгновение задержался, чтобы бросить мимолетный взгляд на смятую постель, где всего несколько минут назад лежала баронесса. Его сознание, смятенное внезапностью этого чудовищного удара судьбы, отказывалось верить тому, что все кончено… Сунув ящик с пистолетами под мышку, он схватил шляпу, прикрыл за собой дверь и быстро пошел по коридору вдогонку за Монтиньяком.

Наняв извозчика, они доехали до небольшой рощи, тянувшейся вдоль берега Сены. Дождавшись, пока возница развернется и поедет обратно, противники отмерили десять шагов, после чего скинули плащи и шляпы, оставшись в одних камзолах.

– Признаться откровенно, мне жаль убивать столь красивого юношу, – пробормотал граф.

– В таком случае я жду ваших извинений! – гордо вскинув голову, заявил Дантес.

– Вам придется дожидаться их в аду, где вы вскоре окажетесь!

Они разошлись в разные стороны, и каждый встал к тому месту, возле которого лежал его плащ. Граф де Монтиньяк повернулся боком, но Дантес, дрожа от нетерпения, даже не стал этого делать.

Граф поднял руку и прицелился. Жорж еще только поднимал свой пистолет, когда раздался выстрел. Пуля пролетела так близко от его щеки, что он непроизвольно дернул головой. Теперь, когда выстрел был за ним, можно было не торопиться, но возбуждение и злость, полыхавшие в нем, помешали действовать хладнокровно. Он нажал на курок и через секунду, когда дым рассеялся, увидел, что граф, схватившись за плечо и выронив пистолет, продолжает стоять на своем месте.

– Вы ранены?

– Да, черт подери! Вы оказались удачливее…

Возбуждение, горячившее его кровь, словно бы рассеялось вместе с пороховым дымом. Дантес быстро накинул свой плащ, подобрал с земли шляпу и тут увидел, как его соперник качнулся и медленно опустился на одно колено. Он бросился к графу. Левой рукой тот зажимал рану на правом предплечье. Сквозь стиснутые пальцы быстро сочилась кровь, расплываясь на черном рукаве камзола и капая на землю.

– Вам помочь?

– Да, если вы будете так любезны. Надо дойти до дороги и остановить какую-нибудь карету…

– В таком случае обопритесь на меня здоровой рукой, а я обниму вас за талию.

И недавние враги медленно направились в сторону дороги. Граф бледнел прямо на глазах и все сильнее опирался на Дантеса. Ему удалось остановить карету, в которой ехал почтенный буржуа с сильно накрахмаленным кружевным воротником. Через час де Монтиньяк, потерявший по дороге сознание, был внесен на руках слуг в собственный дом, адрес которого он успел дать незадолго до того, как лишился чувств.

А Дантес вернулся в свою гостиницу. Эту ночь он провел без сна, перебирая вещи баронессы, которые остались в их номере, и то и дело смахивая жгучие слезы. Какой внезапный и зловещий конец у его юношеской пассии…

Через день он счел своим долгом навестить графа де Монтиньяка и узнать, в каком состоянии тот находится. Раненый чувствовал себя неплохо – пулю из предплечья уже извлекли, – но был весьма слаб из-за большой потери крови. Он встретил Дантеса очень любезно и даже сообщил ему, что, по его сведениям, мнимую баронессу поместили в городскую тюрьму.

– И поверьте, юноша, что ее арестовали совсем не по моему доносу, – добавил он. – Я согласился присутствовать при ее аресте лишь потому, что знал ее в лицо, поскольку был знаком с ограбленной ею герцогиней де Монмеррай, а несчастный виконт де Шарни вообще был моим другом.

– Что же мне делать? – растерянно пробормотал Дантес.

– Забудьте о ней как можно скорее и никому не рассказывайте о вашем знакомстве. Иначе это может лечь несмываемым пятном на вашу будущую карьеру.

И Дантес благоразумно последовал его совету, отказавшись от мысли навестить баронессу в тюрьме. Больше он ее никогда не видел, а о том, что она была казнена по приговору суда, узнал только тридцать лет спустя…

Глава 6

Санкт-Петербург, Невский проспект, 1837 год

Ветра не было. Зловещая стая ворон кружилась над заснеженными куполами церкви Спаса на Конюшенной площади, напоминая горожанам своими криками о бренности всего живого. Голландское посольство на Невском проспекте, мимо которого проезжал унылый извозчик на санях, было освещено слабыми лучами январского солнца. У окна второго этажа стоял статный ухоженный мужчина сорока шести лет – барон Луи Борхард де Геккерен. На нем был черный велюровый костюм и шелковая рубашка с широким галстуком. Он имел вид человека благородного и манерами своими располагал к себе. Несмотря на свойственную его нации жизнерадостность, на всем его облике лежала печать глубокой грусти. Задумчивое лицо барона, обрамленное ровной бородой-норвежкой, покрывали едва заметные синие прожилки. Он застыл точно манекен, и лишь иногда его тонкие губы подергивались мимолетной ухмылкой. Выразительные глаза барона не стояли на месте. Словно бы находясь под электрическим напряжением, они постоянно бегали в разных направлениях, не желая упустить ни малейшую деталь окружающего мира. Откуда-то издалека, по-видимому из соседнего дома, доносилась едва слышная мелодия. Невидимый пианист играл на рояле Сороковую симфонию Моцарта, знакомую барону с самого детства. Он закрыл глаза и попытался расслабиться, но тут в дверь постучали.