Вольная Русь. Гетман из будущего - Анатолий Спесивцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Атаман, атаман, просыпайся. – Не удовлетворяясь словесными призывами, его кто-то еще и тряс за плечо. – Атаман, вставай, перебежчик от турков явился, – среди ночи немилосердно вырвал его из сна собственный джура.
– Мыы… – Аркадий, еще толком не проснувшись, резко сел в постели, сбросив при этом одеяло на пол. – Что стряслось?!
– Да говорю же: перебежчик от турков прибег, атаман Некрег велел срочно об том тебе сказать.
Щурясь со сна от света керосиновой лампы (за спиной джуры, действительно, маячила фигура, видимо, посланца от Некрега), морщась от боли в висках (то ли давление на улице менялось, то ли сказался прерванный в самой неподходящей фазе сон), характерник наконец осознал важность принесенной информации. Уже много дней не было никаких сведений из стана гиреевцев, между тем действия турок показывали прекрасную осведомленность о положении в крепости. А ведь информация тоже оружие, сохранение информационного вакуума о положении врагов может казакам дорого обойтись. Перебежчик, да – судя по срочной побудке – принесший важные сведения, был настоящей победой, маленькой, но безусловной.
Естественно, при таком-то пробуждении, прежде всего, захотелось выпить кофе. Без стимулятора и глаза норовили сами собой захлопнуться, и имелся риск вывихнуть челюсть от непрерывного зевания. Однако проявлять такое неуважение к Некрегу – откладывать визит – не стоило, по пустякам он знаменитого колдуна поднимать бы не стал. Раз устроил побудку, значит, вести перебежчик принес не просто важные, а «горячие», требующие срочной реакции.
Невольно вспомнилась сценка из блистательной комедии «Бриллиантовая рука», когда герой в исполнении Папанова будит героя в исполнении Миронова.
«Что ж там Папанов сказал… вроде: будет тебе и кофе и… черт, забыл, а ведь бог знает сколько раз смотрел. Блин, выцветает в памяти все больше и больше мир двадцатого – двадцать первого веков! Становится все прозрачнее и нереальнее, можно сказать, призрачнее, как фантастические герои в “Понедельник начинается в субботу”. Но уж мучить мозги ради такого не буду».
Ночевал этой ночью Аркадий не в «своем» доме, а в каземате центрального бастиона, точнее, в какой-то каморке-кладовке, на данный момент пустой. Не захотелось ему тащиться в темноте под пронизывающим ветром и холодным дождем, вот и пристроился спать невдалеке от места проведения последнего совещания.
Растерев энергично лицо ладонями, обулся и засомневался, идти по проходу в валу или выйти во двор крепости и добраться до цели под открытым небом. По дальности разница была небольшой. Очередной зевок предопределил выбор. Накинул плащ с капюшоном и отправился к выходу: негоже являться на встречу сонным зомби, а ветерок и дождик, мягко говоря, прохладный, мигом прогонят сон.
Расчет на волшебное воздействие природы оправдался быстро и полностью. Получив в морду душ ледяной – по крайней мере по ощущениям – воды, вдохнув сырой холодный воздух с доброй примесью той самой мороси, проснулся окончательно. И трусцой побежал к северному бастиону. Ветерок хоть заметно ослаб, но продолжал выдувать тепло из организма с пугающей скоростью.
«Ой-ой-ой! Как же выживали ямщики на Руси? Им-то приходилось постоянно ездить при таком ветре и куда более низкой температуре. Почему они в ледышки не превращались? Тулупы, оно, конечно, теплая одежка, но… все равно непонятно. Хотя… ездил ведь и я по вьюжной степи… хм… чего-то меня не туда понесло, отвлекаться от текущей ситуации не стоит».
Хрустя щебнем, которого насыпали вроде бы не скупясь, хлюпая по лужам и чавкая по грязи – которой быть, по идее, не должно было, но идея уступила прозе жизни, – Аркадий быстро добрался под завывание ветра и грохот прибоя до северного бастиона. И успел немного замерзнуть: сырость, ветер и холод – страшное сочетание.
«За несколько минут успел продрогнуть, а турки уже не один день то бредут при такой веселой погодке, то сидят в лужах, как полярные лягушки. Обыкновенные земноводные в таких условиях спят беспробудным сном. Или вымирают. Пожалуй, и без перебежчика можно догадаться, что турки замышляют идти на штурм. Иначе без всяких боев передохнут».
Перед входом немного притормозил: негоже крутому колдуну от какого-то дождика с ветерком бегать. Вошел почти нормальным, разве что широким шагом.
Перебежчик оказался невысоким тощим греком, невероятно грязным – хоть лопатой счищай, – с голодным блеском в испуганных глазах. По крайней мере, именно так расшифровал для себя Аркадий впалые щеки и бегающий взгляд. Ноги бедолаги были закутаны в чье-то тряпье, а мокрые штаны сушились на имевшейся в каземате печи, распространяя вокруг запахи, далекие от цветочных. После уличной свежести такое амбре просто било по обонянию. Преодолев легкий приступ тошноты, характерник подошел к Некрегу.
– Сегодня приступ будет?
Атаман бросил на Москаля-чародея странный взгляд, но его предположение подтвердил.
– Все забываю, что ты колдун. Да, утрецом, посля молитвы и завтрака, пойдут на нас в атаку.
Аркадий сообразил, что ему опять приписали нечто колдовское, хотя он пользовался элементарной логикой, как герой одного из любимейших сериалов в прошлом.
«Или будущем? Век-то был двадцатый, а ныне на дворе семнадцатый… ну да не до философии сейчас. И, если штурм только после завтрака, пожалуй, не стал бы он меня ночью будить. Какие-то вести еще эта птичка в клюве принесла».
Перебежчик, заросший черным волосом, из которого торчал солидный шнобель и выглядывали испуганные, взволнованные глаза, действительно напоминал нахохлившуюся ворону. Точнее, мужа вороны: в принадлежности грека к мужскому полу сомневаться не приходилось. Пожалуй, его даже немного трусило. Хотя, по идее, он должен был давно согреться, но продолжал жаться, будто сидел задницей на льду, а не на лавке возле печки.
Странно, но эта мирная, в общем, картина Аркадия встревожила непонятно почему.
«Чего это он трясется? Со страху, что ли? Так вроде бояться ему уже нечего, приняли как своего, турка, помнится, никто переодевать и не собирался. Непонятно».
– Что там у них случилось? Неспроста же решили по такой погоде на приступ идти? Бунт где приключился или кто домой побежал, султана не спросясь?
Некрег развел руками.
– Да тебе и без перебежчиков все известно.
– К сожалению, не все. Он, – Аркадий кивнул на грека, – на русском или татарском языке, конечно, говорить не умеет?
– Нет, токмо на греческом и османском.
Характерник поморщился. На греческом, причем не новогреческом, а на древнем языке Платона и Аристотеля – распространенном среди эллинов Северного Причерноморья – он знал десятка два-три слов, османский же тогда имел только с четверть слов с тюркскими корнями, понимание крымско-татарского общаться с перебежчиком напрямую возможности не давало.
– Ну что ж, будем через толмача с ним говорить, если понадобится дополнительно чего разузнать. А пока ты выкладывай новости, им принесенные.
Разговор намечался не на пять минут, поэтому Москаль-чародей присел на лавку.
Атаман сжато и четко пересказал результаты допроса перебежчика.
Сначала по гиреевскому войску распространились слухи, что завтра будет атака на крепость. Потом, весьма скоро, эти слухи оправдались. Всех стамбульских райя собрали по сотням, к которым они были приписаны, и вернувшийся от тысячника сотник рассказал, что еда в войске заканчивается, а из-за бунта в Египте подвоза новой не будет. Неоткуда ее везти: повсюду голод и разорение. Посему если они, райя, не хотят передохнуть с голоду, то пойдут на штурм крепости, где проклятые гяуры запаслись продовольствием на долгую осаду. Причем им, райя, не надо даже в крепость врываться – это воины сделают. Их дело – забросать мешками с землей и песком ров и даже не весь, хотя бы в нескольких местах.
В этом месте Некрег прервался и ухмыльнулся:
– Понимаешь, Москаль-чародей? Всего-навсего, а?
– Чего тут непонятного? Пробежаться с тяжелыми мешками через минное поле под обстрелом с бастионов. Легкое дело, раз плюнуть и растереть.
– Точно. Вот и он, – атаман кивнул на перебежчика, – так подумал. И заместо такого легкого дела затеял рисковый побег к нам пешком по волнам. Храбрецы легких путей не ищут, – и опять широко ухмыльнулся.
– Да… в одиночку-то по прибою, ночью, в такую погоду… трус-то скорее под плетью с мешком на смерть побежит. И правда храбрец. Как же он в Стамбуле выжил? Греков там вроде не осталось?
– Да омуслимился, иначе его давно бы повесили. Думаю, не один он там такой. А сейчас вот вспомнил, что христианином был, и решил в истинную веру возвернуться. Осознал, можно сказать, свое грехопадение. И к нам норовит притулиться.
– Придется принять, чай, не звери ведь мы. Еще чего интересного не рассказывал?
– Да усе жалился на голод, холод и мокрядь. Кормили их совсем худо, токмо чтоб не подохли, одежка от дождей промокла, а просушить негде и не на чем: дров и на приготовление пищи не хватает… А у последние-то дни и животом многие стали маяться, хучь едового с гулькин нос получают, а гадить тянет бедолаг то и дело. Оттого и мрут один за другим.