Южная Африка. Прогулки на краю света - Генри Мортон

Итак, ван Рибек бродил по набережным и вербовал добровольцев, желавших отправиться в Южную Африку. А что же происходило вокруг? Рембрандт только-только переехал в собственный дом со ставенками на Бреедстрат; Франс Хальс, этот старый семидесятилетний Фальстаф, распродавал имущество, чтобы расплатиться с булочником; Вермееру недавно исполнилось двадцать лет, а де Хооху стукнуло тридцать четыре; что касается, Вауэрмана, то он уже вовсю рисовал белых лошадей. Такова была бессмертная Голландия, из которой впоследствии выросла Южная Африка.

На тот момент, когда ван Рибек предстал перед Советом Семнадцати и согласился обустроить перевалочную базу на Капе, он был уже вполне опытным мореходом, успел объездить полмира по делам компании — от Гренландии до Японии. Как-то, возвращаясь домой из Батавии, он даже успел побывать на Капе и три недели провел в тех местах, где в будущем ему предстояло налаживать новую жизнь. Он застал там группу соотечественников — моряков с корабля «Харлем», потерпевшего крушение возле Столовой бухты. Уцелевшие члены команды вплавь добрались до берега и расположились лагерем приблизительно в том месте, где ныне находится Грин-Пойнт Коммон. Они уже успели разбить небольшой огородик и занимались тем, что просушивали пострадавшие от морской воды специи. Ван Рибек изучил окрестности Столовой горы и по прибытии в Амстердам со знанием дела изложил перед Советом свои «соображения и критические заметки» по поводу предполагаемого мероприятия.

Не составляет большого труда вообразить себе сцену, разыгравшуюся в зале заседаний дома Ост-Индской компании. Здесь собрались семнадцать директоров, и мы хорошо их себе представляем благодаря полотну Рембрандта «Синдики цеха суконщиков» — умные, заинтересованные лица с вандейковскими бородками, белоснежные крахмальные воротники, широкополые шляпы и бархатных штаны до колен, перевязанные атласными ленточками. Они с жадностью допрашивали своего преданного слугу (ван Рибек действительно всю жизнь преданно служил родной компании).

Вполне возможно, что в ходе этой дискуссии коснулись и Манхэттенского острова, успешного проекта Вест-Индской компании. За двадцать пять лет до того она сумела заложить на американских берегах собственную базу, ставшую как бы прообразом Капской колонии. Ее основатель Питер Минуит (человек, во многом похожий на ван Рибека) построил на Манхэттене земляную крепость и в предвидении великих торговых перспектив нарек ее «Фортом Доброй Надежды». На месте того скромного форта сегодня располагаются новое здание Таможенного управления и Бэттери-парк. Поселение Минуита получило название Новый Амстердам. Землю под него выменяли у краснокожих аборигенов на горстку бус стоимостью в шесть фунтов. Да уж, подобные сделки делают честь голландским торговцам. Если бы подобное удалось провернуть и с племенами готтентотов, то уж будьте уверены, что ван Рибек затмил бы славу Питера Минуита!

Однако между Капом и Новым Амстердамом имелась существенная разница. Хотя и тот, и другой строились для обслуживания кораблей компании, но Новый Амстердам имел права торговой фактории, в то время как Капская колония представляла собой большой огород и станцию для выращивания свежего мяса. Тем не менее с точки зрения Семнадцати, американский опыт мог оказаться чрезвычайно полезным в новом начинании. В частности, их тревожила излишняя самостоятельность манхэттенских голландцев. Вместо того, чтобы верой и правдой служить пославшей их организации, они норовили наладить собственный бизнес, а подобное почиталось одним из самых страшных грехов в Компании. Мало того, эти заморские служащие имели наглость обвинить в растрате одного из управляющих и донести свои обвинения до Амстердама. Кроме того, директорат Компании весьма тревожила тенденция, в соответствии с которой их служащие стремились из торговцев переквалифицироваться в буров, то есть в свободных фермеров. Эти их фермы (или «бури» по-нидерландски) уже расползлись по всей территории колонии. Память о них сохранилась в англизированном названии нью-йоркского района Бауэри. И не исключено, что в тот миг, когда ван Рибек выслушивал строгие внушения о недопустимости подобных явлений на Капе (ах, если б они еще помогали делу! Так ведь нет, все самоуправства в полном объеме повторились на африканской почве), в Компанию уже поступила петиция от новоамстердамских буров, в которой те требовали предоставления бюргерских прав. Попутно отметим, что «американцы» добились-таки своего: испрошенная привилегия была им дарована на следующий год, как раз когда ван Рибек высадился на Капе.

Итак, повторюсь: подобные вопросы почти наверняка обсуждались на том достопамятном совещании директората. Ибо правление Компании во что бы то ни стало желало избежать подобного развития на мысе Доброй Надежды. Им не нужен был новый город, который затем перерастет в колонию — со всеми вытекающими последствиями в виде дополнительных расходов и скандальных судебных процессов. Компания хотела получить обычную корабельную стоянку, где проходящие суда могли бы запасаться мясом и свежими овощами. И никакого развития, никакой чепухи вроде свободного фермерства! Только продукты! И желательно по минимальной цене. Это были очень жесткие условия, но ван Рибеку пришлось на них согласиться. Впрочем, он не слишком горевал. Как человек бывалый, поездивший по белому свету, он, конечно же, знал десятки способов обойти требования Компании. Не удивлюсь, если у ван Рибека имелись собственные представления о том, как надо вести дела в Африке. Однако ему хватило ума держать свои соображения при себе.

В декабре 1651 года все было готово. Сотня добровольцев с ван Рибеком во главе погрузилась на борт обычных торговых судов и отчалила от голландских берегов. Караван держал курс на Батавию. Ван Рибека сопровождали жена — Мария де ла Келлери, представительница старинного гугенотского рода, и их годовалая дочь. Вместе с ними отправились в путь две племянницы ван Рибека — Элизабет и Себастьяна ван Опдорп. Помимо названных дам, в экспедиции присутствовали еще две женщины. Одна из них — Аннет Боом, являлась женой садовника, а вторая ехала со своим мужем — законоучителем, или катехизатором, как их называли. Несчастная женщина заметно нервничала, и было от чего: два месяца спустя ей предстояло произвести на свет сына — первого белого европейца, рожденного на южноафриканской земле.

Когда мы размышляем о судьбе подобных экспедиций, то больше всего сокрушаемся о судьбе женщин. Еще бы, оторванные от европейской цивилизации, от привычного домашнего уклада, они ехали в незнакомые края, где им предстояло обустраивать хозяйство и воспитывать детей в окружении диких зверей и кровожадных дикарей. И не забудем: в семнадцатом столетии мир был еще далеко не изучен, сведения о нем представляли причудливую мешанину из реальных фактов и фантастических выдумок. Путешественники из уст в уста передавали страшные истории, многие из которых восходили еще к Средним векам. Требовались недюжинная смелость и преданность высшим идеалам, чтобы пуститься в длительное морское путешествие со всеми его опасностями и неудобствами, а затем, по прибытии на место, оказаться перед лицом еще больших сложностей. Ибо женщинам этим предстояло решать труднейшую задачу: дать нормальное воспитание детям в абсолютно ненормальных условиях. Колониальная жизнь — с ее охотой и рыбалкой, с неизбежной неразберихой и беспорядком — относительно приемлема для мужчин. Женщине же очень трудно учить детей словам молитвы, когда вокруг дома рыщет голодный лев, трудно наводить уют в доме, если дома как такового не существует.