Маска Цирцеи - Генри Каттнер

— Я не Цирцея! Это неправда! О, пусти меня, пусти меня, господин! — В голосе девушки звучали истерические нотки, и я заметил слезы в уголках ее глаз.

— Осторожнее, девушка! — предостерег я ее. — Помни, что краска мажется, когда намокает.

Она перестала вырываться и удивленно посмотрела на меня.

— Какое это теперь имеет значение? — тихо спросила она с отчаяньем в голосе. — Или ты не собираешься выдавать меня?

Я заколебался. Конечно, обещание обещанием, однако…

— Подойди, — оказал я. — Садись. Нет, сюда! — Я рассмеялся и опустился на ложе, потянув девушку за собой так стремительно, что она упала мне на колени. Это походило на любовные объятия, однако рука моя крепко держала ее запястье. Я знал, что если отпущу девушку, то никогда больше не увижу ее такой, какую мог бы наверняка опознать в будущем. И еще я не был уверен, на какой стороне буду играть дальше.

— Не вырывайся, — сказал я, — ничего с тобой не случится. Теперь мы можем поговорить, не вызывая подозрений, если вернется Фронтис. А разговор у нас будет долгим, моя милая. Как мне звать тебя? Цирцея? Или у тебя есть свое имя?

— Меня зовут… Киан, — ответила она. Девушка лежала в моих объятиях совершенно неподвижно и смотрела снизу вверх серьезными, блестящими глазами цвета лесного ручья под солнцем, обрамленными ресницами, отбрасывавшими на щеки бархатную тень. Я пытался представить ее без темной краски на коже, помня, что говорил о ней Панир.

— Киан? — повторил я. — Хорошо, а теперь расскажи мне свою историю, да побыстрее, пока не вернулся Фронтис. Как тебе удалось избежать жертвенного алтаря? Кто тебе помогал? Есть ли здесь кто-нибудь, кому ты можешь доверять?

— Только не тебе! — крикнула она, и в глазах ее вспыхнули огоньки. Я… я не знаю, кому могла бы довериться. Я слышала, как ты обещал меня выдать и… тут же пришла просить тебя о помощи, несмотря на то, что ты сказал жрецу.

— Ты просишь довольно сильно, — сказал я, растирая щеку.

Она повернулась ко мне боком.

— Ну… оказалось, что я не могу унизиться до просьбы. Вместо того чтобы упасть перед тобой на колени… мысль об этом, сознание того, что ты обещал меня выдать… А, будь что будет! Да, я дала тебе пощечину. Я уже три дня в храме и больше просто не могу. Мне все равно, что будет дальше!

Дрожь потрясла ее гибкое тело, покрашенное в черный цвет. Девушка глубоко дышала, прикусив нижнюю губу.

— Я скажу тебе, потому что вынуждена. Может, услышав мою историю… Но я не буду молить тебя о помощи! Меня освободил один из жрецов.

— Фронтис? — быстро спросил я.

Она отрицательно покачала головой.

— Не знаю. Во время жертвоприношения все жрецы выглядят одинаково. А я была в ужасе.

— Расскажи мне об этом.

— Я лежала на алтаре под золотой тканью и ждала… — Она говорила очень тихо; глаза ее беспокойно бегали, когда она возвращалась мысленно к тем страшным минутам. — Я слышала, как они идут, слышала музыку и пение, а потом кто-то в облачении жреца вышел из-за алтаря и развязал мои путы. Я была слишком ошеломлена, чтобы о чем-то спрашивать. Он прошел вместе со мной через небольшую дверь, а за ней уже ждала какая-то женщина с одеждой невольницы и кувшинчиком чернил. Никто не проронил ни слова. Еще до того как краска на мне высохла, за стеной поднялся шум, когда обнаружили пустой алтарь. Жрец, освободивший меня, исчез. Я думаю… — Она заколебалась. Нет, знаю наверняка, что он пошел привести на мое место другую девушку, невольницу. Они одели ее в мои одежды, и пустили слух, будто я мертва. Но сплетни в городе вроде нашего расходятся быстро.

Мне выделили отдельную комнату в помещении для невольниц. Восемь девушек обслуживают эти покои, где живут лишь самые высшие жрецы. Я услышала, что привели какого-то мужчину с Эи, и тут же прибежала, думая, что это, наверное, человек, проникший в храм, чтобы помочь мне. Но когда я услышала…

Она умолкла и изогнулась в моих объятьях так, что лицо ее оказалось против моего. Глаза ее смотрели необычайно серьезно.

— Скажи мне правду, — попросила она. — Давая обещание, ты собирался его выполнить? Я мог обмануть ее, но не стал.

— Да, — тихо ответил я. — Собирался. — Я прижал девушку к себе, крепко сжимая ее руку. — Я хочу знать еще одно, — сказал я. — Кто я такой?

Она покачала головой, не отводя взгляда от моего лица.

— Не знаю.

— Долго ты подслушивала мой разговор с Фронтисом?

— С того момента, когда вы заключали сделку. Тогда… тогда я потеряла голову. Я так рассчитывала на тебя, верила, что ты спасешь меня. Может, если бы я попросила, а не дала пощечину… — Она заколебалась, но я молчал, и девушка продолжала: — Ну что ж, в городе есть и другие, они, возможно, сумеют мне помочь, если я смогу до них добраться, но на что они способны, я и сама не знаю. А я должна отсюда выбраться, должна! Богиня-мать нуждается во мне, а Цирцея, которая служит ей сейчас, слишком стара, чтобы сражаться.

— А ты? Что ты могла бы сделать, вновь оказавшись там?

— Ты имеешь в виду, на Эе? — опросила она. — Сама по себе я могу немногое. Но с Маской Цирцеи и мощью Гекаты могла бы, наверное, противостоять самому Аполлиону!

Когда она это сказала, мне показалось, что по комнате пронеслось дуновение холодного ветра. Здесь собрались силы, о которых я мог лишь догадываться, даже с помощью воспоминаний Язона. Эта девушка знала гораздо больше меня.

Я задумался над тем, что она сказала, и в голове у меня родилась идея.

— Город хорошо охраняется, правда? — спросил я. Она печально улыбнулась.

— Так хорошо, что самой Гекате приходится хитростью протаскивать сюда своего посланника, чтобы помочь мне. Между богами идет война, и уже по одному этому ты, господин, можешь догадаться, насколько хорошо охраняются стены Гелиополиса.

— А если бы я решил тебе помочь, есть у нас шансы бежать? — спросил я.

Ее хрупкое тело обмякло в моих руках.

— Они настолько малы, что с тем же успехом я могла бы опять лечь на алтарь Аполлиона. Я поступила глупо, ударив тебя. Даже если бы ты вдруг решил мне помочь, то не смог бы. И не сделаешь этого. Ты ведь дал слово.

Да, я дал жрецу слово, и это могло быть ошибкой. Впрочем, особой уверенности у меня не было. Это было очень просто, когда я вспоминал, как меня двигали взадвперед, как пешку на огромной шахматной доске. Но сейчас, когда я держал в объятиях молодую Цирцею и смотрел на густые ресницы, закрывающие ее глаза, похожие на освещенный солнцем лесной ключ, выдать ее Фронтису на жертвенный алтарь казалось совершенно немыслимым.

Однако нужно было делать или то, или другое. Пора было решаться! «Есть ли хоть капля надежды, что нам удастся спастись?» — спрашивал я самого себя. Нет, не было ни одной. Язон, чьи воспоминания хаотически клубились в моей голове, когда я об этом не просил, сейчас, когда мне требовалась его помощь, не мог предложить ничего из своих знаний.