Моби Дик, или Белый Кит - Герман Мелвилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я, как мог, скосил глаза в направлении полузапрятанного божка и, хоть мне было сильно не по себе, стал следить за тем, что же будет дальше. Смотрю, он выгребает из кармана плаща две горсти стружек, насыпает их осторожно перед идолом; потом кладет сверху кусок морского сухаря и свечой поджигает стружки — вспыхнуло жертвенное пламя. Тут он стал быстрыми движениями совать пальцы в огонь и еще быстрее отдергивать их (причем он их, кажется, сильно обжег) и в результате вытащил наконец сухарь из пламени; потом он раздул немного жар, разворошил золу и почтительно предложил обугленный сухарь своему чернокожему младенцу. Но маленькому дьяволу, видимо, не по вкусу было это подгорелое угощение, потому что он даже губами не шевельнул. И все эти странные манипуляции сопровождались еще более странными гортанными звуками, издаваемыми моим набожным идолопоклонником, который, как я понимаю, молился нараспев или же распевал свои языческие псалмы, корча при этом противоестественные гримасы. Наконец он потушил огонь, самым бесцеремонным образом вытащил из камина своего идола и небрежно засунул его обратно в карман плаща, словно охотник, отправляющий в ягдташ подстреленного вальдшнепа.
Вся эта загадочная процедура лишь увеличила мое смущение, и, видя определенные признаки того, что близится завершение описанных деловых операций и что сейчас он полезет ко мне в кровать, я понял, что наступил момент, сейчас или никогда, покуда еще не погашен свет, разрушить чары, так долго мною владевшие.
Но несколько секунд, ушедших на размышление о том, как же все-таки приступить к делу, оказались роковыми. Схватив со стола томагавк, он какое-то время разглядывал его с обуха, а затем сунул на мгновение в пламя свечи, взяв в рот рукоятку, и выпустил целое облако табачного дыма. В следующий миг свеча была погашена, и этот дикий каннибал со своим томагавком в зубах прыгнул ко мне в кровать. Это уж было выше моих сил — я взвыл от ужаса, а он издал негромкий возглас изумления и принялся меня ощупывать.
Заикаясь, я пробормотал что-то, сам не ведая что, откатился от него вплотную к стене и оттуда стал заклинать его, кто бы он ни был такой, чтобы он не двигался и позволил мне встать и снова зажечь свечу. Но его гортанные ответы тут же дали мне понять, что он весьма неудовлетворительно улавливал смысл моих слов.
— Какая черт твоя? — произнес он наконец. — Твоя говорить, а то я убивать, черт не знай.
И при этих словах огненный томагавк стал в темноте описывать кривые у меня над головой.
— Хозяин! Бога ради, Питер Гроб! — вопил я. — Хозяин! Караул! Гроб! Ангелы! Спасите!
— Твоя говорить! Твоя сказать, кто такая, а то я убивать, черт не знай, — зарычал людоед, устрашающе размахивая томагавком, из которого сыпались на меня огненные искры, так что белье на мне едва не загорелось. Но в этот самый миг, благодарение господу, в комнату вошел хозяин со свечой в руке, и я, выскочив из кровати, бросился к нему.
— Ну-ну, можете не бояться, — сказал он, по-прежнему ухмыляясь, — наш Квикег вас не обидит.
— Да перестанете ли вы ухмыляться?! — заорал я. — Вы почему не сказали мне, что этот гарпунщик — чертов каннибал?
— А я думал, вы сами догадаетесь, я ведь говорил вам, что он торгует в городе головами. Да вы напрасно волнуетесь, не бойтесь и ложитесь спокойно спать. Эй, Квикег, послушай, твоя моя понимай, этот человек с тобой будет спать, твоя понимай?
— Моя много-много понимай, — проворчал Квикег, сидя на кровати и часто попыхивая своей трубкой.
— Твоя сюда полезай, — добавил он, махнув в мою сторону томагавком и откинув край одеяла. И, право же, он проделал это не просто вежливо, а я бы сказал даже очень любезно и по-настоящему гостеприимно.
Минуту я стоял и глядел на него. Несмотря на всю татуировку, это был в общем чистый, симпатичный каннибал. И с чего это я так расшумелся, сказал я себе, он такой же человек, как и я, и у него есть столько же оснований бояться меня, как у меня — бояться его. Лучше спать с трезвым каннибалом, чем с пьяным христианином.
— Хозяин, — заявил я, — велите ему запрятать подальше свой томагавк или трубку, уж не знаю, как это у вас называется. Короче говоря, скажите ему, чтоб он перестал курить, и тогда я лягу с ним вместе. Я не люблю, когда в одной кровати со мной кто-нибудь курит. Это опасно. К тому же, я не застрахован.
Просьба моя была пересказана Квикегу, он сразу же ее удовлетворил и снова вежливо знаком пригласил меня в кровать, отодвинувшись к самому краю, словно хотел сказать — я и ноги твоей не коснусь.
— Спокойной ночи, хозяин, — сказал я. — Можете идти.
Я забрался в кровать и уснул так крепко, как еще не спал никогда в жизни.
⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Глава IV
Лоскутное одеяло
⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Назавтра, когда я проснулся на рассвете, оказалось, что меня весьма нежно и ласково обнимает рука Квикега. Можно было подумать, что я — его жена. Одеяло наше было сшито из лоскутков — из множества разноцветных квадратиков и треугольничков всевозможных размеров, и его рука, вся покрытая нескончаемым критским лабиринтом узоров, каждый участок которых имел свой, отличный от соседних оттенок, чему причиной послужило, я полагаю, его обыкновение во время рейса часто и неравномерно подставлять руку солнечным лучам, то засучив рукав до плеча, то опустив немного, — так вот, эта самая рука теперь казалась просто частью нашего лоскутного одеяла. Она лежала на одеяле, и, право же, узоры и тона все так перемешались, что, проснувшись, я только по весу и давлению мог определить, что Квикег меня обнимает.
Странные ощущения испытал я. Сейчас попробую описать их. Помню, когда я
