Голоса времен. (Электронный вариант) - Николай Амосов

После ВЕ я интересуюсь этим всю жизнь. Но доказательств истинности так и не получил. Много раз в Отдел кибернетики приглашали "экстрасенсов"- ни разу они не показали того , чего обещали. Но и совсем отвергнуть не могу: очень уж много свидетелей и публикаций. Понять тоже не могу. ВЕ называл это "другая физика". В Киеве мы с ним встречались снова, но прежней близости уже не было. Во все эти "феномены" он продолжал верить.

Итак, пошел второй год учения, сразу на третьем курсе.

Каникулы прожили вместе, понравилось. Поэтому нашли квартиру в деревне, по дороге на завод, за три километра, платили 50 р. Хорошая комната, с мебелью, с видом на реку Кузнечиху. Только далеко и дорого.

На саночках по первому льду перевезли вещички и зажили по-новому. Пищу готовили по очереди. Концентрат "Суп-пюре гороховый" и немного мяса, кастрюля на три дня. Обедали вечером.

На третьем курсе началась настоящая медицина: клиники, больные. Нагрузка совсем пустяковая. Ходил в дирекцию, просился еще раз перепрыгнуть через курс, не стали слушать:

- Нужно видеть много больных.

Может быть и логично, но тогда жалел.

9. 1937-38 г. Проект. Процессы. Арест дяди Павла. Сталинская конституция. Выборы.

Заскучал от недогрузки. И сделал ложный шаг: восстановился в заочном институте. (Годом раньше был исключен за невыполнение заданий.) Не стоило этого делать, увлекло совсем в сторону, потребовало массу времени. Лучше бы занялся наукой у ВЕ.

Моя техническая специальность называлась "паросиловые установки для электростанций". Дело знакомое. Мог бы институт кончить без большого труда. Но: увлекла новая идея: спроектировать огромный аэроплан с паровым котлом и турбиной. Он забрал больше времени, чем сам институт или, к примеру - диссертация.

Теперь все время отдавалось технике, а точнее - проекту. Медицина изучалась между делом. Я нормально посещал занятия, но на лекциях считал на линейке свои проекты, слушая одним ухом. Сессию сдавал досрочно, потом ехал в Москву, в заочный. Кроме того, подрабатывал преподаванием в фельдшерской школе. Научился говорить, в будущем помогло.

Но самая беда - это "проект". Сколько пришлось перечитать, передумать, сколько сделать ложных расчетов. Понадобилось учить не только теплотехнику, но и аэродинамику. Теперь, когда вспоминаю, удивляюсь, как потерял чувство реальности. Я же всерьез рассчитывал спроектировать самолет, "который полетит". А ведь был уже неудачный опыт с машиной для укладки досок. Но не будем жалеть тех трудов. Они дали хорошую тренировку для мозга.

Весной 37-го года нам с Галей дали комнату в общежитии на улице Карла Маркса. Там и прожили до самого развода в 1940 году.

Еще на третьем курсе семейная жизнь дала первую трещину. Сначала я приревновал без должных оснований, потом сам стал захаживать к нашей старосте, Лёле Гром. И тоже - вполне невинно.

Внешне мы жили очень мирно. За все время брака была одна большая ссора. Как всегда в таких случаях - винят партнера. Не помню даже повода для громких слов, Галя замахнулась утюгом и тогда произошло ужасное: я ее ударил. ладонью, по спине. Одумался моментально. "Что ты сделал!" Стыдное ощущение в ладони чувствую даже теперь. Оно и уберегло от повторения на всю жизнь

События того времени: процессы врагов народа (Бухарин, Рыков) и выборы в Верховный Совет.

О как возмущали эти судебные спектакли на кремлевской сцене! Что бы пасть так низко героям революционерам! Тем и другим - обвинителям - то есть Сталину, и жертвам бичующим себя. Мы с Борисом не верили ни одному слову. Только спрашивали - как это возможно? Пытки? Но процессы - публичные - объяви, пожалуйся! Лион Фейхтвангер, ("Москва 1937") свидетельствовал: "отлично выглядели, никаких следов избиений". Вера в коммунистов окончательно рухнула. Всю жизнь носил в душе эту занозу антипатии и презрения. Нет, Амосов - будем точны: кроме короткого периода 42-го года вовремя разгрома немцев под Москвой .Но даже тогда не славословил Сталину и коммунистам. Ничего не подписывал когда клеймили академиков и писателей, не выступал на собраниях.

Но ведь молчал, Амосов? Против - только на кухнях. К диссидентам - не примкнул. Так, что - давай не будем.

Нет, не будем. Объяснение? Рассудочность: рано научился оценивать человеческую природу, рассчитывать "за и против", шансы на успех движений, сомнительность идей.

Впрочем, не стану оправдываться:

"- Трусоват был Ваня бедный!"

Не настолько что бы предавать, но достаточно что бы не бросаться в драку. Всегда жалко было потерять любимую работу. Полезность ее для людей не вызывала сомнений. Впрочем , и эти слова - не для героев.

Закроем эту тему. Пока закроем.

В том же 37-м, в июне во время экзаменов в Москве получил телеграмму из Горького, от Маруси: "Приезжай немедленно". Тут же поехал, в полном неведении.

Приезжаю и узнаю: дядю Павла арестовали. Два дня назад.

Вот оно: настигло и нас. Прожил в Горьком два дня. Хорошая квартира, беспорядок, следы обыска.

Жалко дядю, жалко тетку, сын у них Сережа 15 лет, балованный.

И тут же мысль на задворках сознания:" За все нужно платить: То сам арестовывал, теперь - тебя": Мне всегда казалось, что дядя - чекист гуманный, но умом-то знаю - не бывало таких! Поэтому и острой жалости не было. Или - от черствости?

Тетку, слава Богу, не тронули. Она переехала в Ярославль, к сестре и там дожила до смерти. Дядю расстреляли, а после - реабилитировали

Надо заметить, что Архангельск тогда дешево отделался, если сравнивать, например, с Украиной и Москвой. Интеллигенцию не тронули, посадили партийную верхушку, директоров заводов.

Чуть пораньше, будто в насмешку, родилась социалистическая демократия: "царь дал манифест" - Сталинскую конституцию. В декабре 1937 были выборы в Верховный Совет. Я даже был в театре на выдвижении кандидатов. (Борис меня свел, он был в комсомольском активе).

То еще было зрелище!

Первым кандидатом везде называли товарища Сталина. Хлопали стоя -15 минут, ей Богу не вру, замечал по часам. Ура кричали без счета раз.

Резервным кандидатом, от "союза коммунистов и беспартийных", выдвигали первого секретаря крайком Конторина. Аплодировали недолго, "Ура" не кричали, соблюдали дистанцию.

Выбрать его не успели. Три дня спустя я видел его жену заплаканной, она была нашей студенткой. Шепоток шел в массах: "Арестовали Конторина. Враг народа".

Каюсь: большой жалости к партийным вождям не ощущал.

"Носить бы вас не переносить!". Другое дело - интеллигенция, свое - родное. Попадали, как кур во щи, в чужую кашу.

Странно, но моя ненависть к партийным боссам сочеталась с верой в социализм. В то время европейские интеллектуалы тоже попадались на эту удочку: умел втирать очки Сталин. Достаточно было прочитать выступления Анри Барбюса, Бернара Шоу и Лиона Фейхтвангера, Ромен Ролана.