Рассказы - Поникаровская Алиса

На следующий день он пришел снова и на этот раз долго стоял перед портретом, работы неизвестного автора 15 века - самой старой картиной, которая была в их музее. Был будничный день, почти не было посетителей, и она смогла разглядеть его получше. На нем было черное длинное пальто, с поднятым воротником, из которого выглядывала худая шея, обмотанная грязным шарфом. Трехдневная щетина и спутанные ветром волосы делали его похожим на бродягу, но тонкое, изящное лицо с огромными, тоскливыми, впавшими глазами явно говорило о хорошем происхождении и о том, что обладатель его знавал когда-то лучшие времена. Он был нескладным и очень худым, и все время, словно от холода, прятал руки в глубокие карманы пальто. Когда он закашлялся громким, лающим кашлем, виновато оглядываясь и прижимая руку к губам, она заметила, какие тонкие и длинные у него пальцы - пальцы человека, который никогда не знал физической работы...

- Вам плохо? - осмелилась спросить она, с тревогой слушая его непрекращающийся кашель.

- Извините, - сумел выговорить он, задыхаясь от удушливого приступа. - Это сейчас пройдет...

- Я могу принести вам воды, - робко предложила она и, поймав его благодарный взгляд, быстро выскользнула из зала, напрочь забыв, что посетителей в музее ни в коем случае нельзя оставлять одних без присмотра...

Он пил принесенную ею воду маленькими торопливыми глотками, она стояла рядом и видела, как сильно дрожат его руки.

"Когда он ел в последний раз?" - неожиданно подумала она, всем сердцем ощущая какую-то странную, непонятную ей самой вселенскую жалость. Точно так же когда-то она от всей души пожалела маленькую облезлую кошку, невесть какими путями оказавшуюся у дверей ее квартиры.

- Вам сейчас нужно горячего чая с медом и домой, в постель, - сказала она, забирая протянутый стакан. - С таким кашлем не стоит ходить по улице.

Он вытер покрасневшие глаза рукавом пальто и в первый раз взглянул на нее.

- Спасибо... Но так получилось, что у меня нет дома...

Она растерялась. Она была твердо уверена, что у каждого человека в этом мире должно быть место, куда он может прийти вечером после работы: маленькая квартирка, как у нее, или койка в общежитии... Место, которое принадлежит только ему и никому больше. Где на стены можно вешать красивые картинки из журналов, ставить на тумбочку полюбившиеся вещицы, и даже что-то передвигать, если очень захочется перемен, чего она, правда, никогда не делала: ей и так хватало изменчивости этого мира... Его ответ словно вышиб почву из-под ее ног, и она лихорадочно пыталась что-то понять, но в голове звенело, обрывки мыслей ворочались тяжелыми каменными глыбами. Заломило висок.

- Но вы же не можете жить на улице, - схватилась она за спасительную мысль: в этом она тоже была твердо уверена.

Человек невесело усмехнулся, при этом лицо его прорезали две глубокие складки по обе стороны губ.

- Бывает и хуже... Спасибо за воду, - он повернулся и медленно пошел к выходу из зала. Она смотрела ему вслед, и вдруг ясно и отчетливо представила, как он выходит один на холодную улицу, ветер вцепляется в его волосы, рвет на худой шее шарф, пытается забраться под пальто, чтобы окончательно заморозить... А идти ему некуда, и нигде не будет того спасительного тепла, того стакана с чаем и медом, который ему сейчас так необходим...

- Постойте! - сказала она неожиданно громко и сама испугалась собственной смелости. - Если хотите... вы можете пойти ко мне...

Человек резко остановился и так же резко повернулся.

Она стояла перед ним маленькая, нелепая, одетая в малиновый халат смотрительницы, из-под которого выглядывало серое старушечье платье и прижимала к плоской груди пустой стакан. Во взгляде ее плескалась жалость и что-то еще странное: то ли молящее, то ли боящееся... Когда-то он рассмеялся бы в лицо, услышав такое предложение от такого убожества. Но сейчас... Он чувствовал, как накатывает новый приступ кашля, голова гудела от поднимающейся температуры, и больше всего на свете хотелось лечь. Неважно куда и где, лишь бы было тепло... Он привалился к дверному косяку и закрыл глаза.

- Я сейчас, - суетливо заторопилась она. - К тете Дусе сбегаю, подменюсь. Я быстро! Вы подождите...

Через десять минут она бежала обратно под удивленными взглядами смотрительниц, страшно боясь, что он не дождался ее и ушел. Он сидел на ее стуле, прислонившись виском к холодной стене.

- Пойдемте, вам совсем плохо... - она коснулась его рукава маленькой ладонью и тут же одернула руку. Он тяжело поднялся и, слегка шатаясь, пошел за ней следом.

...Она летала, не чуя под собой ног от счастья. Он так сразу и органично вписался в пространство ее комнаты, словно был одной из антикварных вещиц, с такой любовью расставленных ею по своим местам. Он, как заблудшая, бездомная кошка, случайно попавшая в теплую квартиру, почти все время проводил на стареньком диване, вставая лишь затем, чтобы сходить в ванную, залезть в холодильник или прикурить очередную сигарету. Запах дыма не мешал ей, хотя она сама никогда в своей жизни не курила, ей даже нравился сиреневатый налет, который появился на стенах ее квартиры, окрасив ее в какой-то смутный, все время сумеречный цвет. Теперь она никогда не задерживалась на работе. Она, легким прикосновением руки, поведала тайну своей любимой чаше, рассказав, как он метался в бреду, и она в четыре часа ночи бегала встречать скорую, как плакала, глядя на его лицо в испарине пота и разметавшиеся по подушке спутанные волосы, как поила его из ложечки горьким лекарством, уговаривая, как маленького ребенка: "За меня, за тетю Дусю, за Татьяну Петровну...", и как всплеснула от счастья руками и торопливо побежала на кухню, когда он в первый раз попросил поесть... Чаша поняла ее, отозвавшись тонким прозрачным звоном. Поняла и простила, и она была ей за это благодарна.

В один из вечеров, покормив его куриным бульоном, она сидела в кресле, лучась нежностью и покоем, и смотрела на него. Он потушил очередную сигарету.

- Я так до сих пор и не знаю, как тебя зовут, - неожиданно сказал он.

- Лира, - ответила она, боясь признаться, что когда приходил врач, ей пришлось пошарить в его карманах и отыскать паспорт. С тех пор его имя звенело в ее голове, как летний колокольчик.

- Лира? - удивился он. - Вот тебе родители удружили...

- Это не родители... У нас в интернате воспитательница была... Татьяна Петровна. Очень музыку любила. Когда она начинала играть на пианино - все девчонки плакали. Она и меня хотела научить, да только не вышло... Не талантливая я...

- Ты детдомовская что ли?

- Ага, - кивнула она. - У нас там хорошо было, не обижал никто... Татьяну Петровну я до сих пор навещаю. Она, правда, на пенсии уже. Но очень за меня переживает, говорит, я ей как дочка...

- Ну, приятно познакомиться, Лира, - со странной интонацией в голосе произнес он. - Лучше поздно, чем никогда. А я - Кирилл. Ты давно в музее работаешь?

- Да. Как школу окончила, меня туда Татьяна Петровна и устроила. Мне там нравится. Красивое все вокруг...

- Антиквариат любишь, - хмыкнул он.

- Что? - не поняла она.

- Вещички старинные. Вон, всю комнату заставила...

- Нравится? - радостно спросила она. - Это еще мало... Я бы много чего хотела купить, да денег не хватает...

- И нравится тебе так жить? - Кирилл не отводил от нее взгляда, словно что-то пытаясь понять для себя.

- Как? - растерялась она.

- Не скучно?

- Ну что ты! - Лира снова улыбнулась. - Они же все живые... Я с ними разговариваю, они много-много знают. Куда больше, чем я. И когда у них хорошее настроение - могут со мной поделиться.

- Ну, ну, - снова хмыкнул Кирилл и отправился в ванную.

Улыбка медленно сползла с ее лица. Она хотела рассказать ему, какую интересную историю прозвенел ей бронзовый колокольчик, как раз в то время, когда она, боясь заснуть, сидела у кровати Кирилла и каждый час промокала его горячий лоб холодным полотенцем, как ободряюще смотрела на нее эта великолепная дама с маленького портрета, висящего над диваном, как помогала ей статуэтка ангела, даря терпение и надежду...