Человек Иван Чижиков, или Повесть о девочке из легенды - Галина Ширяева

Дина отняла ладонь от лица. Лампа стояла на столе, огонек ее был слаб и неярок, а лоб и щеки по-прежнему пылали.

Он стоял посреди кухни и тревожно всматривался в темноту - туда, где была Дина.

"Никогда-никогда больше не спрошу у тебя совета, - подумала Дина. Ты умер. Для нас ты умер!"

Она стиснула зубы, чтобы не застонать, но все-таки застонала.

- Все! - сказал он громко и шагнул к двери.

Саша бросилась за ним.

- Папа! Ты же сейчас не дозвонишься! Ты же не дозовешься ночью! Может быть, до утра! Утром мама вернется.

- Нужен доктор, а не мама, - ответил он. - Я попробую. А ты пока выведи Барбансона.

- Папа! А если я? Через болото! Мигом!

- Не смей! Ступай выведи Барбансона!

- Папа! Я через болото за час доберусь! Я же знаю дорогу!

- Нет!

Они ушли, а с лавки бесшумно поднялась Маринка. Она подошла к печке, взобралась по лесенке к Дине и тронула шершавой ладошкой ее щеку.

- Что же это ты? Чижикова!..

Взять бы ее отсюда! Увезти! Показать Андрею. Сестра!..

Глаза у нее отцовские! И не карие вовсе, а русалочьи... Может быть, мать уже и забыла его настоящую фамилию, но как она могла забыть цвет его глаз? Ведь глаза у него не карие...

Маринка спрыгнула с лесенки, на цыпочках отошла от печки и откуда-то из-под стола достала резиновые сапоги.

Прижимая к груди сапоги, Маринка прошла через кухню к окну, встала на табуретку и вылезла через окно в палисадник. Куда это она?..

"Она хочет вместо Саши! Через болото! - догадалась Дина. - Надо пойти сказать".

Придерживая одной рукой тяжелую, как булыжник, голову, Дина сползла с печки, отыскала на вешалке свой плащ и вышла в палисадник.

Рассвет уже разбавил густую темноту ночи. Были странными эти рассветные сумерки, похожие на вечерние и в то же время не похожие на них, - может быть, потому, что никто не зажигал огней. В той стороне, где должен был начаться восход, висел яркий месяц, острый как нож, - словно солнце в час неполного затмения. На фоне уже светлеющего неба неподвижно вырисовывались ветви деревьев, как на четкой, хорошо проявленной фотографии.

Набежал ветер, фотография ожила, цветы в палисаднике зашептались о чем-то весело и шумно.

"Зачем они так? - горько подумала Дина. - Ведь пила же молчала тогда!"

- Чижикова! - раздался возле нее удивленный возглас Саши. - Ты куда? Ты больна!

- Нет!

Что-то нужно было сделать Дине, что-то сказать. Зачем-то вышла она сюда, в палисадник. А что нужно сказать, забыла. Голова тяжелая, чугунная.

- Ты с ума сошла, Чижикова! Ступай в дом!

- Мне нужно ехать, - сквозь зубы произнесла Дина. - Я не могу здесь.

- Куда тебе ехать? Это нам нужно ехать! За доктором! Подожди, сейчас придет отец. Он в конторе, у телефона...

Кусты в палисаднике продолжали шелестеть и шептаться.

- Я сорву их, - сказала Дина, кивнув на цветы. - Жалко? Ну и не надо!

- Не жалко! - крикнула Саша. - На, бери хоть все!

Она стала срывать цветы. Она оборвала их почти все и сунула букет Дине в руки.

- Если хочешь, я провожу тебя. Мы запрягли Барбансона.

- Не надо, - покачала головой Дина. - Я сама. Без вас.

Она добралась до калитки и вышла на темную дорогу, ведущую к бугру с обелиском. Скрип-скрип-скрип... - раздалось позади. "Скворец? - удивилась Дина. - Нет, это не скворец, это телега!" Дина прибавила шагу, почти побежала. Скрип позади не умолкал.

Она поднялась. Не поднялась, а, выбившись из сил, почти вползла на бугор, цепляясь одной рукой - в другой были цветы - за головки ромашек, и опустилась на землю.

- Чижикова! - раздался внизу на дороге голос. - Чижикова! Подожди!

Саша! Дина швырнула цветы к подножию обелиска и бросилась прочь с бугра. Впереди был лес...

- Чижикова-а!

Телега позади уже не скрипела, а грохотала. Дина обернулась. Саша, стоя во весь рост на телеге, погоняла Барбансона. Сейчас догонит... Дина, торопясь, свернула с дороги на первую попавшуюся тропинку.

Телега прогрохотала по дороге, остановилась.

- Эй! - крикнула Саша. - Ты где?

Но Дина, уже не сдерживая больше слез, бежала прочь от дороги, по тропинке, уводящей в темную глубину леса.

Саша подождала немного, всматриваясь в черную ленту дороги, еще раз позвала Дину, еще раз... Никто не ответил. Тогда она повернула Барбансона назад.

...Месяц уже побледнел и, поднимаясь все выше над горизонтом, убегал от рассвета. Убегала от него и Дина, но рассвет догонял ее. Оно все-таки наступало, новое утро. Уже прояснились сумерки, уже посветлели темные силуэты деревьев, гасли звезды. И Дина уже смогла разглядеть, что тропинка под ее ногами стала узкой, чуть приметной, словно по ней ходили босиком или ходили всего несколько, а то и один человек.

Надо было бы остановиться и повернуть назад. Но она шла вперед. Она плакала и шла...

Тропинка вывела ее на просеку.

Дина не знала, что такое просека, но именно это слово пришло к ней, когда она увидела огромную, казавшуюся страшной среди темного леса поляну. На поляне на невысоких черных буграх росли кривые обтрепанные кусты.

Тропинка кончилась. Дина шагнула прямо вперед, наугад, чтобы перейти просеку-поляну напрямик... Земля под ее ногой вдруг мягко подалась, словно Дина наступила на воздушный шарик. Дина бросилась назад, еще не догадавшись, не успев сообразить, куда же это она забрела.

И тогда отчаянный крик, словно хлыст, с силой ударил ее и заставил остановиться.

Она остановилась, обернулась.

И поняла, что перед ней болото. Что крик - это Маринка. Что Маринка тонет!..

- Не ходи! Не ходи сюда! - отчаянно кричала Маринка и выплескивала из грязной болотной жижи руки - с них рваными ручьями стекала вода, и они были похожи на крылья раненой, изодранной птицы. - Не ходи! Я промахнулась! До меня можно добраться, но ты не ходи! - кричала Маринка, захлебываясь слезами. - Тут мост, тут твердое под водой! Тут настил!.. Надо только рассчитать! Но ты промахнешься... Не ходи! Я промахнулась! Только у меня нарыв... А у тебя нету нарыва... Ведь нету?

- Да, - беззвучно ответила Дина и шагнула вперед, в черную трясину. Нету...

И когда в первую секунду ей показалось, что она и в самом деле промахнулась, что нет у нее под ногой никакого настила, когда успела промелькнуть в ее голове мысль: "Вот как кончилась жизнь!" - вдруг выдвинулся откуда-то из сумрачной глубины леса маленький соседский мальчишка и, глядя на нее в упор, сказал: "А тетя Саша Чижикова плачет за сараем. А вы почему не плачете?.." Потом промелькнуло перед ней бледное лицо Андрея с темными кругами вокруг глаз, что-то узнавшего, о чем-то догадавшегося тогда там, на вокзале... Она тихо вскрикнула и рванулась к Маринке:

- Какая Саша?!

И поняла тут же, что под ногами у нее твердое: скользкие, разбухшие от воды бревна - подводный мост. Она сделала еще один шаг вперед. Еще один... До Маринки оставалось не больше метра. Черная трясина Сашиного болота, потревоженная Диной, беззвучно колыхалась вокруг, но старый партизанский мост был еще крепким.

- Какая Саша?! - протянув к Маринке руки, снова крикнула Дина, хотя уже догадалась, уже поняла, чьим именем названо болото!

Лесной ручей, в котором они отмывались потом, был неглубоким и прозрачным. Русло ручья было прямым, и дно - ровным. Казалось, кто-то нарочно прорыл его, усыпал дно чистым песком и камешками, а потом где-то в глубине леса открыл большой водопроводный кран.

Мелкие волны были ребристыми и холодными.

Дина с трудом выбралась на некрутой крепкий бережок, легла на траву. И сейчас же лес опутал ее мягкой паутиной, которая висела зачем-то на ветвях деревьев.

Маринка подбежала к ней, затеребила ее, закричала над самым ухом, отнимая Динины руки от лица:

- Чижикова! Чижикова! Чижикова!

Дина поднялась, но земля плавно качнулась под ее ногами и толкнула к соседнему дереву. Царапаясь щекой о жесткую кору, Дина снова опустилась на землю.

- А потом? - с трудом спросила она Маринку. - Что было потом?

- Что - потом? Где - потом?

- Там, на болоте... К ним бросилась она. Саша... А потом?

- Потом? А потом их вытащили! Всех троих!

- Троих?

- Троих! Сашу и тех двух сосунков, за которыми она полезла. Их только и удалось двух спасти... Ведь говорила же тебе тогда: слушай, не спи! Их наш папа вытаскивал. Сначала Сашу с мальчишкой, а потом уже девчонку из других рук взял. Так бы и потонула вместе с матерью, если б не папа! Да и Саша бы потонула, если б не он... А потом, когда наши пришли, она забрала обоих сосунков и уехала. Ей говорят: останься, в детдом их определим, а она заместо матери с ними поехала! И куда, не сказала. И фамилию даже ее не запомнили, она нездешняя была, ее войной в Лесное занесло. Знали только, что фамилия у нее хорошая была, веселая... И сама она была веселой...

- С солнечными зайчиками!