День 21. Книга вторая (СИ) - Грэм Анна "Khramanna"

— Пока ты не спросил даже не задумывалась об этом, — я потёрла лоб, голову вдруг прострелило острой болью, усталость навалилась бетонной плитой, заныла спина, которая все эти часы была в полусогнутом состоянии. Я завертелась по сторонам в попытке найти любое сидячее место, чтобы водрузить на него свой усталый зад. Подошёл бы даже пол. — Хреново. Даже кофе не удалось выпить.

— Иди, поспи немного. — Я заметила, как Дэмиан шевельнул рукой, намереваясь дотронуться до моей — мы сидели локоть к локтю — но в последний момент передумал. — Я настроил прямую связь с полицией и медиками, пока относительно спокойно. Техники на базе сроков восстановления не дают, причина всё ещё выясняется. В общем, сколько мы тут просидим, неизвестно.

— Сколько там уже заражённых? — я постучала по монитору пальцами, подслеповато щурясь. Глаза перенапряглись, и мутная пелена туманила теперь зрение.

— Пока двенадцать официально подтвержденных. — Казалось, Браунинг держал всю статистику в голове, да и вообще, мне часто казалось, что его мозг, словно процессор, принимает, обрабатывает и запоминает всю, абсолютно всю информацию, которая ему поступает. Мне совершенно не нужен был монитор, и коммуникатор не нужен был. Мне нужен был Браунинг, и я с содроганием думала о том, что было бы, если бы он не нарушил все мыслимые протоколы и не приехал бы. Поступки определяют человека. Не слова. Наверное, именно этот поступок заставил меня поверить в то, что я действительно могу быть важна…

— Семьи?

— Все изолированы, спецбригады несут вахту. Не все согласны с этим решением, — он пожал плечами, я поняла его и понимающе мотнула растрёпанной головой.

Стадия отрицания. Каждый раз как в первый раз.

Дэмиан пожал плечами и снова уткнулся в монитор. Выглядел он гораздо лучше меня и в руках держал себя гораздо лучше. Критические ситуации — его стихия, потому что именно в критических ситуациях способности мозга были задействованы на полную катушку. Он был спокоен и собран. В общем, как и всегда. Чего не скажешь обо мне. И о других.

В любой нештатной ситуации всегда находились те, кто до последнего отказывался в эту самую ситуацию верить и, соответственно, применять меры защиты тоже. У людей легко происходит подмена понятий: сирена тревоги первой степени сходила за учения, радиосообщение за ошибку или розыгрыш, официальные сведения о количестве заражённых называли фейком, придуманным правительством для того, чтобы заставить всех сидеть по домам. Я морально готовилась к тому, что число заболевших будет увеличиваться в геометрической прогрессии. Пропищала управляющая панель, принимая новое сообщение — крематорий сообщил о готовности задействовать дополнительные мощности при первой же необходимости. Когда будет нужно, они запустят ещё пару печей. Дым будет виден из окна.

— Я, пожалуй, да… ты прав, пойду, — шатаясь, я едва вписалась в дверной проём. Ближайшая комната отдыха с диваном была у опенспейса аналитиков, туда я и направилась. Как же хотелось выпить… Я была уверена, что от напряжения не усну. Но возвращаться в кабинет было выше моих сил.

Я устала настолько, что не могла больше воспринимать информацию. Мне казалось, что под сводами черепа у меня боровое желе, плоское и прозрачное. И если бы не Дэмиан, я не знаю, как вывезла бы всё это…

Мне снился кофе. Обычный кофе в обычной чашке. Из натуральных зёрен, такой же, как я пробовала на военной базе и которого я, наверное, никогда больше не попробую. Удивительно, но под эту умиротворяющую иллюзию я проспала крепко почти шесть часов подряд. Я никогда так не спала. Шесть часов непрерывного сна, несмотря на узкий, жёсткий диван и неудобную позу, в которой приходилось обнимать себя и прятать ладони под грудь чтобы руки не съехали вниз и не утянули силой тяжести на пол всё тело. Это был рекорд. Раньше я просыпалась ровно в два тридцать, и ворочалась, ворочалась до четырёх утра, а после забывалась рваным, поверхностным сном, который прерывался тревожным ожиданием сирены. Неужели только в жутком стрессе и дикой усталости мой организм может нормально функционировать?! Я настолько привыкла существовать в ожидании удара, что спокойная, по-хорошему предсказуемая жизнь перестала для меня являться синонимом психологического комфорта?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я села на диване, провела рукой по волосам в безуспешной попытке пригладить их. Хотелось в душ, но идти в хвост коридора через весь этаж к душевым, ждать, когда вода нагреется до выносимой температуры, шлепать потом мокрыми ногами по плитке в отсек обсушки и дезинфекции — полотенца были запрещены в местах общественного пользования — не хотелось совершенно. Мне хотелось домой. Мне хотелось, чтобы ничего этого не происходило.

Но придётся прекращать ныть, жалеть себя и откладывать неизбежное, нужно вставать и работать. В условиях чрезвычайной ситуации сирена должна включаться каждые два часа, кроме ночных, напоминая о том, что дома нельзя покидать. Нужно перепрограммировать систему оповещения, пока ещё не слишком поздно, иначе мне не избежать дисциплинарного разбирательства за нарушение протокола.

Когда я вошла в кабинет Максвелла, Дэмиан спал за столом, уронив голову на руки. Он просидел тут всю ночь, пока я дрыхла без задних ног. Меня охватило чувство вины, я не догадалась поставить себе будильник, чтобы сменить его.

Только сейчас я начала понимать, что произошло. Только сейчас, когда нарушился мой привычный ритм — проснуться, посмотреть в окно, выпить кофе, сходить на пробежку или в зал — я поняла, как страшно то, что случилось. То, что происходило сейчас за толстыми стенами здания Подразделения, было смертью. Мучительной смертью с минимальным шансом на спасение. Одновременно с этой мыслью, так сильно поразившей меня, на экране над головой Дэмиана высветился отчёт из госпиталя — количество заражённых увеличилось до тридцати шести. Двое умерли. На его коммуникатор с тихим шорохом упало уведомление, Дэмиан встрепенулся, отлип от стола и взялся за аппарат. Меня он даже не заметил.

— Я забыла сменить алгоритм оповещения, — выйдя из тени, я проследовала к панели управления, взглянула на мониторы. До нового сигнала осталось восемнадцать минут…

— Я всё сделал, всё нормально.

Дэмиан устало улыбнулся. Пока я спала, он делал не только свою работу, но и мою. Моим первым порывом было обнять его, но я не была уверена, что так делают друзья. Мы ведь теперь друзья, а кроме того, отягчённые не отвеченными чувствами одной из сторон этой «дружбы».

— Но я ничего не слышала… — сирена должна была разбудить меня как минимум трижды.

— В комнате отдыха шумоизоляция. Но это секрет, — Дэмиан откатился на кресле от стола, хулигански подмигнул мне, я не смогла сдержать улыбку. Умники знают толк в качественном отдыхе. И как обходить правила знают тоже. — Кофе будешь? Я спускался на склад, принёс пайки. Подошва от сапог на вкус примерно такая же, но куда деваться.

Он встал с кресла и протянул мне термокружку. Мне хотелось поблагодарить его, глядя ему в глаза, но взгляд застрял где-то на уровне его груди — я просто не смогла. Заволновалась. Так же, как ранним утром, когда увидела его рабочее место, его вещи. Я заволновалась ещё сильнее, когда случайно коснулась его пальцев. Хорошо, что никто не видит, как приливает жар к моим щекам — аномалии кожной пигментации порой очень выручают. Я зависла, пытаясь проанализировать своё состояние. Забота Браунинга была мне приятна, но в то же время я опасалась привыкнуть к ней. С Дэмианом было спокойно. С ним можно было не фильтровать речь, не скрывать свои эмоции, не бояться выглядеть глупой, нелепой, заносчивой или ранимой. Дэмиан не из тех, кто ударит слабого, чтобы тот стал сильнее. Дэмиан вообще не такой… Не Патрик. Нет, лучше бы Дэмиан вообще не приезжал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я хочу, чтобы ничего этого не было. Хочу сесть за свой любимый столик внизу, смотреть на улицу, на людей, на спокойную жизнь… — в моём отчаянии было всё: страх заражения, ужас от того, что как прежде уже не будет или будет, но далеко не сразу, мои вдруг обострившиеся чувства. Я отхлебнула кофе, он всё ещё был горячим. Обожгла язык, но не подала виду — боль отлично отрезвляет.