Небо для смелых - Михаил Сухачёв

— Ой, господи, Женя, сынок! — кинулась на шею Мария Яковлевна, когда на настойчивые сыновние звонки открыла входную дверь. — Какой же ты стал взрослый, я тебя ведь не таким представляла. Думала, ты как был Воробышек, так и остался.

Еле справляясь от волнения с грубыми крючками его солдатской шинели, она засыпала сына вопросами, не дослушивая до конца ни одного ответа. Пока Женя мылся, мама все время говорила, бегая от умывальника в комнату, из комнаты в кухню, из-за чего Женя так и не понял, где сестры, как их житье-бытье, как мамино здоровье.

— Да что это я, — спохватилась Мария Яковлевна, когда они сели за стол друг против друга, — все говорю и говорю, расскажи теперь о себе.

Женя рассказал, что в Москве проездом, сегодня же уезжает, ее проведать отпустил его командир после отоваривания на складе. Мария Яковлевна всплакнула, когда узнала, что Васю не отпустили домой. Женя сказал ей, что стоянка краткосрочная и был приказ никому, даже москвичам, от эшелона не отходить.

Смешная мама, сокрушается, упрекает начальство: могли бы, мол, и Васю тоже взять на склад. Разве ей понять, что командиру Татарченко и Женя-то был не нужен, а просто по-человечески, учитывая его возраст, пошел командир на хитрость, взял в свое распоряжение паренька в город и отпустил повидать мать.

Так и не дождавшись, к своему и маминому огорчению, сестер, через час Женя собрался уходить.

— Одевайся, мама, проводи меня на Товарную станцию, может, удастся повидаться с Васей.

«Милые, дорогие сестрички, — начал писать Женя записку сестрам, пока мама одевалась, — я был дома, очень жаль, что не застал вас. Надо уходить. Мама все расскажет, Если сможете, то приходите на Николаевскую-Товарную по плану, который я здесь нарисовал. Крепко вас обнимаю, Женя».

Едва только вышли на улицу, Женя бережно взял мать под руку. «Господи, мой маленький Воробышек уже; взрослый мужчина».

— Вы едете на Восточный фронт? — спросила мама, когда они вышли на Краснопрудную.

— Нет, мы просто меняем аэродром, — мучительно искал сын в памяти город, который был бы одинаково далеко и от Западного и от Восточного фронтов, — будем где-то под… Ярославлем.

— Женя, ты никогда не врал, особенно мне, — покосилась мать на сына.

— А я и сейчас не вру, действительно не знаю, в какое мы место едем. Ты не волнуйся, как только мы прибудем, я немедленно тебе сообщу…

До вечера, когда было приказано отправить эшелон, Татарченко вместе с комиссаром успели поднять на ноги все тыловые инстанции вплоть до Всероссийского главного штаба и добились еще запасов горючего «на всю войну с мировым империализмом». Существенно потеснив людей, на платформе возвышался закутанный в брезент новый «Ньюпор-17», и по всему эшелону разместились восемнадцать бочек бензина и одна с касторовым маслом.

— Теперь у нас чистейший бензин, а не «смерть авиатору», — радовался Татарченко, подразумевая под этим спирт-сырец и «казанскую смесь», изобретенную из-за нефтяного голода старейшим летчиком Борисом Российским. От «казанской смеси» у летчиков после полетов болела голова, пропадал аппетит, а иногда начиналась рвота.

Плотной стеной подступающие громады домов, в хмурой вечерней мгле кажущиеся еще мрачнее, стали постепенно сменяться маленькими, такими же непривлекательными деревянными хатками с черными, как будто пустыми глазницами окон. Унылая картина человеческого жилья вскоре сменилась не менее унылой картиной опустевших, убранных полей, прерываемых перелесками.

Ночью где-то в поле долго стояли, из вагона в вагон передали приказ командира приготовить оружие, усилить наблюдение, так как в округе поднялся кулацкий мятеж. Никто уже не спал, прильнув к окошечкам товарных вагонов.

— Знаешь, — тихо шепнул Петр Жене, — мне кажется, когда поезд стоит, то находиться в вагоне хуже, чем в поле. Чувствуешь себя как голый на бугорке, не знаешь, с какой стороны за тобой наблюдают.

Осторожно, часто останавливаясь, поезд с трудом дотащился до Тулы. На станции долго шел спор, выпускать поезд или нет. Наконец под прикрытием тульского отряда ЧК, сопровождавшего эшелон до Мценска, двинулись к фронту. На паровозе был установлен «максим» с расчетом чекистов, а на платформах, у самолетных пулеметов, дежурили военлеты и летнабы.

Поезд шел ходко, правда, на каждом повороте сбавляя скорость, пока не выходил на прямолинейный участок. Постепенно спадало напряжение. Об этом известил механик Ткачук, который вполне определенно изложил свой взгляд на ситуацию:

— Мы хоть и в обороне, а жрать все равно хочется.

— Как будто тебе в наступлении не захочется, — заметил кто-то.

— Не знаю, может, и не захочется, потому как в наступлении жевать мешает «ура».

На повороте линии между Лазаревом и Житовом, когда еще не было видно завала на путях, из еловых посадок в полосе отчуждения полоснула по поезду пулеметная очередь. Так уж было задумано бандитами, что пулемет, установленный на паровозе, оказался далеко впереди и не мог, пока его перетаскивали, ответить огнем. Машинист, увидавший впереди завал, начал сильно тормозить, почти начисто лишая красноармейцев возможности отстреливаться.

Эшелон оказался беззащитной мишенью. Люди, попадавшие во время торможения, стали хвататься за оружие, открывая неприцельную стрельбу по тому месту, откуда строчил пулемет.

Видно, операцией руководил опытный белогвардеец или свой, «доморощенный полководец», не лишенный сообразительности. Пока внимание красноармейцев было сосредоточено на пулемете, с другой стороны эшелона по кратчайшему расстоянию из редкого кустарника поднялась цепь бандитов.

Трудно предположить, чем бы закончился бой, возможно, и захватом эшелона, только случайность сорвала хитро задуманный план. То ли выдержка подвела слабонервного бандита, то ли он споткнулся и нажал курок, а возможно, «перебрал» пшеничного первача, продрогнув в засаде, только слишком рано грохнул одиночный выстрел. Этого оказалось достаточно. Сразу же по всей дуге эшелона стали включаться ружейные и пулеметные выстрелы по бегущему «кулацкому войску».

Вся цепь залегла. И сразу же из кустов раздался надрывный крик: «Сдавайтесь, большевистские собаки!» Кто-то из эшелона выстрелил в то место, откуда слышалась угроза.

— Что будем делать, комиссар? — спросил Кемеровский, просматривая в бинокль цепь бандитов. — Может, дать команду отходить задним ходом или подождать встречный поезд?

Словно предугадав ход его мыслей, позади эшелона, там, где по дуге закруглялось железнодорожное полотно, раздался приглушенный взрыв.