Убей или умри! Первый роман о немецком снайпере - Юрий Стукалин

Мы вернулись. Все остальное уже не важно.

Глава 11

Впервые за двое суток позволяю себе немного расслабиться. Мы попали в расположение тыловой резервной группы, в срочном порядке распределяющей новобранцев по поредевшим полкам. Новость о прибытии нескольких сотен «желторотиков» радует. Наконец наши части доукомплектуют личным составом, и тогда, возможно, удастся удержать линию обороны. Командование еще надеется выровнять зыбкую полосу фронта, что, впрочем, неплохо. Хотя мне лично все эти потуги кажутся неоправданной растратой сил и людей.

Деревенька, около которой готовятся фортификационные сооружения и роются траншеи, чудом уцелела, но местные жители покинули ее. Может, сбежали к партизанам в леса, а может, всех их отправили на тот свет, чтобы под ногами не мешались. Здесь царит полнейший беспорядок, и суета, но меня все это мало волнует. Единственное, что сейчас занимает меня — местонахождение роты Бауера и судьба самого капитана. Вразумительного ответа от кого-либо добиться сложно.

Когда часовой препровождает нас к своему командиру, возникают небольшие сложности. Отправляясь на задание, я никогда не брал документы, оставляя их у Бауера, а карманы Земмера, понятное дело, обчистили иваны. Но много людей знают меня в лицо либо наслышано о моих успехах, а потому проблема вскоре решается, и нас отпускают. Земмером тут же начинает заниматься ротный санитар, сразу замечая, что у парня нет никаких шансов отдохнуть в госпитале.

— Тут ребята и с более тяжелыми ранениями воюют, — ворчит он.

— Жаль, парень на грани срыва, я его еле дотащил. Передышка ему бы не помешала, — пытаюсь выбить для Земмера несколько дней.

— Тут много кому нужна передышка, — сварливо бурчит санитар, видимо имея в первую очередь себя.

Обработав рану антисептиком и перебинтовав, он Отпускает нас.

Мы находим приют в избе, занимаемой уроженцем Тюрингии капитаном Калле. Изнуренный многодневными боями, худой и нервный офицер, он рад обменяться с нами новостями. Его рота находится при штабе и якобы держится в качестве резерва, хотя на самом деле охраняет толстую жопу командира полка фон Хельца. Едва мы с Земмером приканчиваем принесенную пухлым румяным ординарцем Калле с полевой кухни еду, он настойчиво просит поведать ему подробности наших «приключений». Немного изменив историю о том, как Земмер сдался в плен, рассказываю обо всем, что с нами произошло. Калле с интересом слушает, иногда покачивая головой и хмуря брови. Закончив, спрашиваю его о нашей роте.

— Знаю, что им не удалось удержать позиции, — чешет затылок Калле, но это мне и самому известно, видел собственными глазами. — Они отступили и закрепились на каком-то участке. Связь с ними еще не налажена. Я уже две группы связистов посылал, они не вернулись. По всем сводкам, наш полк понес большие потери, — и добавляет горделиво: — Но благодаря майору фон Хельцу устоял.

— Понятно, — говорю я скептически, с трудом сдерживаясь, чтобы не ляпнуть какую-нибудь колкость в адрес фон Хельца.

— Вот майор Зонненберг, командир соседнего полка, — грустно морщится Калле, — погиб. Самолично пытался поднять струсивших солдат в контратаку. Безрассудный поступок. Солдат так и не поднял, а самого разорвало снарядом в клочья. Даже хоронить нечего.

— Жаль, — киваю я.

Майор Зонненберг был отличным офицером, я знал его немного. Он переживал за каждого бойца, относился ко всем подчиненным, как к родным сыновьям. Майор действительно был отцом для солдат и храбрецом, каких мало. Если бы у нас был такой командир, столько бы ребят не гибло. Но Калле, похоже, не разделяет моего мнения. Искренне восхищаясь отсиживающимся в тылу напыщенным индюком фон Хельцем, он считает поступок Зонненберга проявлением глупости.

— Так вот, фон Хельц удержал основные позиции, давая тем самым нам возможность успеть подготовить линию обороны. Великолепная хватка! Наши солдаты тут неделями не спят, рвы копают, траншеи, укрепления строят. Майор придает им веру, а среди них, сам знаешь, есть такие элементы, которые ни во что уже не верят. Ни в победу Великой Германии, ни в фюрера, ни в самого Господа. А без веры и солдат не солдат, таково мое мнение. Но фон Хельцу удалось выстоять! Он вернул в души сомневающихся веру в победу Великой Германии.

— Он был во время боя на передовой? — спрашиваю я, но Калле не замечает иронии.

— Зачем? — он обескураженно взирает на меня. — Чтобы попасть под пули, как Зонненберг? Майор отсюда управлял битвой.

Я пожимаю плечами, борясь с нарастающим внутри чувством склизкой, липкой гадливости к «мудрому» Хельцу, прячущемуся за спины простых солдат. Калле бесполезно объяснять, что майор хитрый жук, а потому перевожу тему разговора:

— А что слышно от высшего командования? Наверху знают здешнюю обстановку?

— Ты не первый день воюешь, Курт, — кривится капитан и, посмотрев на дверь, тихо продолжает: — Сам все должен понимать. Там еще больше бардака и неразберихи, чем на местах. Мы хотя бы видим истинное положение дел. А они там колдуют над картами и трясутся за свои погоны.

Калле странный человек. Он не цепляется, как многие, за национальную идею, тысячелетний рейх и прочую ерунду. Он, как я и как капитан Бауер, просто вояка, выполняющий свою работу. Калле хочет победить, но удобно пригрелся возле не лезущего на рожон фон Хельца, и это ему нравится. Слышал я также, что капитан любит лично поучаствовать в расстрелах пленных, чтобы, как он говорит, «рука не потеряла сноровку».

В избу снова вваливается ординарец.

— Герр капитан, еще несколько человек с передовой вернулись.

— Зовите.

В дверях появляется офицер, о чем, впрочем, по внешнему виду сразу и не догадаешься. Знаки отличия сорваны, правое ухо в запекшейся крови, с ног до головы перемазан в грязи.

— Обер-лейтенант Пильке, — вытянувшись по струнке, представляется он.

Он оказывается командиром 3-й роты соседнего с нами пехотного полка.

Калле предлагает ему присесть, а ординарца просит найти еще что-нибудь из еды. Обер-лейтенант дрожащими руками принимает предложенную ему сигарету и закуривает.

Жутко клонит в сон, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не заснуть. Земмер уже задремал, примостившись в углу на лавке, но мне хочется выслушать историю Пильке, ведь он может знать что-то про мой полк.

— Сколько человек вы привели? — деловито спрашивает Калле.

— Мы вырвались из плена, — поясняет Пильке. — Со мной два солдата и унтер-офицер.

— Вот те раз! — Калле аж присвистнул. — Вы сегодня не первый, кому удалось улизнуть из грязных лап этих скотов! А как угораздило-то в плен попасть?

— Иваны в этот раз хорошо подготовились, — нервно выпуская струйку дыма, отвечает Пильке. — После артподготовки и первых минут боя я потерял половину роты. А когда русские стали приближаться, солдаты дрогнули, — продолжал обер-лейтенант, — я лично пристрелил одного, но должного действия не возымело. Эти трусы бежали. Несколько ветеранов, пара унтеров и я пытались остановить позорное бегство. Тщетно. Нам тоже пришлось отступить. Русские гнались по пятам, стреляли в спины. Нас накрыло минометами, я упал, заваленный землей. Как позже выяснилось, при обстреле я единственный остался в живых. Тела моих товарищей лежали рядом.

Обер-лейтенант замолчал, прикусив нижнюю губу, словно горько ему вспоминать потерю боевых товарищей, но мне почему то казалось, что он лукавит.

— Да, — словно очнувшись, заговорил он вновь. — Когда я пришел в сознание, русские уже прочесывали отвоеванные ими позиции, собирая оставшихся в живых и легкораненых. Вот и меня тоже подобрали.

— Как с вами обращались? — интересуется Калле.

— Нормально. — Пильке тушит окурок в служившей пепельницей маленькой жестяной банке из-под рыбных консервов. — Надавали слегка по морде, отобрали документы. Я, честно говоря, ожидал, что пристрелят сразу или измываться будут. Нас отсортировали по группам для отправки в тыл. Я давно воюю, Железный крест имею, штурмовой знак и «Мороженое мясо», конечно, но такого страху, как у них натерпелся, не припомню.

— А погоны где? — сухо спрашивает капитан.

— Все знаки отличия русские сорвали, — помедлив, отвечает обер-лейтенант, и я понимаю, что он врет. Догадался ли Калле, не знаю.

— Хорошо, продолжайте. Что было дальше?

В избе тепло, душно, но если отбросить некоторые недостатки, уютно. Видно, что капитан любит комфорт, и чистоту. В углу даже патефон стоит, вещь, на мой взгляд, тут совершенно неуместная. Для полной идиллии не хватает лишь темной тяжелой портьеры и камина. Слушая рассказ Пильке, не замечаю, как впадаю в дрему. Голос Пильке затихает, затем пропадает вовсе. Кто-то хлопает меня по плечу, тормошит. Открываю глаза.

— Эй, герой! — Калле стоит, склонившись надо мной. — Очнись!