Пропавшие - Джейн Кейси

Утонула?

При этих словах все журналисты в зале подняли руки. Викерс, чуждый театральности, снова просматривал свои бумаги. Мои глаза были прикованы к судорожно обнявшимся Шефердам. Миссис Шеферд беззвучно плакала, а ее муж выглядел постаревшим на десять лет за прошедшие тридцать шесть часов.

Пресс-атташе выбрала одного из размахивавших рукой журналистов, чтобы он задал вопрос, о котором думали все.

— Как она утонула? Существует ли все же возможность несчастного случая?

Викерс покачал головой:

— Нет. Обстоятельства ее смерти подозрительны, и мы совершенно уверены, что имеем дело не с несчастным случаем. Это предварительные результаты вскрытия, но патологоанатом абсолютно уверен в причине смерти.

Я мысленно вернулась в лес к Дженни, лежавшей полностью одетой в ложбинке, вдали от любого источника воды. Я даже лужи не видела поблизости. Где бы она ни утонула, произошло это не там, где я нашла тело.

Викерс все еще говорил, и я встала на цыпочки, стараясь расслышать.

— Мы еще не знаем, где умерла Дженни, при каких обстоятельствах, и по этой причине ее отец Майкл Шеферд согласился обратиться с просьбой об информации ко всем, кто может сообщить нам, где была Дженни между шестью часами вечера субботы и ночью на воскресенье.

— Ночью на воскресенье, — повторил другой журналист. — Значит, вы считаете, она умерла в это время?

Викерс медленно покачал головой.

— На данном этапе мы в этом не уверены. Мы ждем дальнейших сведений от патологоанатома, но в настоящее время нас интересуют эти временные границы. Желательно выяснить, где Дженни находилась в этот промежуток времени, с кем могла быть и не видел ли ее кто-нибудь. Мы хотим знать о возможных подозрительных действиях какого-либо человека или о странном поведении такового после выходных. Мы приветствуем любую информацию, которая может привести нас к убийце, — не важно, какой бы незначительной она ни казалась.

При слове «убийца» Дайана Шеферд всхлипнула. Немедленно зал взорвался вспышками камер. Муж Дайаны посмотрел на нее, затем расправил перед собой листок бумаги, разглаживая его руками. Даже из последних рядов зала я видела, как дрожали его пальцы. По кивку пресс-атташе он начал говорить, слегка запинаясь, но вроде бы полностью контролируя себя.

— Нашей девочке, Дженни, было всего двенадцать лет. Она… она была красивой девочкой, всегда улыбалась, всегда смеялась. Ее слишком рано у нас отняли. Это не сравнится ни с каким кошмаром, и с этим согласятся любые родители. Пожалуйста, если у вас есть какая-то информация об этом преступлении, любая, просим вас сообщить в полицию. Ничто не вернет ее, но мы хотя бы сможем добиться для нее правосудия. Спасибо.

Он судорожно сглотнул, когда закончил, затем повернулся и обнял жену, которая плакала уже навзрыд. Подбежала Вэлери и что-то прошептала Майклу Шеферду на ухо. Он кивнул и поднялся, поддерживая жену. Вслед за Вэлери супруги вышли из зала через дальнюю дверь. Когда дверь за ними закрылась, репортеры нестройно зашумели, задавая вопросы.

— Это работа педофила? — крикнул один из них, перекрыв остальных, и Викерс откинулся на стуле, собираясь с силами для ответа.

— Мы пока не знаем… — услышала я, открывая дверь в дальнем конце зала и выбираясь наружу. Я больше не могла выносить этих догадок. Журналисты лишь выполняли свою работу, но атмосфера в зале стала неуютной. У меня разрывалось сердце из-за Шефердов, и я устала до предела. До конца пресс-конференции я просто не выдержала бы.

Задумавшись, я не заметила, что прямо на меня идут Шеферды, сопровождаемые Вэлери, пока они уже почти не прошли мимо. Я стояла рядом с главной дверью, ведущей на парковку, где ждал их автомобиль.

— Мистер Шеферд, — сказала я, поддавшись импульсу, — я так сожалею о вашей утрате.

Он повернулся и посмотрел на меня угольно-черными от враждебности глазами, и я отпрянула к стене. Вэлери не дала ему остановиться, коротко, энергично кивнула мне, и я с открытым ртом проводила их взглядом. Затем я сообразила — конечно же. Он прекрасно знал, кто нашел тело, ему сказали. Я стала тем человеком, который отнял у них отчаянную надежду найти Дженни живой и здоровой. Я могла понять, почему он зол на меня, но все равно это было несправедливо.

Я сглотнула, пытаясь справиться с собой. Я преодолею незаслуженную ненависть, сказала я себе, хотя она очень меня уязвила.

— С вами все в порядке?

Я подняла глаза и увидела склонившегося ко мне Эндрю Блейка, на его лице было написано участие.

— Все нормально. Я просто не понимаю, почему этих бедных людей не могут оставить в покое. Неужели действительно необходимо вот так тащить их в зал, на глаза журналистам?

— Нам пришлось воспользоваться интересом СМИ на этом этапе, прежде чем они начнут критиковать нас за то, что мы не можем найти убийцу. Выступление родителей — хороший сюжет для телевидения. Мы попадем в первые строчки всех новостных бюллетеней.

— Как всегда, практично, — заметила я.

— Ну и что? В настоящий момент мы, похоже, не можем сделать ничего. Мой начальник застрял там, пытаясь отбиться от этой стаи акул. Каждый раз, когда я выполняю реальную работу, они меня донимают. Не говоря уже о том, что они ведут собственное расследование. Они проводят больше бесед, чем мы. Я узнал от сотрудников, которые обходят дома, — таблоиды побывали там первыми. Они путаются под ногами, мешают нам, и первые же скажут, будто мы завалили дело, хотя это они создают проблемы. — Он уже кричал. Затем пригладил волосы, запустив в них пальцы, сделал шага два вперед и снова повернулся ко мне. — Простите. Мне не следовало повышать голос. Вы не виноваты.

— Я к этому привыкла, — легко ответила я, — не переживайте на этот счет.

Он в недоумении посмотрел на меня, но я покачала головой. Я не собиралась углубляться.

— Просто меня это бесит. Первые несколько дней расследования — самые важные, а чем мы тут занимаемся? Устраиваем представление для прессы, вместо того чтобы вести настоящее следствие. А если бы мы захотели привлечь внимание СМИ к тому, в чем они действительно могут нам помочь, проси — не допросишься. — Он вздохнул. — Но нам все равно нужно это сделать — вдруг что-нибудь получится. А если мы не дадим эту информацию и доступ к семье, они поведут себя в десять раз хуже.

— Думаете, обращение Шефердов ничего не даст?

— По моему опыту, никогда не дает. Какой убийца сознается, увидев горе родителей? Если у вас хватило духу убить ребенка, не говорите мне, что немного слез перед камерой напомнят вам о совести.

— Но может, родные убийцы — жена, мать…

Блейк качал головой.

— Да вы что. Представьте, что́ они могут потерять. Большинство и пальцем не шевельнут, чтобы отдать полиции члена семьи.

— Правда? — Я не могла в это поверить. — Они лучше будут жить с убийцей?

— А вот подумайте, — сказал Блейк и начал считать, отгибая пальцы: — Полный хаос — весь ваш мир встает с ног на голову. Потеря дохода — могут забрать главного добытчика, и вы с семьей будете перебиваться на пособия. В окна вам полетят камни, на стенах дома появятся граффити, за вашей спиной будут перешептываться, когда придете в магазин. Соседи вас возненавидят, поэтому никто больше не поболтает с вами через забор. А помимо всего прочего ваши потенциальные свидетели, которые предположительно обвинят убийцу, скорее всего с ним связаны. Вы сдадите любимого человека?

— Но Дженни убили! Она была двенадцатилетней девочкой, которая никому не причинила зла. Как можно быть верным тому, кто виноват в этой смерти?

Он покачал головой.

— Верность — сильное чувство. Трудно пойти против нее и поступить правильно. Можно понять, почему предпочтут сделать вид, будто это их не касается.

Я припомнила вопросы журналистов. Пока Блейк был настроен так откровенно, мне нужно было кое-что узнать.

— Вскрытие… Они… ее… изнасиловали?

Он секунду колебался.

— Я бы так не сказал.

— Что это значит?

— В последнее время — нет, — медленно ответил он и сжал губы в тонкую линию, я же расширила глаза.

— Значит, можно сказать… были следы…

— Можно сказать, она была на четвертом месяце беременности. Это все упростило. — Он говорил тихо, отрывисто, буднично. Нечего и думать, что я ослышалась.

— Но она же была ребенком, — только и смогла выдавить я. Мне не хватало воздуха в легких, я не могла как следует дышать.

— Ей было почти тринадцать лет. — Он хмурился. — Мне не следовало вам этого говорить… вообще ничего. Вы единственная, кто знает об этом, помимо полиции. Если это пойдет дальше, я буду знать, кто проболтался.

— Нечего меня запугивать. Я ничего не скажу.

Я помыслить не могла, чтобы рассказать кому-нибудь то, о чем мне сейчас поведал Блейк. Страшно было даже подумать, что за этим стояло.