На островах - Михаил Павловский

Стрельба букоткинских стотридцатимиллиметровок послужила сигналом для защитников Виртсу. На врага обрушился шквал пулеметного и винтовочного огня. После пережитых минут цепенящего ужаса к бойцам пришла необыкновенная злость. Артиллерия еще била по самой гуще противника, и осколки тяжелых снарядов залетали в свои же окопы, а в центре и справа люди уже поднялись в контратаку.

— Ура-а-а! — покатилось вдоль побережья.

Лейтенант Смирнов немедленно передал на батарею, чтобы Букоткин перенес огонь. Гитлеровцы поспешно отступили.

— Ну теперь не скоро полезут, — выразил уверенность Смирнов. Но не угадал. Немцы быстро оправились. Перегруппировавшись, они снова ринулись в атаку, только на этот раз впереди автоматчиков пустили танки.

Тогда заговорила наша противотанковая батарея. Из трех машин сразу повалил густой черный дым.

[47]

Остальные развернулись и скрылись за складками местности.

Минут на пятнадцать установилась тишина. Потом на правый фланг нашего батальона противник вдруг обрушил массированный артиллерийский и минометный огонь. Под его прикрытием гитлеровцы пошли в третью атаку. Нарушилась связь. Капитан Абдулхаков побежал к группе бойцов, которые под натиском врага начали отходить. Почему-то замолчал пулемет. Где-то правее немцы вклинились в оборону, и трескотня выстрелов уже раздавалась в глубине ее.

— Бери танкетки, — приказал Абдулхаков старшему лейтенанту Фомичеву, — и крой туда. Восстанавливай положение. А я буду держать здесь, в центре.

Фомичев отправился выполнять приказание, а Абдулхаков, пригибаясь, побежал к траншее, где находился пулеметный расчет. Оттащив мертвого пулеметчика в сторону, Исхак Галимович вставил в замок новую ленту и нажал гашетки. Однако очередь быстро оборвалась. Вражеская пуля сразила командира. Подбежавшие бойцы видели, как капитан вдруг подался грудью на пулемет и медленно повалился на левый бок.

Пока Фомичев разыскивал танкетки, противник ввел в бой свежие силы и ворвался на улицы города. Началась борьба за каждый дом, за каждый перекресток. Лишенные общего руководства и связи друг с другом, мелкие группы бойцов начали оттягиваться к пирсу и дамбе.

В тяжелом положении очутилась противотанковая батарея. Гитлеровцы окружили ее. Связной, вырвавшийся из кольца, отыскал Фомичева и попросил выручить товарищей.

— Передай командиру, — приказал старший лейтенант, — пусть снимает замки и пробивается к причалам без пушек. Туда подойдут катера.

— Не прорваться мне к своим, товарищ старший лейтенант, — ответил связной, — да и поздно будет. Выручайте.

— Нечем! Слышишь? Нечем! — закричал Фомичев. — Не теряй времени, беги к своим. Нет, стой!

Из-за угла дома выскочила танкетка. Фомичев за-

[48]

городил ей дорогу. Открылся люк, показалось измазанное лицо водителя.

— Давай к батарейцам, — приказал Фомичев и влез в машину. — А ты, связной, к пирсу.

Фомичев пробился к батарее, но вырваться назад ни ему, ни артиллеристам не удалось. Фашисты подорвали танкетку связкой гранат. Бесполезной грудой железа она застыла в нескольких десятках метров от шоссе, у самого основания бугра, на котором, отбиваясь до последнего патрона, погибли смертью храбрых и артиллеристы и старший лейтенант Фомичев.

Дольше всех держалась группа бойцов на дамбе. Здесь пулеметные расчеты Гарашатова и сержанта Ерощука разили противника до полудня. Горстку уцелевших бойцов снял с дамбы морской охотник.

Почти весь батальон Абдулхакова лег под Виртсу и на его улицах. Артиллеристы во главе с лейтенантом Смирновым и несколько морских пехотинцев отошли к берегу моря в числе последних. Здесь их окружили гитлеровцы. Неоднократно предлагали артиллеристам сдаться в плен, но в ответ раздавались выстрелы. Когда патронов осталось совсем мало, Смирнов связался с Кюбассаром, передал на батарею свои координаты и попросил открыть огонь.

Букоткин не сразу согласился. Он догадался, что Смирнов вызывает огонь на себя. Но иного выхода не было, раз люди просят огонь, и так настойчиво, значит, туго пришлось.

И еще не успевшие остынуть орудия 43-й батареи заговорили вновь.

Это случилось что-то около двенадцати часов дня. Я и Вольдемар Куйст стояли на восточном берегу острова Муху и пристально всматривались в сторону Виртсу, все еще надеясь, что вот-вот в море покажутся лодки с последними живыми защитниками города. Но пролив был пустынен и нем. Лишь с противоположного берега доносились приглушенные расстоянием орудийные раскаты. К ним присоединился мощный голос батареи Василия Букоткина. Где-то под Виртсу дыбом вставала земля и лилась кровь еще державшихся, но уже обреченных на смерть советских бойцов.

Когда сорок третья замолчала, я и Куйст, как по команде, сдернули головные уборы. От волнения спаз-

[49]

ма сдавила мне горло, увлажнились глаза. Оцепенев, я смотрел, как неторопливо, ритмично набегают на каменистый берег волны и медленно надвигаются серые рваные облака.

К ногам моим море выбросило кусочек отшлифованного галькой янтаря. Золотистой крупинкой горел он среди темных осколков гранита и базальта, и мне вдруг вспомнилось поэтическое поверье, связанное с этим красивым минералом.

В древности этот похожий на кусочек солнца самоцвет, таинственный и загадочный, якобы исцеляющий от многих недугов, был в большой цене. Чтобы добыть его, люди пускались в далекие и опасные путешествия.

Особенно любили янтарь жители солнечного Средиземноморья. В те времена у здешних берегов частенько бросали якоря и трехъярусные римские триремы. Напоенный солнцем и сам как солнце янтарь стоил жизни многим отважным и смелым охотникам за ним. Немало слез пролилось из-за янтаря в древности. То были слезы по не вернувшимся из дальних странствий к северным холодным берегам.

С тех пор, вероятно, янтарь и назвали «горячей слезой о погибших героях». И я подумал, что если бы слезы тех, кто вскоре получит извещения о смерти родных и близких, павших в бою под Виртсу, превратились в янтарь, то, наверное, его хватило бы на все разноплеменное население древнего Средиземноморья.

А сколько еще из нас ляжет костьми на этих берегах и сколько прольется слез — кто знает?!

Не мне, солдату, было думать о таком. Но разве прикажешь мыслям и чувствам?!

Забегая вперед, скажу: долгие годы многие из нас считали лейтенанта Смирнова погибшим. Только недавно я узнал, что Анатолий жив. Во время боев на острове Муху он был ранен и пленен. Издевательства, пытки, голод — все испытал молодой лейтенант, всех мук хватил по горло. Но выдержал…